Воин Забвения. Гранитный чертог - Счастная Елена

Ветер за окном усилился, словно пытался выбить окна. Потухла сначала одна лучина, на столе, затем другая. Опрокинулся светец. Геста дёрнулась, пытаясь высвободиться, но натруженные пальцы Малуши крепко держали её.

Тихие голоса – один, потом другой и третий – присоединились к звенящему в плотной тишине голосу Малуши. Гесте мерещилось, что за спиной кто-то стоит и сверлит её назойливым взглядом. Вот-вот подойдёт и опустит ледяную руку на плечо. Она чувствовала, как стены светлицы плывут, пропадая во тьме, и будто бы качается пол под ногами. Древние слова, сложенные сотни лет назад, повисали в воздухе, как парящие птицы.

«Слепа я, не вижу, да хочу увидеть…Узнать, что будет, что ждет меня… Жизнь ли, смерть ли, любовь иль ненависть, путь трудный или спокойствие…

Сел бы белый кречет на белу грудь, да послал мне сон всевидящий. Как мать быстра Нейра бежит, как пески с песками споласкиваются, как кусты с кустами свиваются, травы с травами срастаются, так и я нашла бы во сне успокоение, иль предостережение…

И пусть сон мой будет таким, каким есть, ни хуже, ни лучше…»

Геста не сразу поняла, что ворожея замолчала. Слова заговора впечатались в память, снова и снова обрывками вспыхивая в голове. Очередной порыв ветра взвыл за окном, и к нему присоединился далекий голос волка. По спине продрал озноб, и Геста вдруг отчётливо поняла: она пожалеет о том, что делает.

— Надеюсь, на этом всё? – буднично осведомилась Малуша.

— Да… — очнувшись, прошептала Геста. — Можешь идти.

Она не слышала, как ворожея вышла из светлицы. За окном шумел ветер, снежинки мелкой крупой сыпались с неба и ударялись о стекло. Все лучины, что были в светлице, погасли – горел теперь только очаг. Холод пронимал до костей, будто Геста лежала в промозглой могиле. Она встала и поспешила вновь зажечь все огоньки. Свет неуверенно озарил комнату, и тени позднего вечера расползлись по углам.

Казалось бы, что такого? Всего лишь заговор на сон. Но Геста ещё долго ходила по светлице, и только потом поняла, что ни о чём не думает.

Она приказала стражнику позвать Тору и попросила ту остаться с ней ночевать. Смутный ужас охватывал её. Так бывает, когда идёшь по лесу перед закатом. Теряют чёткость очертания, тускнеют цвета. И вокруг, вроде, тихо, но кажется, что из-за потемневших кустов на тебя вот-вот кинется волк, а то и вовсе какая-нибудь нечисть. Геста уже начала жалеть, что затеяла дело с ворожбой. Кому это поможет, да и стоило ли верить Малуше? Она, судя по россказням, ни с кем в доме не водила близкой дружбы. Другие девицы, бывало, сторонились её и боялись лишний раз говорить о Хальвдане – лишь бы Малуша не услышала. Уж сколько лун прошло, а упоминание о расставании с воеводой всё продолжало лишать её спокойствия. И чего уж скрывать, виноватой в этом служанка считала Младу. Может, поэтому и помогла… Потому что почувствовала, что их с Гестой беды исходят от одной девицы.

Геста лежала в постели и озиралась по сторонам сквозь тьму. Что она наделала? Вдруг это обернется какой-то бедой? Не зря Малуша говорила про сговор с духами. Теперь казалось, что из каждого угла светлицы смотрят десятки глаз. Слова заговора до сих пор едва различимым шелестом звучали в ушах. Повторялись по кругу. Каждый случайный шорох или звук снаружи заставлял вздрагивать и вжиматься в подушки. Но усталость скоро взяла верх. Геста всего на миг закрыла глаза и внезапно, как это всегда бывает, провалилась в сон.

«Вдалеке полыхал пожар…

Рыжее зарево поднималось над лесом, блекло и тонуло в ночной черноте. Небо над головой плыло и извивалось, закручивалось спиралью, словно хотело поглотить птицу. Отринув грядущую опасность, та летела вперёд. Чёрные с серебром перья трепетали под потоками воздуха; хищница зорко высматривала добычу. А внизу было пусто, только лес плескался серо-зелёным морем, и плыл над ним запах гари.

Окруженный высокой стеной на холме стоял город. Вокруг него горели выселки. Между изб там метались люди, а кто-то уже был мёртв: иссечён мечами или утыкан стрелами. Тянулись по дороге повозки с добром, которое выжившим удалось сберечь. Лишь безмятежно серебряная в свете луны река текла так же спокойно и огибала город, уходя вдаль насколько хватало глаз. Одинокие огоньки горели на стене, маленькие, жалкие – порыв ветра, и их не станет.

Птица снизилась, чтобы лучше разглядеть, чем можно поживиться. Падалью она брезговала – только если совсем уж в голодное время бралась за неё. Маленькие человечки скучая ходили туда-сюда между городских острогов и зябко ёжились от холода. Надвигается зима. Снег тонким ковром уже рассыпан по земле, и тяжёлые тучи скоро снова принесут снегопады с Севера.

Тонкий крик раздался в стороне, небольшая пичуга едва не врезалась в огромный бок хищницы, но успела увернуться. Белый кречет снежинкой на ветру метнулся в сторону, уходя от столкновения. Мелочь.

Птица слегка изменила наклон крыльев и снизилась снова. Окруженный ещё одной стеной и длинными избами, над городом возвышался гранитный замок; лишь в одном окне его восточной башни горел мерцающий свет. Птица потеряла интерес к стражникам и направилась к дому. Примерилась и села. Острые когти заскребли по камню: хищница пыталась удержаться за небольшой выступ под окном. Едва умостив свою огромную тушу, она круглым глазом уставилась в окно.