Быстроногий олень. Книга 2 - Николай Шундик

Журба и Тымнэро обошли вокруг яранги и вернулись к оленям.

— Совсем шаман из ума выжил. Людей дичится, — сказал Тымнэро, стряхивая иней с подстилки на своей нарте.

— Что же, он один со своей старухой живет? А оленей кто пасет? — спросил Владимир.

Ты же видел у него совсем мало оленей осталось, — никто ему уже не дарит оленей за камлание, да никто его уже и не просит камлать. Пожалуй, все поняли, что это обыкновенный лживый старик, который немного как бы сумасшедший стал. Никому теперь не нужен шаман. Вот он и живет один вдали от людей…

«Отшельником, значит, вынужден жить седой колдун, — размышлял Владимир, спускаясь вслед за Тымнэро с перевала. — А ведь не так давно еще казался страшным, дьявольскими своими штучками замораживал кровь в жилах людей, был для них и дьяволом и богом…»

Постепенно ущелье раздвигалось. Все шире и шире открывалось над головой звездное небо, по которому пробегали легкими тенями сполохи северного сияния.

Когда по всему горизонту начало заниматься бледное кольцо ранней утренней зари, путники выехали из гор в широкую речную долину. Притормозив оленей, Тымнэро поехал рядом с Владимиром. Ему хотелось сказать своему другу что-нибудь необыкновенно теплое, благодарное. «Сорвался бы в ущелье, если бы не он… А, какая голова моя дурная, не по тому спуску поехал», — думал Тымнэро, поглядывая на Журбу, машинально взмахивавшего погонычем над оленями. Заиндевелые веки Журбы почти смыкались. «Устал он, сильно устал», — вздохнул Тымнэро.

Чувство привязанности к русскому появилось у Тымнэро с первого дня знакомства. Юноша о многом мог бы рассказать, если бы у него спросили, почему он так привязался к Журбе: и о том, что он напоминал ему годы учебы в школе, и о том, что с его появлением в тундре жизнь молодежи стала живее, интереснее, и о том, что Журба такой человек, который не умеет и не хочет быть хитрым, не просто притворяется добрым, веселым, а и в самом деле такой.

Ого! Он, Тымнэро, хоть и молодой, но человека по взгляду понять может.

Бегут, бегут олени в предутренней дымке. Пар мглистым облаком окутывает их разгоряченные тела. Плавно покачиваются развесистые, заиндевелые рога. Тымнэро чувствует еле уловимый запах дыма близкого стойбища. Мысли о Владимире причудливо переплетаются с надеждой увидеть ту девушку, которая по злой судьбе является родственницей Чымнэ. Туманные, но необыкновенно красивые мечты о встрече с Аймынэ похожи на сладкий сон в предрассветную пору.

Где-то здесь кочует проклятый Чымнэ, который не отдает ему Аймынэ. Удастся ли побывать в его стойбище? Под каким предлогом придет он, Тымнэро, туда? Может, Владимира попросить, чтобы с ним съездил?

— Послушай, Тымнэро, тебе, наверное, очень хочется увидеть Аймынэ? — как бы в ответ на раздумье юноши внезапно спросил Журба.

Тымнэро стремительно повернулся в сторону Журбы, чуть наклонился к нему, как бы пытаясь заглянуть в глаза, и сдержанно засмеялся.

— Смотри! Это кажется стойбище Орая! — воскликнул он. — Поскачем?

Не дождавшись ответа, юноша хлестко стукнул погонычем по крупам оленей и гикнул. Вырываясь вперед, запрокинув головы, олени понеслись вскачь.

«Ги!» — хлестал погонычем оленей Тымнэро.

«Ги! Ги!» — вторил ему Журба, со свистом взмахивая своим погонычем, чувствуя, как захватывает дух от стремительного бега оленей. Комья снега из-под копыт летели в лицо.

Перед стойбищем пошли заросли густого заснеженного кустарника. Пришлось оленей попридержать.

— Люди уже проснулись, ходят по улице! — обернувшись назад, крикнул Тымнэро.

10

Под утро Тэкыль вышел посмотреть на оленей и вдруг заметил вокруг яранги следы. Прижав руки к магическому квадрату на груди кухлянки, разрисованному кругами из цветного бисера, шаман низко наклонился, изучая следы.

— Один был чукча, а второй нет! Торбаза большие, ноги расставлял не так, как чукча, — рассуждал он, пристально всматриваясь в следы. — Значит, и здесь меня нашли!.. Мертвую голову оленя увидели. Но ничего, все равно отомщу! — взвизгнул шаман. Слабое эхо повторило его возглас.

Подойдя к шесту с мертвой головой, шаман покачал его и уже совсем тихо сказал:

— Мстить буду людям. Я стал ненавидеть человека! Я со злыми духами в кровной дружбе! Не зря по тундре весть идет, что я посылаю на людей порчу Каменного дьявола. Я перестал быть человеком! Я не хочу быть человеком! Я — Тэкыль![9] Все знают, как я стал Тэкылем. Пусть дрожат все, когда увидят, как взмахивает крыльями Тэкыль.

Шаман был прав. История о том, как его стали звать Тэкылем, была известна всем чукчам янрайской тундры.

Все больше шаман убеждался, что власть его с каждым днем слабеет. Часто он уезжал из своего стойбища в горы и, привязав где-нибудь оленей на арканах к выступам скал, отпускал их пастись, а сам с винчестером в руках бродил по волчьим следам, прислушиваясь к угрюмой тишине нависших над головой скал. Шаман старался ни о чем не думать. Порой он долго смотрел на какую-нибудь скалу неподвижным, тусклым взглядом. Продрогнув, собирал хворост, разжигал костер, отвязав от пояса чайник, кипятил чай, чтобы согреться. Иногда вскакивал на ноги и принимался прыгать вокруг костра, отрываясь от земли сразу обеими ногами. Прыгая, шаман тянул заунывную мелодию, порой выкрикивал заклятья.

Однажды, в один из припадков своего кликушества, он так исступленно начал плясать у костра, что вспугнул сидевшую близко на скале полярную сову. Испуганная непривычным шумом, сова сослепу едва не сбила малахай с его головы. Шаман испуганно замер на месте и проследил полет птицы.

«Мой добрый дух ко мне в образе совы явился», — подумал шаман, радуясь тому, что сова снова села поблизости. Шаман стал медленно подкрадываться, не спуская с птицы полубезумного взгляда. Сова, изредка встряхивая своей огромной головой, бессмысленно смотрела на человека выпуклыми невидящими глазами.

Когда шаман подошел к сове шагов на десять, она снова вспорхнула и, пролетев полсотни метров, уселась на скалу. Не задумываясь, шаман снова побрел к сове, протягивая вперед руки.

В тот день он довел себя почти до изнеможения, преследуя сову, пока ночная птица не перелетела ущелье и не скрылась где-то в горах.

С тех пор шаман помешался на сове.

Как только наступало утро, он уезжал в горы, старательно разыскивал сову и, если находил, преследовал ее до тех пор, пока она не скрывалась из виду.

Однажды ему пришла в голову мысль, что сову надо убить и носить с собой ее крылья. Вскоре шаман действительно убил сову, отрезал ей голову, крылья и все это подвесил к себе на пояс.

Оленеводы, наблюдая за поступками шамана, говорили, что старик окончательно выжил из ума, и, забыв его имя Вапыскат[10], назвали Тэкылем.

С тех пор у шамана появилась страсть убивать сов, а головы их подвешивать к поясу.

И вот сейчас он вошел в ярангу, надел на себя пояс с совиными головами, увязал хворост в небольшую вязанку и снова вышел из своего жилища.

С вязанкой на плечах Тэкыль вскарабкался на вершину перевала. Постояв там, он выбрал один из спусков и направился вниз. Внизу, около узкого входа в ущелье, за которым открывалась обширная долина, стоял высокий каменный столб, издали напоминавший фигуру человека.

Нехорошая слава передавалась из поколения в поколение оленеводов об этом камне, который назывался Каменным дьяволом.

По поверью, творец, делая мир, создал первых людей очень безобразными. Рассердившись, он превратил их в камни, но внутри оставил жизнь. Ходить мимо такого камня запрещалось, потому что он мог задушить человека в своих каменных объятиях или наслать с помощью духов порчу на людей и оленей.

Подойдя к каменному столбу, Тэкыль задрал кверху голову и долго смотрел в одну точку, беззвучно шевеля тонкими синими губами. Сбросив с плеч вязанку хвороста, шаман принялся на корточках разжигать костер.

Слабое пламя костра тускло осветило нижнюю часть каменного столба.

Быстро встав на ноги, Тэкыль начал свой дикий танец вокруг каменного столба.

Остановившись, он погладил рукой столб и сказал вполголоса:

— Я вижу, Каменный дьявол, что шибко голоден ты. Я чувствую это, гладя живот твой. Что же, я добрая ночная птица, я очень добрая птица… Я даю тебе в жертву людей тундры нашей… Нашли на них порчу!..

Вытащив кожаный мешочек с табаком, Тэкыль извлек из него засушенный корень гриба-мухомора и проглотил, стараясь не разжевывать.

— Ну вот, а теперь я слетаю в гости в долину предков, повидаюсь с умершими, которые когда-то боялись и уважали меня, — промолвил шаман, снова присаживаясь к костру.

Медленно наступало опьянение, хорошо знакомое Тэкылю. Мухомор одурманивал мозг, погружал шамана в фантастический иллюзорный мир видений. Шаман вздрагивал, порой выкрикивал что-то бессвязное, смеялся, плакал.