Как две капли воды - Сандра Браун

Из папки, которая была у него с собой, Сойер достал большую цветную фотографию Кэрол.

– Посмотрите сюда, миссис Ратледж.

Кэрол на снимке улыбалась той обворожительной улыбкой, которая в свое время и околдовала Тейта. Глаза светились озорством. Лицо обрамляли блестящие темные волосы.

– Операция продлится целый день, мы даже обедать не пойдем, – сказал врач, – но мы с коллегами вернем вам ваше лицо. Не пройдет и восьми—десяти недель после операции, как вы будете выглядеть вот так, только моло­же и красивее и с короткой стрижкой. Можно ли мечтать о большем?

Кэрол явно была неудовлетворена. От Тейта не укры­лось, что вместо того чтобы развеять ее страхи, визит хирурга только усилил их.

Кэрол попыталась шевельнуть конечностями или хотя бы пальцами рук или ног, но тело отказывалось повино­ваться. Головой она и вовсе не могла двинуть. Тем време­нем каждая последующая минута приближала ее к катаст­рофе, предотвратить которую было не в ее власти.

Все последние дни – сколько точно, она не могла ска­зать, но, видимо, около десяти, – она пыталась приду­мать способ довести до всех правду, о которой знала только она. Пока она ничего не придумала. По мере того как дни шли и раны у нее на теле заживали, тревога нарастала. Все вокруг думали, что это вызвано задержкой с проведением пластической операции.

Наконец Тейт объявил ей, что операция назначена на следующий день.

– Сегодня был консилиум. Все доктора пришли к за­ключению, что опасность миновала. Сойер принял реше­ние оперировать. Я приехал сразу, как мне сообщили.

Чтобы сказать ему, какая чудовищная ошибка совер­шается, у нее остается только сегодняшний вечер. Стран­но, но она нисколько не винила его, хотя в этой трагиче­ской цепи событий была доля и его вины. На самом деле она привыкла к его визитам и с нетерпением ждала их. Ей почему-то было с ним надежнее, чем одной.

– Думаю, теперь я могу тебе признаться, что с первого взгляда Сойер мне не понравился, – осторожно присажи­ваясь на край постели, продолжал он. – Честно сказать, он мне и теперь не нравится, но я ему доверяю. Ты знаешь, что, если бы у меня были сомнения в его высочайшей ква­лификации, я не позволил бы ему делать операцию.

В этом она не сомневалась и потому утвердительно моргнула.

– Ты боишься?

Она снова моргнула.

– Не могу сказать, что не понимаю тебя, – сказал он угрюмо. – Ближайшие недели будут для тебя очень труд­ными, Кэрол, но ты с этим справишься. – Его улыбка стала жестче. – Ты всегда твердо стояла на ногах.

– Мистер Ратледж?

Он повернулся на женский голос, окликнувший его от двери, давая Эйвери редкую возможность разглядеть его профиль. Да, с мужем Кэрол Ратледж повезло.

– Вы просили меня напомнить о драгоценностях мис­сис Ратледж, – сказала сестра. – Они все еще в сейфе.

Мозг Эйвери лихорадочно заработал. Она уже не раз представляла себе, как он войдет в палату и выложит украшения на кровать. «Это не вещи Кэрол, – скажет он. – Но кто вы?» Однако этого не произошло. События разви­вались по своему сценарию. Может быть, еще не все поте­ряно?

– Все время забываю их забрать, – ответил он с доса­дой. – Не могли бы вы послать кого-нибудь вниз забрать их для меня?

– Сейчас позвоню и узнаю.

– Буду вам весьма признателен. Спасибо.

Сердце Эйвери бешено забилось. Она мысленно возно­сила Господу молитву. Вот сейчас, накануне операции, в одиннадцатом часу вечера, она будет спасена. Ей дейст­вительно нужна пластическая операция, но восстанавли­вать надо лицо Эйвери Дэниелз, а не кого-то еще.

– Ну, в операционной драгоценности тебе не понадо­бятся, – говорил тем временем Тейт. – Но я понимаю, что ты будешь чувствовать себя увереннее, зная, что твои вещи не пропали и находятся у меня.

Мысленно она ликовала. Все будет в порядке. Ошибка выяснится, ей больше не о чем волноваться.

– Мистер Ратледж, к сожалению, забирать вещи из сейфа кому-либо, кроме самого больного или его близких родственников, против правил нашей клиники. Я никого не могу за ними послать. Извините.

– Ничего страшного. Я постараюсь за ними зайти завтра.

У Эйвери внутри все оборвалось. Завтра будет слиш­ком поздно. Она спрашивала себя, почему Господь угото­вил ей это. Не достаточно ли уже она наказана за ту ошибку? Или вся оставшаяся жизнь будет для нее одним сплошным испытанием во искупление единственного про­вала? Она и так уже потеряла профессиональную репута­цию, лишилась доверия коллег, разрушила свою карьеру. Неужели у нее отнимут еще и собственное имя?

– Есть еще одно обстоятельство, мистер Ратледж, – неуверенно проговорила сестра. – Там внизу вас ждут два репортера.

– Репортеры?

– С одной телестудии.

– Здесь? Сейчас? Их что, прислал Эдди Пэскел?

– Нет. Я у них сразу спросила. Просто охотники до сенсаций. По-видимому, просочились слухи, что завтра операция. Они хотят поговорить с вами о последствиях авиакатастрофы для вашей семьи и предвыборной гонки. Что мне им сказать?

– Пусть идут к черту.

– Но, мистер Ратледж, я не могу им этого сказать.

– Конечно, нет. Если вы это сделаете, Эдди убьет меня на месте, – проворчал он себе под нос. – Скажите им, что, пока мои жена и дочь не поправились окончательно, я не намерен делать никаких заявлений по этому поводу. А если они не уйдут, обратитесь к охранникам. И скажите им также, что, если только они попытаются проникнуть в детское отделение и станут приставать к моей дочери или матери, они об этом очень пожалеют.

– Мне жаль, что я доставила вам столько хлопот…

– Вы тут ни при чем. Если они будут вам докучать, зовите меня.

Когда он снова повернулся к ней, Эйвери сквозь слезы заметила тревогу и усталость в его лице.

– Стервятники. Вчера одна газета выхватила из моей речи фразу о ловле креветок в прибрежных водах и процитировала ее вне контекста. Сегодня утром у меня телефон раскалился от звонков, пока Эдди не состряпал встречное заявление с требованием опровержения.

Всякая недобросовестность вызывала у него возмущение.

Эйвери хорошо его понимала. Она достаточно времени провела в Вашингтоне и знала, что из политиков не стра­дают только самые беспринципные. Людям честным, ка­ким ей казался Тейт Ратледж, приходилось нелегко.

Неудивительно, что он выглядел таким усталым. На его плечах было не только бремя предвыборной гонки, но еще и получивший моральную травму ребенок и жена, которой тоже предстоят тяжкие испытания.

Только… она – не жена ему. Она – чужая женщи­на. И она не может ему сказать, что он доверяется посто­роннему человеку. Она не может оградить его от нападок прессы или помочь справиться с проблемами Мэнди. Она даже не может предупредить его, что кто-то собирается его убить.