Призрак улыбки - Дебора Боэм

— Хотя растаять в токийском воздухе трудно, — язвительно уточнила Кассио, — уж слишком он плотный от смога.

Потом она рассказала, что заказы поступают быстрее, чем она может с ними справиться, и у нее уже мелькала мысль о компаньоне, лучше нее говорящем по-японски и имеющем навыки фотографирования, которых (как и времени, чтобы обзавестись ими) у нее нет. Похоже, она могла бы дать объявление: „ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩНИК, ПОДОЙДУТ ТОЛЬКО ОБЛАДАТЕЛИ ИМЕНИ ОЗЗИ ТРОУВ“.

— И все-таки какой стыд, что вы распрощались с наукой, — игриво заметил я. — Конечно, вы раскрываете преступления, спасаете жизни и возвращаете людям счастье, но скольких исследований и монографий не досчитается мир! — Произнося эти слова, я вдруг понял, что никогда уже не вернусь в Университет Южной Калифорнии, Лос-Анджелес, и что с данной минуты аббревиатура д. в. п. расшифровывается как „диссертация в помойке“. Волнение охватило меня, я вспомнил, что мой любимый герой Дешиел Хэммет тоже исполнил свой долг, служа в рядах скромных сыщиков.

— К черту все монографии, — с неожиданной страстью воскликнула Кассио Клайн, — и к черту моих родителей, если не понимают, что мне хочется быть Нэнси Дрю, а не Сьюзен Сонтаг, хоть она и достойна всякого восхищения и преклонения. В конце концов, моя жизнь — это моя жизнь. И, кто знает, может другой не будет.

После такого признания невозможно было не рассказать ей о моем собственном балансировании на грани выхода из игры, неясности целей, потере приятной легкой работы и даже о серии встреч с привидениями, обладающими гладкими, как яйцо, лицами.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил я, закончив свой монолог.

Кассио покачала головой. Блестящие, как и глаза, золотисто-коричневые волосы чуть ли не полностью спрятаны под мохово-зеленой шляпой „борсалино“, точной копией той, что была на голове у Фабрицио — последнего из желторотых любовников моей матери, когда я, к несчастью (sfortunamente!), столкнулся с ним в прошлом году в Позитано.

— Я думаю, все, во что веришь, в известном смысле — правда, — медленно произнесла Кассио. — И как верно отметил ваш дедушка в том знаменитом своем интервью: „Человеческое существование — это не более чем хрупкая комбинация воображения, веры и волшебных пылинок“.

— Волшебных, — повторил я, выговаривая слово с особенной, старомодной старательностью.

— Да, — сказала она, — именно так. — Потом добавила: — А знаете, я вижу его в вас.

— Это приятно, — сказал я. — Думаю, он всегда был со мной, но я-то был слишком трусливым цыпленком, чтобы признаться в этом. (Цыпленок… Как тут не вспомнить: что было сначала — курица или яйцо?)

На лице Кассио появилось недоумение.

— Не понимаю. По-моему, здорово иметь такого потрясающего родственника!

— Это, наверное, звучит глупо, но родиться в семье с громким именем и знать, что сам ты особых высот не достигнешь, совсем не просто.

— Ну знаешь, — в голосе Кассио послышалось неодобрение, — во-первых, еще неизвестно, кем ты можешь стать, а во-вторых, миллионы людей живут полноценно и продуктивно, но так и не зарабатывают себе громких имен, остаются, так сказать, „старыми девами из Амхерста“. Сам подумай, если б у всех были громкие имена, шум стоял бы чудовищный.

— Ты права, — признал я, — но, думаю, оба мы понимали, что все это не так просто.

— А почему у тебя такое произношение? — спросила Кассио. — То чисто оксфордское, то как у болельщиков на матче „Сан-Фернандо-Вэлли“ против „Храбрых сердец“. Оно что, так называемое среднеатлантическое?

— Никогда не задумывался над этим. Когда учился в начальной школе, сосед по комнате называл меня „типчиком без роду, без племени“.

— Не согласна, — ответила Кассио, — по-моему, ровно наоборот: в тебе много племен. Но подожди-ка. — Протянув руку, она показала, что ткань перчатки покрылась похожими на конфетти темными пятнышками. — Смотри, дождь пошел. Давай-ка продолжим нашу беседу под крышей, скажем, где-нибудь, где можно заказать пиццу. Я сегодня не ужинала. Сначала долго работала, а потом вдруг отчаянно захотелось прийти сюда, принести свежие цветы. Какие у тебя планы на ближайшие час-полтора?

„Никаких“, — начал уже было я, но слова замерли на языке. Меня все еще не покидало странное чувство необходимости утешить дедушку. Ведь каким бы насыщенным и исполненным тайн ни было его посмертное существование, его формальный человеческий век был прожит (а мой — еще нет). И именно здесь открывался последний слой моего озарения. Впервые за свою непоследовательную и полную неувязок жизнь я осознал, что это за дар: просто быть. Иметь тело, способное двигаться, мозг, способный принимать трудные решения, и будущее, которое можно заполнить работой и приключениями, ошибками и всевозможной любовью.

— Я хотел бы побыть здесь еще немного, — произнес я. — Но как насчет завтра? У тебя не найдется времени для чашки чая или еще чего-нибудь?

В Японии выражение „чашка чая или еще чего-нибудь“ может включать в себя и интимный подтекст, но я полагался на то, что Кассио не истолкует меня превратно. Она не принадлежала к моему типу женщин, но я чувствовал, что еще очень долго не устану беседовать с ней часами.

Дождь припустил. Небо стало похожим на потемневшую, по сравнению с обычной раскраской, полосатую зубатку, луна исчезла. Жалея, что нечем покрыть голову, я поднял воротник куртки.

— От кофеина мне всегда как-то не по себе, — сказала Кассио. — Но вообще предложение выпить по чашечке звучит неплохо. Например, думаю, будет хорош горячий лимонный сок. Позвоню завтра — и мы договоримся.

Я принялся шарить в кармане, надеясь отыскать ручку и клочок бумаги, но Кассио остановила эти поиски, мягко коснувшись моего рукава.

— Не беспокойся, я тебя разыщу, — сказала она. — Ведь я как-никак частный сыщик. А теперь оставляю вас, Троувов, наедине. Саёнара!

Помахав на прощанье рукой, затянутой в перчатку из зеленой кожи, она раскрыла большой ярко-синий зонтик и пошла прочь, ступая между мокрыми блестящими надгробьями. (Лиловые сапожки мелькали в высокой траве как гигантские, яйцеобразные баклажаны.)

— Саёнара, — откликнулся я машинально, но тут же понял, что слово — не то и нужно его заменить другим, более подходящим. — Эй! — крикнул я сквозь струившийся по лицу дождь. — Пока! Сараба!

Кассио повернулась: на губах заиграла присущая ей загадочная улыбка.

— О-о! — сказала она с одобрением. — Прощание самурая. У тебя, значит, тоже пристрастие к старине?

— Да, — ответил я гордо. — Это у нас семейное.

Скрытый от глаз огонь