Сэр Евгений - Виктор Тюрин

Оставшись один, облегченно вздохнул. Помимо личного общения с людьми меня также раздражало откровенное и навязчивое, а в конце этой своеобразной экскурсии, ставшее почти тягостным, любопытство обитателей замка. Остановившись на середине комнаты, огляделся. Светлая комната с высокими потолками, но на этом ее достоинства оканчивались. Большую часть комнаты занимало обширное ложе. Балдахин, подвешенный над кроватью к одной из балок, был закрыт пологами с трех сторон. Передний полог был сейчас поднят и подвязан. Вся остальная обстановка состояла из двух сундуков, стоящих у стены, двух кресел у камина и странной лавки со спинкой, стоящей рядом с кроватью. Стены были закрыты гобеленами, на полу - ковры. Обстановка выглядела безвкусно и неуютно, к тому же свисающая по углам паутина и толстый слой пыли, вызывали гнетущее впечатление заброшенности.

Пока я осматривался с кислым видом, в дверь неожиданно постучали. Открыл дверь и неожиданно нос к носу столкнулся с молодой девушкой. В отличие от остальной женской половины замка на нее было приятно смотреть. Тоненькая талия, пышная грудь и миловидное личико. Все это я сначала отметил для себя, а уже потом задался вопросом: кто она такая и что здесь делает? Правда, на второй вопрос я получил ответ, не задавая его. У нее в руках был поднос, на котором стоял серебряный кубок с вином и нечто похожее на вазочку с печеньем.

- Э-э… Входи.

Девушка, войдя, захлопнула дверь, прошла к столу, поставила поднос и обернулась ко мне. Несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаз: она с ожиданием чего-то, я - не понимая, что именно от меня ждут. И тут она сама начала действовать. Обняв меня за шею, осыпала мое лицо жаркими поцелуями. Пока я пытался сообразить, что все это значит, она вдруг оторвалась от меня и робко улыбаясь, сказала:

- Господин мой, что-то не так?

- Гм. Так. Все так, - только успел я это сказать, как девушка стала распускать шнуровку своего платья.

После часа неистовой любви, я лежал в приятном изнеможении и слушал болтовню Катрин. Девушка оказалась настолько же словоохотливой, насколько и любвеобильной. Из бурного словесного потока, который буквально захлестнул меня с первых секунд, как она только открыла рот, я вынес несколько конкретных вещей, которые меня в большей или меньшей степени заинтересовали. Месяц назад ей исполнилось семнадцать лет, а на Михайлов день у нее назначена свадьба с кузнецом. Господин барон дал свое согласие на этот брак и обещал ей в подарок новое платье.

'Семнадцать! Кузнец? Так мужику далеко за тридцать! Да - а…'.

Не успел осознать эту новость, как узнал другую: о наших с ней отношениях. Оказалось, что эта девочка является моей любовницей на протяжении двух последних лет! Не успел я прийти в себя, как девушка прильнула ко мне своим жарким телом, предлагая продолжить любовную игру. Еще через полчаса Катрин стала собираться. Я с интересом наблюдал, как она надевает на себя юбки, одну за другой, поправляет складки, подвязывает и шнурует лиф. Оправив многочисленные ленточки и поправив прическу, она принялась помогать мне. Надев на нижнюю рубашку короткую куртку с узкими рукавами и штаны - чулки, называемые в этом мире 'шоссы', я почувствовал себя крайне неловко и неудобно. Широкие, свисающие, как крылья, декоративные рукава и кожаные туфли, облегающие ногу с неприлично длинными острыми носами, украшенные серебряными бляшками, добили меня окончательно. Наряд довершил пышный головной убор, напоминающий берет, с павлиньим пером, широкий пояс, кинжал и перчатки. Кося глазом на свою яркую одежду, я чувствовал себя, по меньшей мере, клоуном из цирка. Даже не сразу решился посмотреть в отполированный серебряный поднос, заменявший зеркало, но, увидев свое отражение, невольно улыбнулся. Да, я был странно и ярко одет, но в тоже время мне нравилось, как я выгляжу.

'Блин! Сейчас бы щелкнуться на память! Классная была бы фотка!'.

К тому же Катрин, расправив на мне последнюю складку, восторженно всплеснула руками и так же восторженно произнесла:

- Какой же вы все-таки красавчик, мой господин! Просто прелесть! - тем самым, отметая мои последние сомнения.

Днем я уже проходил через этот громадный зал, но вечерний сумрак и пламя громадного камина совершенно изменили его, придав ему своеобразный романтический колорит. Тусклый отблеск свечей на доспехах и оружии, висящих на стенах, на серебряной посуде, стоящей на столе, придавал ему вид званого ужина в аристократической семье из двадцать первого века. Несмотря на летний вечер, в зале было довольно прохладно, поэтому огонь, полыхавший в камине, был как нельзя кстати. Под потолком, на цепях был укреплен деревянный круг, где горело десятка два свечей. Их колеблющееся пламя, вместе с огнем камина и свечами, стоящими на столе, с немалым трудом рассеивало мрак большого зала. Под этой своеобразной люстрой стоял длинный массивный стол, покрытый скатертью. По его обеим сторонам размещалось около дюжины тяжелых стульев с высокими спинками. В торце стола стояло широкое кресло - трон с узорчатым балдахином, нависавшим над головой. Стул, рядом с правой рукой владельца замка, был свободен, так же как пустовало большинство стульев с другой стороны стола. Помимо незанятого, на ближайших к креслу-трону барона стульях, сидели остальные участники пира: дама сердца хозяина замка, госпожа Джосселина; Джеффри и отец Бенедикт. Женщина переоделась в длинное, ниспадающее на пол, платье из зеленого материала. Тонкую талию подчеркивал узкий узорчатый пояс золотого шитья. Голову покрывало нечто вроде белого плата, удерживаемого на голове золотым обручем. С ее плеч спускался длинный плащ, отороченный мехом. Джеффри, так же переоделся, сменил кожаную куртку на нарядный камзол, только старичок - священник пребывал все в той же рясе.

Не успел я усесться в кресло, стоящее по правую руку от Джона Фовершэма, как на стол начали подавать. Я не удивился отсутствию вилок на столе, так как знал, что их еще не употребляли в качестве столового прибора. Вилка своей формой заслужила репутацию дьявольского творения, поэтому ее не могло быть в руках верующего христианина. Это я узнал, опять же, от своих приятелей-студентов, которые нередко рассказывали мне о занимательных моментах в истории различных предметов. Ели много, громко, чавкая и рыгая в свое удовольствие. Мясо резали ножами, а птицу просто рвали на части руками.

Разговор между переменами блюд постоянно менял тему. Начали говорить о предстоящей свадьбе дочки ткачихи, затем Джосселина пыталась выяснить у меня, что я чувствую, не имея памяти, после чего разговор перекинулся на ближайшую ярмарку, которая должна была состояться через три недели. Дальше вперемешку пошли отдельные беседы о способах заточки клинков, новом указе английского короля и приглашении на охоту, полученным от соседа барона. Затем я услышал отрывок из новой любовной баллады, исполненной дамой и короткую отповедь о грехе чревоугодия отца Бенедикта.