Стальной Лев Революции. Начало - Иван Евграшин

Ленин всегда быстро работал и думал. Энергии у Ленина хватало на все и это несмотря на недавнее тяжелое ранение и болезнь. Некоторые товарищи иногда шутили по этому поводу, говорили, что «Ленин работает тем быстрее и лучше, чем хуже положение и чем сильнее цейтнот».

Хотя сейчас это была уже не та энергия, что в семнадцатом. Сейчас он уже иногда заставлял себя быть энергичным и оттого стал еще более нервным и раздражительным, что видели все. Стал более вспыльчивым и подозрительным, чего он старался не показывать. Подозрительность и недоверчивость, так же как и беспринципность вообще были присущи Владимиру Ильичу, но сейчас, после того как он на некоторое время оставил ЦК и Партию без своего присмотра, особенно.

Товарищи по партии очень резво бросились набирать себе авторитет, один Троцкий чего стоит, а некоторые и делать свой маленький гешефт. Из Ленина фактически уже получилась партийная икона. Его вознесли на пьедестал, где он и продолжил теоретизировать. Практической работой занимались другие товарищи. При этом Ленин старался держать «руку на пульсе» происходящего. Он прекрасно понимал, что стоит ему немного ослабить хватку и все закончится анархией. Кроме того, Владимир Ильич чувствовал, что серьезно болен и что он уже не успевает сделать все задуманное. Но от этого работы меньше не становилось, склоки в ЦК и в самой партии продолжались, экономика разрушалась не просто стремительно, а катастрофическими темпами. Положение на фронтах продолжало быть угрожающим. Он и так раздал ближайшим товарищам, в «кормление», наркоматы, где каждый из наркомов решал все вопросы сам. Над ними председателем ВЦИК поставили Свердлова. Яков Михайлович должен был осуществлять контроль.

Фактически получилось так, что каждый начал «тянуть одеяло на себя» и периодически только вмешательство Ленина спасало от открытых и острых конфликтов между наркомами. Правда, не всегда. Троцкий и Сталин тому пример.

Периодически он думал, что последнее покушение на него устроил кто-то из соратников. Но вот кто из них - было совершенно непонятно. Еще он иногда думал о том, что «товарищи по партии», в случае удачного на него покушения, с большим бы удовольствием сделали бы из него главного мученика за дело революции и, построив для его тела, что-то вроде египетской пирамиды, вернулись бы опять к склокам и гешефтам.

Ленин нервно усмехнулся, взял стакан с чаем, но не отпил, а, вернувшись к предмету своих размышлений, вернул стакан на поднос.

Сейчас Владимир Ильич ждал Сталина, которого попросил зайти к себе после совещания в Наркомате по внутренним делам для личной беседы перед поездкой в Пермь.

А подумать действительно было о чем.

Полученная депеша по своему содержанию была настолько нехарактерна для «Трибуна и Льва Революции», что Ленин поначалу заподозрил обман. Настолько, что даже лично позвонил Троцкому. Но тот, ничуть не удивившись, подтвердил факт отправления депеши и попросил всеми силами содействовать скорейшему проведению указанных мероприятий, при этом несколько раз употребив слова «архиважно» и «архисрочно», что заставило Ленина задуматься всерьез.

«Все верно и своевременно, - размышлял Ленин. - По крайней мере, на первый взгляд. И анализ сложившейся обстановки, и замечания по выявленным недочетам, и предлагаемые меры по исправлению положения, но почему он просит прислать именно Сталина?»

Вот это самое «НО» и беспокоило Ленина.

Отношения Сталина и Троцкого в ЦК ни для кого не были каким-то секретом. После царицынского скандала они с трудом переносили друг друга, и только вмешательство Ленина, ценившего и того и другого, предотвратило открытый конфликт. И тут такой пассаж, да еще и обещание полной поддержки со стороны Троцкого.

«Странная депеша, – думал  Ленин. – Очень странная. Какая муха укусила Льва? Совсем на него не похоже. Что же он задумал? Опять они там перегрызутся и что тогда делать? Сталин, Дзержинский и Троцкий. Может они что-то затеяли за моей спиной? Что именно? И почему в этом случае он их в Пермь вызывает, а не сам едет в москву? Совершенно непонятно».

Вокруг этого и вертелись мысли Ленина последние три часа. Ничего путного придумать он так и не смог. Не то что путного, а хотя бы логичного. Именно это и смущало вождя, который с уверенностью мог сказать, что уж он-то знает товарища Троцкого как облупленного и может предсказать любые его действия. Сейчас это не получалось. Да и сама депеша была скорее похожа на отчет сухого, логичного прагматика Сталина, нежели на обычные реляции Льва Давидовича.

Кроме всего этого сильно разболелась правая рука, а ему еще сегодня писать и писать.

Ленин, болезненно кривясь и чертыхаясь, начал разминать болевшую руку. Боль постепенно уходила и Владимир Ильич смог вздохнуть с облегчением.

Успокоившись, вождь снова задумался о Сталине и Троцком, невольно начав их сравнивать. Получалось не очень. Сравнить «Сталь» и «Огонь» вообще сложно.

Иосиф и Лев с одной стороны кардинально различались, с другой – прекрасно дополняли друг друга.

Невозмутимый, педантичный, исполнительный и суховатый Коба, на первый взгляд сильно проигрывал Льву. Тот был истинным «Пламенем Революции» и ее «Трибуном». Горячий, резкий, очень вспыльчивый Троцкий, с его громадной харизмой и мощнейшим даром убеждения, необыкновенной энергетикой, выглядел настоящим революционером, «Робеспьером Русской Революции». На этом фоне Иосиф Виссарионович был незаметным скромным серым пятнышком рядом со «Светилом».

Авторитет и популярность Льва были громадными, особенно в рядах солдат и матросов. Об этом знали все. Сталин тоже набирал себе вес, но не популярность. Не быстро. Он оказался неоценимым помощником Ленину в решении практических задач. В партии открыто поговаривали, что Коба – протеже и человек Ильича.

Такая смесь изо льда и пламени, тандем Троцкого и Сталина, очень беспокоила вождя. Ситуация могла стать взрывоопасной, а Лев еще и Дзержинского просит ему прислать. Юзеф отлично сработался со Сталиным, но его «демоническое» стремление навести везде и всюду революционный порядок, причем в основном карательными мерами, иногда очень напрягало.

Дзержинского панически боялись не только простые люди или саботажники и контрреволюционеры, его опасались и соратники по партии и достаточно сильно, если учесть участившиеся в последнее время попытки лишить «Рыцаря Революции» и его чекистов, чрезвычайных полномочий и права расстреливать на месте по приговору «троек». Фактически, без суда и следствия.

Ленин пока противился таким попыткам, не порицал их прямо, но и не давал хода, хотя товарищ Юзеф и сам признавал, что некоторые несознательные чекисты злоупотребляют своим положением. Однако Феликс Эдмундович строго следил за чистотой рядов ЧК и, при наличии доказательств, действовал быстро и жестоко. Чрезвычайные полномочия Дзержинского позволяли контролировать достаточно буйную партийную вольницу и поэтому лишаться такого рычага воздействия на соратников по партии, Владимир Ильич не собирался. Пристрастие Феликса к «балтийскому чаю» и вообще кокаину особенно с тех времен, когда в 1917 году во всех аптеках Питера был конфискован весь кокаин и спирт, было единственным, что действительно беспокоило Владимира Ильича. Поговаривали, что именно Дзержинский и был автором рецепта «балтийского чая».

Иногда Владимир Ильич опасался, что Феликс Эдмундович в какой-то момент сорвется, как бывало с его чекистами, но Юзеф держался. Он стал очень нервным, дерганым, подозрительным и иногда неадекватным. Эта неадекватность прорывалась только в отношении врагов Революции, при расстрелах и допросах. В абсолютной верности Железного Феликса можно было не сомневаться. Его воля действительно была «железной».

Троцкому необходимо было очень сильно поступиться своими амбициями, чтобы вызвать именно эту пару себе в помощь. Они не дадут ему сесть себе на шею, а с такими полномочиями как у них, в некоторые моменты смогут отдавать приказы Льву Давидовичу и он не может этого не понимать.

В том, что эта троица, при условии что Троцкий и Сталин не разругаются, способна решить практически любую проблему и справиться с практически любой ситуацией, вождь не сомневался. Но, зная Льва Троцкого, Владимир Ильич опять начинал сомневаться и его размышления шли по кругу, что его уже начало раздражать. Поэтому он очень обрадовался возможности перестать мучить себя этими мыслями, когда ему доложили, что на прием пришел товарищ Сталин. Владимир Ильич даже вздохнул с облегчением. Пора раздумий прошла, пришло время действовать.

- Разрешите войти, Владимир Ильич? - спросил открывший дверь кабинета Сталин.

Ленин вскочил из-за стола, улыбнулся и, подойдя к вошедшему Иосифу Виссарионовичу, порывисто протянул руку для рукопожатия.