Грязь - Рекс Миллер

Марионскую федеральную тюрьму называли по-разному, однако наиболее подходило ей название “Дом Боли”. Преступники здесь в среднем отбывали” сроки по сорок с лишним лет, запертые на двадцать два с половиной часа в сутки за восемью башнями и ограждением с колючей проволокой. Марион была наиболее страшной из всех тюрем, где сидят убийцы. В 1961 году там с такими же чудовищами, как и он сам, отбывал наказание человек, которого звали Дэниэл Банковский.

Дэниэл Эдвард Флауэрс Банковский весил четыреста двадцать два фунта. При росте шесть футов семь дюймов он был находкой для декретных служб. В нем уникально сочетались рационализм, проницательный ум и внешность социопатического убийцы. Если верить допросам под гипнозом, он убил гораздо больше людей. Так много, что даже не знал их точного количества.

Уважаемый социолог, узрев в его персоне нечто неординарное, не поддающееся объяснению, начал отрабатывать на Дэниэле серию тщательно разработанных тестов и был буквально ошарашен. Коэффициент умственного развития Банковского оказался беспредельным — сплошная растущая вверх кривая. Он был убийцей-самоучкой, чья склонность к опасности или жестокости намного превосходила то, что соответствовало гениальному интеллекту. Компьютер обработал результаты тестов, и они оказались в пользу мистера Банковского.

Однако доктор Норман высказал одно странное и далеко не научное предположение. Он считал, что этому чудовищу удавалось уходить от возмездия и оставаться в течение долгого времени на свободе потому, что он обладал редким даром предвидения, предчувствия. И хотя в это никто не верил, кроме самого доктора Нормана, досье Банковского заинтересовало секретные службы.

После многих тестов, опросов, экспериментов с наркотиками и гипнозом, после скрупулезного обследования данные были заложены в компьютер. Собрались специалисты, профессора, дабы воздать должное этой машине в человеческом облике. Компьютер подтвердил их уверенность. По крайней мере, теоретически Банковский идеально соответствовал тем целям, которые они ставили перед собой. Вокруг своего “открытия” они начали формировать специальную группу.

Каков же рецепт создания таких вот Дэниэлов-Каторжников? Он прост. Возьмем, например, маленького мальчика. Заменим ему отца, когда он был еще грудным ребенком, и поставим на его место пьяницу, извращенца или еще кого-то из отбросов общества. Представим себе, что его мать тоже пьяница, к тому же дадим младенцу такого отчима, который не любит, когда дети плачут. И потому проделывает с ребенком такое, что тот визжит от ужаса, или закрывает его в шкафу на несколько дней (да, дней!), или приковывает цепями к специально сделанным металлическим прутьям в отвратительном ящике. И ночью, приходя к его маме, сковывает ребенка цепями и засовывает под кровать, а выволакивает только тогда, когда ему заблагорассудится, а потом заставляет его лезть обратно, кормя и поя из собачьей миски. И будет его бить, сначала кулаками, затем прекрасного качества электрическим шнуром, а потом коротким куском резинового шланга, чтобы мать не заметила синяков. Заставим маленького мальчика делать презренные, несказанно развратные штуки, называя их на извращенном лексиконе, а потом придумаем еще пару штучек, чтобы было интереснее. И не забудем постоянно мучить его прищепками, проволокой, зажженными спичками, сигаретами — всем, что может принести неожиданную и нестерпимую боль. И потом, когда он уже вырастет, будем оставлять его дома, где много других детей, которые тоже его мучают, — вот так мы сможем сделать из Дэниэла Банковского то, чем он в итоге стал.

Теперь начнем дразнить его, досаждать ему, обвинять во всех смертных грехах и, наконец, попытаемся его убить. И если маленький Дэниэл удивит нас всех и выживет... О Господи... Если он вырастет в четырехсотфунтового жестокого человека, шести футов и семи дюймов роста, на твердых пружинистых ногах толще древесных стволов и с пальцами, которые могут разорвать сотни челюстей, работая, как стальное орудие, и если он проживет пока меньшую часть своей ужасной жизни и будет свободен, и получит возможность убивать. Богом прошу, мы должны пасть на колени и молиться, потому что он стал смертоносной машиной. Его месть нам ужасна! Поверьте, у него есть масса способов убить нас, бросить в канализационную трубу, полную отвратительной жижи и собачьего дерьма...

Вот что значит видеть сны! Он спит. Сейчас ночь, он замаскирован, расставил ловушки и ожидает под надежным прикрытием из листьев, зеленый настил которых прячет блики воды. Он — Каторжник, он опять в своих снах. Молчаливый, спокойный, невидимый, неотвратимый — одинокая машина смерти. Ожидающая в абсолютной темноте непролазных вьетнамских джунглей, слушающая москитов и симфонию ночных шумов, зондирующая впотьмах, чтобы уловить момент приближения коротышек. И его пальцы, как стальные сигары, мягко прикасаются к специальному кожаному карману, в котором лежит трехфутовая тракторная цепь. Он терпеливо ждет, и радостная улыбка непроизвольно расползается на его большом лице. В предвкушении того, о чем он видел сон, людей, двигающихся к его ловушке в темноте.

И опять он неподвижен и затаил дыхание. Его жизненные функции замедлились, он замер. Безжалостный убийца. Высококвалифицированный мерзавец. Атавистический бросок назад, к тому времени, когда не было цивилизации, когда убивали, чтобы жить. Он живет, чтобы убивать. Он ждет в темноте с заправленным лентой пулеметом М-60, несколькими ручными гранатами, острым, как бритва, охотничьим ножом и тяжелой цепью. В этом сне он улыбается, вспоминая красный туман и вкус свежего окровавленного человеческого сердца.

Джек Эйхорд встречает семью Линчей

В течение трех дней и большей части четвертого Джек Эйхорд сидел за столом в одном из кабинетов отделения и просматривал файлы по делу Сильвии Касикофф, время от времени звоня по телефону. Он старался восстановить старые связи, хотя для полицейской работы это бесполезно, но вполне подходило для того, чтобы убить время. Впрочем, это тоже ерунда, наводящая скуку. Люди приезжают и уезжают, их телефонные номера становятся другими, меняются и номера их рабочих телефонов, к тому же тот болен, этот занят, но он вам перезвонит и т. д. Нет ничего хуже, чем тратить часы на телефонные переговоры, особенно когда они не дают никаких результатов.

Иногда ему приходилось звонить на большие расстояния, и когда существовала прямая связь, он стойко боролся с молчанием линий, но когда Эйхорду удавалось дозвониться телефонистке, выходило, будто он играл в телефонную рулетку и всегда прогорал. Вот как это должно было выглядеть теоретически: вы набираете номер, и наиболее неуравновешенная, высокомерная, глупая, обидчивая, вспыльчивая, официальная и слабо соображающая сука из телефонной компании хамит вам в ухо. По прошествии пары дней у Эйхорда началась телефонная болезнь, в мозгу подсознательно рождались невероятные сценарии, типа того, что телефонная компания, в которой сотрудники мертвецки пьяны, при разоблачении решает отомстить простым людям и инструктирует своих работников быть как можно более тупыми, упрямыми, раздраженными и бесцеремонными. На третий день опять что-то случилось с линией — теперь все номера, начинающиеся с единицы, обслуживались операторами, которые настаивали, чтобы он перезвонил в бюро ремонта. После этого он решил плюнуть на все это и сконцентрироваться на изучении старых полицейских рапортов, снимков убийств, допросов, газетных вырезок об “Убийце Одиноких Сердец”, лабораторных анализов, на всем, что относилось к официальным документам и заключениям по результатам вскрытия трупов. Бумаг было не меньше тонны, а он только начал их просматривать.

Около двух часов дня Эйхорд все это уложил в сейф, взял в кабинете Вернона Арлена карту и получил разъяснения, как добраться, до дома Линчей, затем заполнил свой поношенный кейс документами, чтобы просмотреть их дома, и направился на северную окраину города. Дозвониться до Линчей он так и не смог. Его колотило при мысли, что он еще хотя бы на час останется в этой душной комнате.

Эйхорд подумал, что неплохо было бы заглянуть в ближайшую уютную таверну, чтобы выпить порцию прохладительных напитков, расслабиться в знакомой обстановке, обмякнуть на несколько минут, понаблюдать за рабочим людом, который заходит сюда побаловаться кружкой-двумя пива по дороге домой. Он любил запах перегара в барах и, попивая свое светлое, позволял этому перегару насыщать кровь.

Или можно было бы расположиться на часок в каком-нибудь маленьком темном бистро, вдохнуть хорошо знакомый запах табачного дыма, возбуждающий завсегдатаев аромат перегара, которого ему так недоставало. Даже проезжая по серым улицам Чикаго, он не переставал мечтать об этом бистро. Чудесные напитки, запах духов “Шанель”, маргаритки в хрустальных стаканах, сдержанные ароматы города проносились в его воображении.