Меченосец - Глен Кук

Бессильно выглядывая из тела, ставшего машиной для убийства, Готфрид чувствовал терпкую горечь судеб и жалел чужаков. Эти люди выросли в отчаянии и нужде. Миньяк позвал, и они поверили, что смогут вырваться из унылой нищей безнадежности.

Правду говорят: чтобы победить, нужно понять врага, а чтобы помириться с ним — тем паче.

Вентимильцы окружили Готфрида, а спину прикрыть некому. Если кто-нибудь догадается принести лук, схватка закончится.

Со стороны загона вдруг долетел отчаянный крик, и с десяток скакунов кинулись наутек. Солдаты, чертыхаясь, бросились за ними, с юношей осталось лишь трое, да и те подходить не рисковали.

Где же чертов гном?

Кони ржали, поднимаясь на дыбы. Вдруг верхом, перехватив поводья своего скакуна зубами, из табуна выскочил Рогала. В одной руке зажат кинжал, в другой — упряжь ведомой лошади. Он направился прямо на вентимильцев, и, пока те смотрели на несущегося всадника, Добендье убил двоих. Третий бросился наутек.

— Забирайся! — приказал гном.

— Седла же нет!

— Ну извините, ваша светлость! Знаешь, чего мне стоило их взнуздать?

Надо же! Тайс чуть не пожаловался на свой рост.

— Шевелись, парень, они тебя всю ночь ждать не будут!

Готфрид прыгнул и плюхнулся пузом на конскую спину. Из мрака вынеслись вентимильцы, некоторые уже верхом. Рогала, заухав, поскакал в ночь, и Готфрид, отчаянно вцепившись в гриву и едва не выронив меч, кинулся следом.

Захватчики орали и сыпали проклятиями. Мимо самого носа просвистел дротик — юноша вздрогнул и, опомнившись, уселся наконец поудобнее.

Вот тебе и война, вот и приключения. Когда на собственной шкуре чувствуешь, радости в них мало.

5

Под Катишем

Окрестности Катиша лежали выжженной пустыней — ни зверей, ни птиц, ни даже тараканов. Землю, долгими годами бережно возделываемую и хранимую, теперь покрывали лишь пепел и щебень.

Но старые продымленные стены Катиша, как и прежде, нерушимо возвышались над окружившим их войском. Гордо реяли королевские знамена. Оттого и страшная разруха: Алер сопротивления не прощал.

— Основательный он, миньяк этот, — заметил впечатленный Рогала. — Ни букашки не оставил.

— Наверное, Братство выслало подмогу, иначе бы город не выстоял. Сдержит наступление, а там и помощь от союза подоспеет, — пояснил Готфрид.

А сам дивился: почему же с тоалами и Неродой миньяк еще не разнес крепость в пыль? Куда против них Братству? И где союзники? Хоть кого-то могли уже прислать!

Осадные работы шли своим чередом. Вентимильцы вели под стены траншеи, куда, верно, и мины закладывали. Готовились они куда медленнее и основательнее, чем обычно.

— Что-то магии особой не видно, — заметил Рогала.

— Может, они за нами охотятся?

Вздрогнув, Готфрид обернулся, но не увидел ничего, кроме запустения и горстки вентимильцев на восточной дороге, сопровождавших войсковые фуры.

— Генерал не ахти из этого Алера, — заключил Рогала. — Когда сидишь на месте, едва ли стоит выжигать все вокруг.

— Он сидеть и не собирался. Не привык, чтоб ему долго сопротивлялись.

— Вряд ли. Спалил все от злости и лютости, чтоб себя показать.

После того как добыли лошадей, гном сделался сварлив, брюзжал в основном про политику и землеустройство, а на вопросы по-прежнему не отвечал.

Хочешь не хочешь, а придется в одиночку размышлять про будущее, коалицию, Добендье с Рогалой и сражения. Конечно, меч для союза незаменим, но вот если б только кто другой им владел…

Про Войну Братьев и Турека Аранта гном упорно не желал говорить. Признал только, и то не без ворчания, что последний на самом деле был одним из Меченосцев.

— Зухра выбирает, — повторил он недовольно. — А мы, смертные, подчиняемся. Есть великие цели и смыслы, и нам приходится жертвовать счастьем, семьями, жизнями и даже душами ради них.

Постояли, глядя на крупный город и окрестности, и Готфрид спросил:

— Ты увидел Катиш, и что теперь?

— Войну я увидел. Мы на стороне крепости, значит, поможем.

— Вдвоем?

— Еще Добендье. Я же сказал, из миньяка генерал никудышный, и невежество ему дорого обойдется. Займемся-ка тылами и подвозом. Приступим?

— Конвои прекрасно охраняются!

— Тыловиками, никчемной солдатней. Ты режешь, я жгу. Вперед!

Готфрид принялся спорить: партизанщина — не лучшее занятие для Великого меча. В легендах Турек несся с ним на целое войско или встречался с величайшими противниками. Лабрюйе, Вушо, Хан-шильд, Ингебос и даже сам Грелльнер погибли в схватке с героем. А теперь Рогала пытается натравить Меченосца на каких-то обозников. Охота за телегами — хлопоты трусливых крестьян!

— Ты про войну главное запомни, парень, — заметил бывалый гном. — Где встретишь врага, там и бей. Всем, что под руку попадется, и всегда старайся выиграть.

— Что-то не вижу связи между первым, вторым и третьим.

— Не видишь — и ладно. В город нам не попасть, так будем сражаться здесь. Для начала противника неплохо поморить голодом.

Готфрид драться не хотел, но возразить было нечего, а просто отказаться в голову не пришло. Ему всегда указывали: и отец с матерью, и учителя, и братья с сестрой. Если разубедить не можешь, подчиняйся. Да и к тому же разве он не из рыцарей Гудермута? Разве не должен защищать королевство и его подданных?

Первый налет устроили ночью, при лунном свете. Добыча — четыре доверху груженные фуры, сонные сопровождающие и полдюжины бестолковых солдат. По настоянию Рогалы быстро и беспощадно вырезали всех, даже коней. Готфрида тошнило, после бойни он долго не мог прийти в себя. Рассудок не вмещал память о чужих жизнях, не мог усвоить, отделить от своей собственной. Горе и радости рвали душу, и когда все закончилось, юноша далеко не сразу понял, кто он, как зовут, зачем сюда пришел.

И лезли внутрь, трогали, хватали жадные щупальца холодной твари, желавшей завладеть им. Готфрид яростно отбивался, гнал демона прочь и только так сумел вернуться к своему «я». Но это далось тяжело. Наверное, слишком он слаб перед подобным чародейством.

Второй налет прошел глаже. Легче стало и убивать, и переваривать чужие души. Юноша испугался: как бы ненароком не стать новым Туреком Арантом. Вот уж не хотелось бы славы неприкаянного смертоносна.

Припасы добывали под покровом темноты, а в светлое время суток прятались. На солнце спалось легче: демон редко приходил в дневные сны Готфрида.

На третью ночь Рогала задумал поразбойничать дважды.

— Чего мы так суетимся? — воскликнул Готфрид, глядя на все разраставшуюся комету. — Мы ж ни подвоз им не перекроем, ни урона заметного не нанесем. Вся наша добыча — капля в их море.