И один в поле воин - Юрий Дольд-Михайлик

— У нас есть несколько минут, чтобы передохнуть, — Гольдринг остановился и несколько раз, через нос, глубоко вдохнул воздух.

— Пробьются наши, как думаете, герр лейтенант? — чуть отдышавшись, спросил Вольф.

— Боюсь за них. Силы слишком неравны! Да, вахтмейстер, а где списки осведомителей и полицейских? Папку с ними вы положили на стол в канцелярии.

Вахтмейстер побледнел как полотно.

— Я… я думал, что вы…

— Выходит, вы их забыли? Вы понимаете, что вы наделали?

— Но я думал… — едва мог вымолвить дрожащими губами вахтмейстер.

— Вы думали? Да вы знаете, что будет, если списки попадут в руки партизан? Вы представляете, что вам придётся отвечать за это перед самим оберстом?

— Герр лейтенант! Помилосердствуйте! Не губите! Да разве я мог думать в такое время о каких-то списках? Умоляю вас, скажем, что они были у Вурцера!

Издали донеслись крики и отчаянные вопли. Пулемётные очереди смолкли, слышались лишь одинокие выстрелы.

— Скверно! Начался рукопашный бой. Поспешим, вахтмейстер! — бросил Гольдринг и быстрыми шагами углубился в болото.

Можно ли измерить силы человека, когда он спасается от смертельной опасности? Вольф никогда не думал, что способен целую ночь брести по колено в воде, с трудом вытаскивая ступни из топкой трясины, не смея остановиться, потому что зыбкая почва всё время колеблется под тяжестью тела, и стоит только оступиться, как трясина жадно засосёт. К тому же он ничего не ел со вчерашнего утра и совсем ослаб. Правда, лейтенант иногда выдёргивал из чащи тростника какие-то, одному только ему известные растения, и протягивал их Вольфу, показывая, как их надо чистить, но от этой еды вахтмейстера только мутило. К тому же очень болели руки, и у лейтенанта и у вахтмейстера они были окровавлены от множества порезов об осоку. Вольф никогда и не предполагал, что путешествие по заросшему тростником болоту может быть столь опасным.

— Герр лейтенант! Долго ли мы будем блуждать? — уже под утро спросил совершенно обессиленный Вольф. Он посинел от холода и дрожал.

— Вы же сами слышали, что по болоту стреляют. Возможно, нас ищут. Мы не уйдём отсюда, пока я не буду убеждён, что партизаны скрылись.

— Но мы ведь снова повернули обратно?

— Молчите, ради бога, и следуйте за мной!

Гольдринг и сам чувствовал, что силы оставляют его. Он уже едва передвигался, часто останавливался, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли отдыхая. Наконец Генрих остановился.

— Здесь мы будем стоять, пока не услышим рокота машин.

— Разве здесь услышишь?! — Вольф безнадёжно махнул рукой.

— Мы находимся метрах в ста от дороги. Согласно приказу оберста я должен был вернуться вчера вечером. Я не прибыл вечером, не прибуду и рано утром. В штабе переполошатся, и не позднее девяти начнутся розыски. Часов в десять машины с солдатами будут здесь.

Но помощь пришла раньше. Гольдринг не учёл того, что в его возвращении заинтересован не только оберст, отдел 1-Ц, а и весь штаб.

Когда, не дождавшись Гольдринга, Бертгольд часа в три ночи зашёл к нему в комнату и узнал, что лейтенант вообще не возвращался, оберст поднял на ноги весь штаб. И как только забрезжил рассвет, сильный отряд мотопехоты выехал по направлению к Подгорному.

Трудно было узнать в этом измученном, измазанном грязью, с забинтованными руками молодом человеке всегда нарядного, вылощенного штабного офицера фон Гольдринга.

Барон спал весь день и всю ночь. А когда утром следующего дня он раскрыл глаза, первым, кого он увидел, был Бертгольд.

— Лежи! Лежи, отдыхай! Мне вахтмейстер доложил обо всём, что случилось. Но скоро мы с тобой забудем, что такое партизаны, и оставим эту проклятую страну! — шёпотом, как великую тайну, сообщил на прощанье Бертгольд.

— То есть?

— Наш корпус переводят во Францию.

Ловушка Кубиса

Из-за отсутствия благоустроенных домов помещение небольшой сельской больницы несло двойную нагрузку. Днём офицеры здесь обедали, и тогда и большом зале столы составлялись в виде буквы «Т». За столами, изображавшими короткую часть буквы, сидели представители высшего командования, а дальше — офицеры рассаживались в порядке личной привязанности начальства и по рангам. Вечером субординации не придерживались. Тогда столы стояли в полнейшем беспорядке, сдвинутые по два, или каждый в отдельности, в зависимости от того, что за ними делали: пили коньяк или играли в карты. В это время особенно ощутимым становился запах лекарств и дезинфекционных веществ, от которого никак не могли избавиться, сколько ни скребли стены и ни мыли полы. Этот запах придавал особенно терпкий привкус и вину и спорам после выпитого.

Гауптмана Пауля Кубиса сегодня особенно раздражал этот запах. Он почему-то будил в нём воспоминания о маленьком вокзале на пограничной итальянской станции, откуда он по вызову своего дяди-генерала выехал в Германию. Возможно, это воспоминание возникло потому, что на вокзале тоже пахло дезинфекцией, а от этого Пауля Кубиса немного подташнивало. И вообще он чувствовал себя тогда достаточно скверно. Ещё бы, два года проучился в Риме, готовил себя к духовной карьере, и вдруг из-за этой войны такой крутой поворот. Вместо священного сана — работа в отделе агентурной разведки. Правда, Пауль не жалеет, что лишился сутаны. Военная форма ему к лицу. Чёрный ворот мундира так чудесно оттеняет бледность лица, и глаза от этого кажутся ещё глубже. Фрейлейн Клара даже назвала их загадочными… И всё же жаль тех лет, которые он проучился в Риме. Тогда ещё Пауль верил в своё высшее предназначение, и множество вещей его глубоко волновало. Ему хотелось ещё хотя бы раз ощутить трепет ожидания, неуверенности, страсти. Как всё-таки притупились все чувства! Теперь он ощущает волнение лишь в единственном случае — впервые открывая свои карты во время игры.

Пауль Кубис оглядывает комнату, ища партнёров. Пригласить разве этого барона Гольдринга? У него денег куры не клюют. И если играть расчётливо, не зарываться…

Последнее время Кубису не везёт в игре. Как каждый игрок, он верит, что вот-вот наступит перелом и можно будет с лихвой вернуть все проигранное. Только бы не упустить этот счастливый момент, когда фортуна вдруг смилостивится и повернётся к нему лицом. Возможно, что именно сегодня…

Пауль быстро пересекает зал и подходит к Гольдрингу, который о чём-то оживлённо беседует с Коккенмюллером.

— Барон, не согласитесь ли вы быть моим партнёром? Вы, конечно, играете в бридж?

Гольдринг разводит руками и с искренним огорчением говорит: