Моря и годы (Рассказы о былом) - Владимир Андреев

Свое дружеское расположение норвежцы выражали во всем. Например, в витринах многих магазинов висели плакаты: «Заходите, здесь говорят по-русски».

В первый день увольнения, обойдя почти весь город, осмотрев магазины, где продавались различные морские сувениры, показавшиеся нам еще более интересными, чем в Бергене, мы впятером — Овчинников, Перелыгин, Алферов, еще один «подготовиловец», чью фамилию не упомнил (звали его Виктором), и я, — проголодавшись, стали искать, где бы пообедать. На площади, недалеко от рыбного базара, понравился нам уютный ресторанчик. Зашли.

Сразу к столику приблизился официант, подал меню на норвежском языке. Как же нам быть? Догадливый официант принес второй экземпляр — на английском. Это уже легче, теперь разберемся! Заказали кушанья почти наугад.

К нашему удивлению, официант принес нам порядочных размеров стеклянную вазу с отменным горячим картофелем. Все недоуменно переглянулись. Шепчем Алферову, который объяснялся с официантом:

— Ты что заказал?! Зачем нам картошка, ее и на корабле хватает.

Тем временем официант принес вместительные фарфоровые чашки с ароматным, чистым, как слеза бульоном и высокую вазу с высушенными тонкими лепешками. Из таких у нас дома нарезают лапшу. Надо начинать обед, а хлеба не дают… Пришлось командировать Николая в булочную, что через два дома. Он явился обратно довольно быстро, но притащил вместо хлеба каравай с изюмом, похожий на наш кулич. Оказывается, у норвежцев хлеб слишком дорогой, поэтому едят его мало. К обеду подают жареную картошку и тонюсенькие лепешки. Булочных нет. А в кондитерских продают сдобные булки, торты, пирожные.

К удивлению присутствующих норвежцев, мы разрешали сдобный хлеб и с аппетитом приступили к обеду.

Бульон был уничтожен вмиг. Официант поставил на столик блюдо, заполненное кусками отменно приготовленного мяса — опять-таки с картошкой, но на этот раз жареной. Запили обед кофе с молоком, доели «кулич» и насытились вдосталь. Получив счет и заплатив относительно небольшую сумму, отправились продолжать осмотр города.

Общение со здешними людьми нас радовало, а иногда и до глубины души трогало. Но время бежало неумолимо быстро. Наступил и час расставания.

Службу дежурных гребцов опять несла наша смена, и мы смогли увидеть еще раз, как прощались с советскими кораблями толпы норвежцев. Рукопожатия, объятия и даже слезы…

Но вот отошел последний барказ. Гребем к кораблям. Все дальше и дальше стенка порта. Люди не расходятся. Они с берега, мы с барказа машем друг другу кепками, бескозырками, платочками, шляпами, символически сжатыми в крепком пожатии руками.

До свидания, Норвегия! До свидания, дорогие новые друзья!

Начался последний этап дальнего похода. Все мы заметно возмужали, попривыкли к неспокойному морю-океану, легче стали переносить его штормовую трепку.

Наступила моя очередь заступить на вахту рулевым, вернее, «подручным» рулевого, то есть нести вахту вместе со штатным корабельным рулевым.

Погода стояла спокойная, а если временами ветер и набирал силу, то довольно несложно было определить, какое надо придать положение рулю, чтобы корабль удерживался на заданном курсе. Старший рулевой Петр Киселев терпеливо посвящал меня в премудрости своего искусства.

— На руле! — раздается голос вахтенного начальника.

— Есть, на руле!

— Не рыскать, точнее держать в кильватер «Авроры», держать ее мачты в створе!

— Есть, держать в створе! — за меня, старательно работающего штурвалом, отвечает Киселев. И тут же выговаривает: — Куда ты, голова садовая, так много руля перекладываешь?! Сейчас волны нет. Как я тебе объяснял? Постепенно, понемногу клади руль, тогда корабль рыскать не будет… Мачты «Авроры» видны хорошо, и действуй рулем так, чтобы они были в створе, как одна… Не разгоняй нос корабля, стремись, чтобы форштевень всегда шел ближе к наветренной стороне кильватерной струи. Тогда будет полный порядок. Управление кораблем ее казалось мне трудным делом.

Но уже через полчаса этой моей «самостоятельной» вахты от работы с внушительным штурвалом да и от понимания ответственности за корабль, за поддержание чести его флага я обливался семью потами. А сменившись через два часа, уже ясно понимал: ох как тяжко выстоять такую вахту! И не зря она у рулевых продолжается не четыре, а два часа…

Когда подошел срок смены, мы с Киселевым явились в штурманскую рубку.

— Ну как новоиспеченный рулевой? — спросил у Киселева младший штурман.

— Ничего, пообвык быстро.

— Добро. Сменяйтесь и можете отдыхать.

— Чего засиял, словно месяц? — охладил мою радость Киселев. — Пропащее дело, если ты хоть когда-нибудь возомнишь, что все постиг окончательно. Попомни: где-где, а уж на флоте, коли хочешь толково дело справлять, навек заруби себе на носу пословицу: «Мастером бывать — науку не забывать». Забудешь эту науку — и мастером не будешь…

…Второй день идем на юг, к балтийским проливам. Штормовая болтанка все же есть болтанка, и для человека, как и для большинства животных, состояние противоестественное. Тот, кто уверяет: «Мне шторм — не шторм» или еще хуже: «В шторм мне все нипочем, даже лучше, чем в тихую погоду», тот, мягко выражаясь, рисуется… Действует качка изнурительно. Чтобы выполнять в таких условиях возложенные на тебя обязанности, требуются воля, умение заставить себя работать, приспособиться к необычной, труднейшей обстановке.

Рассказывал я сейчас, что такое вахта у руля. А ведь рулевые работают в ходовой рубке. Каково же сигнальщикам на открытом мостике, который в шторм заливает волна?! Их беспрестанно окатывает с ног до головы. Уже в первую минуту своей вахты они промокают до нитки… Но еще труднее кочегарам, которым надо с лопатой угля устоять на мокрых железных листах, скользких, как лед…

Однако на этот раз хуже всех было… медвежонку. Бедняга места себе не находил. В конце концов он исчез, и только через сутки кочегары обнаружили его в вентиляционном тамбуре: удерживаясь когтями за прутья решетки, лежа на ней ничком, несчастный ловил ртом освежающие струи воздуха…

В балтийские проливы входили уже спокойно. Над проливом Зунд даже засияло солнце. Ветер обленился и едва-едва полоскал флаги. Волнения не было никакого.

В самой узкой части пролива оба берега — датский и шведский прекрасно видны невооруженным глазом, в шведском городе можно различить бело-голубые трамваи.

Плавание по проливу предъявляет к штурману свои, более строгие требования: фарватер извилист, встречается множество мелей и других навигационных опасностей.