Игры в вечность - Екатерина Хайрулина

Лару лежала, обхватив руками подушку, с открытыми неподвижными глазами. Что не так?

– С Думузи поругалась опять? Она тихо всхлипнула, закрыла глаза.

– Ру? – Эмеш присел на край кровати.

– Я просто посплю, ладно? Мы потом поговорим.

– Все нормально? Принести тебе чего-нибудь?

– Не надо, Сар. Все хорошо.

Ладно, пусть спит, с расспросами все равно приставать бесполезно. Завтра поговорят. Ничего. Ну, в самом деле, за ночь ничего не случится. Пусть Ларушка спит, если дома неуютно одной.

Эмеш пожал плечами и пошел философствовать с Иникером во двор, подальше, чтоб не мешать.

– Кто спрашивал?

– Гизуду, он просто в ярости. Он там просто в ярости! – Иникер взволнованно размахивал руками, изображая всю ярость маленького хранителя кедровых лесов, – он кричит, что это Лару во всем виновата. Говорит, что какой-то царь что-то у него поломал. Я так и не понял.

Эмеш довольно хмыкнул. Ну и царь! Ему удалось, кто бы мог подумать. В капусту? Геро-ой!

– Хорошо, Ник, я сам ей передам.

Иникер кивнул и быстро ретировался за дверь, ссылаясь на неотложные дела.

Спальня была наполнена до краев ароматом роскошных белых пионов, гибискуса, и тонкими сладкими нотками абрикоса. Лару все так же уютно свернулась калачиком под одеялом, положив ладошку под голову, словно ребенок, даже жалко будить. Эмеш осторожно присел на край.

Сколько сотен лет он ее знает, да с детства считай, а все не перестает любоваться – так хороша. Даже и не скажешь сразу, что в ней особенного, красота Лару шла изнутри, даже не красота – сила. Богиня плодородия, как-никак. Впрочем, это было в ней и раньше, только раньше он предпочитал не замечать, здесь – другое дело. Здесь – игра. Пододвинувшись ближе, Эмеш поцеловал розовую щечку.

– Ру, проснись.

Сморщив носик, богиня фыркнула что-то неразборчивое и отвернулась, натягивая одеяло до самых ушей. Эмеш усмехнулся и принялся тормошить, она лениво хихикала, но вылезать никак не желала.

– Давай, Ру, пора вставать. Твой царь поломал-таки лесного робота и хочет тебя видеть.

Вот это подействовало, да еще как. Лару мигом оказалась сидящей на кровати, сон как рукой сняло, только голубые глаза недоверчиво хлопали ресницами.

– Атну? Уже? Не может быть!

– Еще как может, – заверил Эмеш, – Гизиду просто в ярости, рвет и мечет. Уж у него вряд ли есть сомнения на счет твоего участия в этой забаве.

Как ни странно, лицо у Лару было почти испуганное, и уж точно не по поводу ярости хранителя лесов.

– Уже? – тихо повторила она, кусая губы.

Несколько секунд сидела неподвижно, словно обдумывая, и вдруг улыбнулась, чуть натянуто, тряхнула головой.

– Атну настоящий герой! Таких, как он, среди людей больше не найти. Он бесстрашен как лев, никто раньше и близко не решался подойти к лесному чудищу, не то, чтобы сразиться с ним!

– Ру? – Эмеш посмотрел на нее с подозрением.

Она подскочила на месте, выскользнула из-под одеяла, понеслась в ванну. И ему не осталось больше ничего, как пожать плечами и отправиться на кухню завтракать. Там на столе, Иникер как раз заботливо приготовил кофе и хрустящие гренки с сыром.

Так какие планы на сегодня? На море он уже ходил, для философских бесед еще рановато – напиваться за завтраком даже ему самому не казалось удачной идеей. Взять что ли, и правда отправиться в город, посмотреть вблизи как там идут дела? Он давно собирался, едва ли не каждый день, но каждый день откладывал на потом, довольствуясь привычной размеренностью вечности. Обленился.

Да уж, пожалуй удобнее и безопаснее считать это ленью. Как сказал Уршанаби – он тут залег, как положено, на дне бездны Абзу, и спит. А что, может быть… спать было спокойно и уютно, и просыпаться не хочется вовсе. Вот только у него не бездна, не Абзу какая-нибудь, а море – вон какое лазурное, искрящееся светом. И нет в мире ничего, кроме этого моря.

Нет, пожалуй еще есть Ларушка, вон весело плещется в ванной, напевая задорный, легкомысленный мотивчик. У Ларушки дела, у нее куча верных жрецов и, похоже, не менее верный царь, который совершает подвиги в ее честь.

Наверно, пора и ему наконец сходить к людям, поглядеть, хоть одним глазком, как там они, потребовать каких-нибудь великих свершений в свою честь, громыхнуть, хоть разок, тяжелой соленой волной о неприступные стены. Сделать хоть что-нибудь. А то ведь, чего доброго, еще совсем забудут о его существовании, с них станется. Бог, который спит себе на дне, ничего не делает и ничего не требует – это какой-то неправильны бог, зачем тогда он вообще нужен людям?

В конце концов просто посмотреть, что там с этими людьми стало, может и правда так изменились, как говорят? Может… Лару загремела за дверью какими-то баночками – готовится!

Усмехнулся. Сходит пожалуй, только в отличие от Лару, Эмеш не станет так усердно прихорашиваться перед появлением среди людей.

Не прошло и часа, как наполняя кухню ароматом весенних цветов и ванили, Лару явилась во всей красе полупрозрачного летящего платья, ничуть не желающего скрывающего скрывать соблазнительность форм.

– Ну как я тебе? – кокетливо спросила она, застегивая на шее перламутровое ожерелье.

– Восхитительно! Врать в таких случаях совершенно бессмысленно, можно даже не пытаться.

Она замерла, набрала воздуху в грудь, и вдруг стала серьезной, по-вчерашнему растерянной. Не долго, лишь на миг.

– Тогда, пожелай мне удачи.

– Удачи? Тебе? – удивился Эмеш.

– Просто пожелай, – загадочно улыбнулась она, исчезая за дверью.

* * *

Как это было?

Тизкар лежал на спине, уставившись в небо, пытался вспомнить, осознать, но мысли только неразборчиво гудели в голове.

– Мы победили? Да? – язык слушался плохо.

– Победили, – глухо подтвердил царь, откуда-то издалека, – ты спас мне жизнь, Тиз, и едва не погиб сам. Спас? Погиб? Тизкар лежал и смотрел в небо.

Да, кажется спас. Он успел закрыть царя собой, когда тот, запихнув в провал разбитого глаза гранату, оказался на земле, и обломки поверженного стража накрыли их с головой. Он и сам плохо понимал, что произошло.

– Ничего, Тиз, вот сейчас придет Златокудрая и поставит тебя на ноги.

Да, вот сейчас придет, и все будет хорошо. Или не придет, и все останется как есть. Почему-то было все равно. Едва не погиб… если Златокудрая не придет, то «едва» превратиться в «совсем»… пусть…

Боли не было, ничего не было, только гулко звенела пустота. Ног тоже не было, и рук… то есть, они наверняка были, но Тизкар их не чувствовал. Все, что у него осталось – это высокое синее небо над головой, а в небе ленивые лохматые облака.