В джунглях Амазонки. - Эльгот Лендж

Наследующее утро мне представился случай наблюдать процесс окуривания каучукового сока. Один из рабочих, собравший достаточное количество каучукового сока, занялся его сгущением. Когда я вошел в дымник, рабочий был занят поворачиванием большой палки, опиравшейся на две горизонтальные рамы; эти рамы были расположены по обе стороны широкой воронки, из которой выходил дым. Посередине палки был большой каучуковый шар; над ним рабочий держал жестяной сосуд, из которого наливал каучуковый сок. Жидкость постепенно теряла свою прозрачность и сгущалась в красивую желтовато-коричневую массу, представлявшую собой каучук в его первой, не обработанной стадии. В таком состоянии, в виде шаров, каучук грузился на пароходы и экспортировался.

Воронка, из которой выходил дым, была конической формы и имела около трех футов в высоту. Под ней был разведен костер из небольших деревянных щепок, которые при горении давали едкий дым, содержащий большой процент креозота. Креозот как раз и имеет способность сгущать каучуковый сок.

Переработав таким образом весь запас каучукового сока, рабочий поднял палку с каучуковым шаром с рам и стал катать шар по мягкой доске, чтобы удалить из него влагу. Затем он положил палку на две вилообразные ветки и прикрыл воронку несколькими зелеными листьями, чтобы заглушить огонь. Поверх листьев он положил жестяной сосуд и кусок глины, затем наполнил яму в земле золой. Это делалось для того, чтобы поддержать огонь в течение суток, по истечении которых костер снова разжигают для обкуривания следующей порции каучука.

Вечером мы снова отправились на охоту. На этот раз я взял с собою только 12-калиберное охотничье ружье. Бродя по лесу, я не мог не поражаться обилием растительности и расточительностью природы.

Но эти тропические джунгли лишены того очарования, которым полны наши северные леса. Нет того спокойствия, нет желания отдохнуть, не может быть безмятежного наслаждения, так как амазонские джунгли кишат разнообразной жизнью, которая не прекращается ни на минуту. То и дело слышишь какой-нибудь звук, заставляющий насторожиться, пробуждая инстинкт самосохранения. Всюду подстерегает опасность в лице всякого рода пресмыкающихся и ядовитых насекомых. Зловещая тишина царит в этих огромных, удивительных лесах. Немногие звуки птиц и животных обыкновенно носят меланхоличный характер и не придают ему радостного оживления, а, наоборот, только усиливают чувство одиночества. Иногда полдневная тишина внезапно нарушается пронзительным воплем или воем — то кричит какое-нибудь маленькое плотоядное животное, попавшее в когти хищника или в пасть змеи. Утром и вечером страшным эхом разносится в лесу ужасный вой обезьяны-ревуна, и при этих звуках даже человеку с самыми крепкими нервами трудно сохранить спокойствие духа. Часто среди ночной тишины слышен внезапный треск, когда на землю падает огромная ветка или высохший лесной гигант. Кроме того, есть много звуков, происхождение которых невозможно определить; даже туземцы не могли мне помочь установить их причину.

Вскоре после того, как мы вошли в джунгли, наше внимание привлек звук ломающихся ветвей и падающих листьев. Сквозь деревья мы увидели большую темно-серую обезьяну, которую мы встревожили. Она карабкалась на высокое дерево, и я выстрелил в нее, но, видимо, промахнулся, так как обезьяна прыгнула на другое дерево. Тут она получила новый заряд в спину и, не допрыгнув до ветки, упала головой вперед в кусты. Я хотел подойти к ней, но она брыкалась во все стороны. Взять ее голыми руками было опасно и потому я вернулся к аппарату, захватил сукно, которым я обычно накрывался при съемках, и нам удалось накинуть его обезьяне на голову и связать ее. Таким образом мы благополучно донесли ее до поселка, где привязали к доске и вынули пулю из раны, которая оказалась несерьезной. Сделав обезьяне перевязку, мы поместили ее в клетку и дали бананов и козьего молока. Быстрота, с которой исчезло это угощение, убедила меня, что полное выздоровление вопрос нескольких дней; и действительно, она скоро поправилась, причем проявила такой веселый и милый характер, что я решил взять ее с собой в Нью-Йорк; она принадлежала, как я узнал впоследствии, к породе Humbold Sika. Я наблюдал за ней в течение нескольких месяцев и полюбил ее за безобидные проказы и всегдашнюю веселость. Я держал ее на привязи, но однажды ей удалось освободиться. Два дня она пропадала, а на третий вернулась с цепью на ноге. Вероятно, жизнь в джунглях с тяжелой цепью не показалась ей особенно заманчивой, и она вернулась, предпочтя свободе обеспеченный корм.

В период низкого уровня воды на поворотах реки образуются отмели, увеличивающиеся по мере скопления песка и ила. Часто они занимают довольно значительную площадь. На них любят греться на солнце рано утром или вечером аллигаторы, а пресноводные черепахи кладут здесь яйца. Любимое блюдо туземцев верхней Амазонки состоит из этих черепашьих яиц; они собирают их, держат в течение двух-трех недель, после чего выпускают желтки и примешивают к каше из сухой муки. Но, кроме местных бразильцев, никто не скажет, что это блюдо вкусно.

Я провел целый день, подстерегая аллигаторов на одной из таких песчаных отмелей, однако они, очевидно, были очень осторожны, так как ни один не подошел настолько близко к моему фотографическому аппарату, чтобы я мог его снять. После долгого ожидания я потерял терпение и выбрал себе другое место, вверх по реке, где приготовил себе завтрак из черепашьих яиц и речной воды. Безмятежно наслаждаться завтраком я не мог, так как воздух был полон особой породой мух, которые питаются, главным образом, трупами животных. Такого добра в джунглях всегда много, ибо там идет вечная борьба за существование, и остаются в живых только сильные.

Я начал свою слежку за аллигаторами перед солнечным восходом, когда имеется два-три часа очень прохладных и сырых. В период засухи ночная роса играет огромную роль для животного и растительного мира. Усталый, обессиленный от жажды путник может найти в чашечке чудесной красной орхидеи, в изобилии встречающейся в этой области, две-три унции холодной чистой воды. Однако необходимо всегда предварительно заглянуть в эту природную чашечку и посмотреть, не таится ли в ее глубине какое-нибудь насекомое, которое может драгоценную влагу превратить в ядовитый напиток.

Я описал выше обед в доме управляющего флорестинской плантации, да Сильва, с его неизменной черной фасолью, отвратительной сухой мукой «варинга», черным кофе и горстью сухарей. Единственное разнообразие вносило мясо случайно убитого тапира или застреленного кабана; довольно часто подавались серые попугаи и обезьяна-ревун. Нередко нас угощали рыбой «пираруку», в особенности, по понедельникам, если добывателям каучука удавалось застрелить в воскресенье это речное чудище, весившее фунтов двести. Самые лучшие куски шли на кухню, а остальное мясо нарезалось длинными кусками и сушилось на солнце. Когда с запасами бывало туго, выручало вяленое мясо.