Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса - Джон Бёкан

— Да черт с вами! Выдавайте меня полиции, только знайте — это подло. И зачем я сунул нос в эту проклятую машину. Нате, подавитесь, — я сунул руку в карман и шагнул к столу, бросил на стол четыре соверена.

— Нет, полиции мы вас выдавать не собираемся, — улыбнулся лысый. — Нам надо уладить с вами кое-какие дела, мистер Ханней. Вы так много знаете, но актер вы все-таки посредственный.

Сказано это было как-то уж слишком самоуверенно, и я заподозрил, что у него оставалось еще небольшое сомнение на мой счет.

— Да хватит вам резину жевать! — взорвался я, — Два дня полицейские ищейки гоняются за мной из-за того, что я взял в разбитой машине деньги. Да провались все пропадом! Вяжите меня и выдавайте полиции! Мне теперь все равно.

Мне показалось, что лысый колеблется.

— Будьте добры, расскажите мне, что вы делали в течение последних трех дней? — спросил он.

— Ты даешь, начальник, — сказал я. — Я не жрамши два дня, а тебе рассказы рассказывай. Ты бы лучше покормил меня, начальник.

Должно быть, на сей раз я убедил его. Он махнул рукой, и один из молодцов ушел и вскоре вернулся с кружкой пива и куском пирога. Естественно, я накинулся на него с жадностью, чавкая и сопя, как и подобает Неду Эйнсли. Как бы невзначай, лысый вдруг заговорил по-немецки, но я сделал вид, что ничего не понял.

Я рассказал, что плавал матросом на одном торговом судне. Неделю назад судно приплыло из Архангельска в Лейт, и я был списан с корабля за пьянку. Денег у меня не было и я пошел пешком в Вигтаун, где живет мой брат. И вот однажды я увидел большую машину, которая свалилась в овраг. Я пошел посмотреть, нет ли там чего, и нашел на сиденье три соверена и еще один на полу. Когда я после этого зашел в булочную, то женщина, увидев монету, закричала: «Полиция! Полиция!» Я убежал, но вскоре полицейские чуть было не схватили меня, когда я умывался после сна в ручье. Пришлось бежать, оставив им куртку.

— Вот так-то, начальник, — закончил я. — Если бы вы нашли эти деньги, к вам бы никто не придрался. А на бедного Неда всегда все шишки валятся.

— Здорово врете, Ханней, — ухмыльнулся лысый.

— Ну ты и дурак, начальник, — заорал я, — Я ведь тебе сказал, что я Нед Эйнсли, что не знаю никакого Ханнея. Чего ко мне пристал, как банный лист к заднице? — И тотчас же сбавил тон и опять жалостным голосом закончил: — Спасибо, что покормил, начальник. Отпусти ты меня теперь, Христа ради?

Я заметил, что лысый почти готов мне поверить.

— К сожалению, немедленно я этого сделать не могу. Если окажется, что вы тот, за кого себя выдаете, то уйдете отсюда целым и невредимым. В противном случае, ваши прекрасные глаза не увидят больше белого света.

Он позвонил, и в кабинет вошел слуга.

— Чтобы через пять минут машина была готова, — приказал он, — К обеду я жду гостей. Поставьте на стол еще три прибора.

Потом он посмотрел на меня, и — честно признаюсь — у меня душа ушла в пятки. Было в этом взгляде что-то такое холодное, злобное и дьявольски нечеловеческое, что-то похожее на взгляд змеи, что у меня вдруг дрогнули колени и мне захотелось во всем признаться и прекратить борьбу (я потом решил, что этот человек обладал какими-то особыми психическими свойствами, умел подавлять чужую волю и способность рассуждать), но сцепил зубы и выдержал этот взгляд.

— Ты обязательно проиграешь, начальник, — сказал я.

Лысый ничего мне не ответил и обратился по-немецки к малому с пистолетом, назвав его Карлом: приказал отвести меня и запереть в кладовой до его приезда. Он сказал, что они отвечают за меня головой.

Малый ткнул меня пистолетом под ребро, и мы пошли через кухню.

В кладовой было темно, хоть глаз выколи. Я стал ощупью пробираться вдоль стены, натыкаясь на какие-то ящики, мешки и бочки. В углу я обнаружил скамью от школьной парты.

Я сел на нее и погрузился в невеселые размышления. Через час, другой лысый привезет сюда тех трех мерзавцев, которые вчера допрашивали меня на дороге. Естественно, они узнают меня. Быть может, свяжутся с Тернбуллом, а быть может, и нет. Во всяком случае, было ясно как день, что живым я отсюда не выйду. Я не Скаддер и не обладаю его несгибаемым мужеством. Но бешеная, черная ненависть, которая сжигала меня сейчас, была хорошей ему заменой. Пусть эти негодяи расправятся со мной, но и им это недешево обойдется — я постараюсь дорого продать свою жизнь. Сидя в темноте и вдыхая сырой, затхлый воздух кладовой, я пожалел, что не сдался в руки полиции. Они меня, по крайней мере, хотя бы выслушали. Впрочем, у этого лысого скота, наверное, прекрасные отношения с местной полицией. А может быть, у него есть письмо от какой-нибудь важной шишки из правительства, в котором говорится, что местные власти должны оказывать ему всяческое содействие. Кто не знает, как тупоголовы государственные мужи доброй старой Англии!

Я так разозлился, что встал со скамьи, и решил осмотреть кладовую. В ней имелись окна, но на них были глухие ставни с замками. Взломать их руками я, конечно, не мог. С улицы донеслось кудахтанье наседки. Я пошел дальше, натыкаясь на мешки и ящики. И вот на третьей стене я вдруг обнаружил ручку встроенного в стену шкафа. Я подергал за нее — дверцы не открывались. Я повернул ручку изо всей силы и дернул на себя. Раздался громкий треск, и я испугался, что сейчас откроется дверь и войдут мои часовые, шаги которых я иногда слышал за дверью. С бьющимся сердцем я ждал самого худшего, но нет, все обошлось.

Я стал шарить руками по полкам и вдруг — о чудо! — обнаружил карманный фонарик. Он, к счастью, работал. На полках стояли бутылки с жидкостями и картонные коробки с порошками — вероятно, химикалии для каких-то непонятных экспериментов. Здесь были также несколько мотков медной проволоки, большой рулон клеенчатой материи, коробочка с детонаторами и толстый клубок запального шнура. На другой полке стоял большой картонный ящик, внутри которого оказался деревянный ящик поменьше. Мне с большим трудом удалось его взломать. Там оказались небольшие, примерно с ладонь, продолговатые брусочки серого цвета. Вещество, из которого они были сделаны, легко крошилось и было кисловато на вкус. Хотя я и не участвовал во взрывных работах, но я был горным инженером, причем достаточно опытным, чтобы сказать, что это лентонит.

К сожалению, я никогда не присутствовал при взрывах и поэтому знал, как это делается, лишь теоретически. А сейчас было очень важно знать, каким количеством вещества можно взорвать дом, а каким взломать дверь кладовой. Кроме того, оставался открытым вопрос, что находится в ящиках и мешках, стоящих возле стен. Что если тоже взрывчатые вещества. Если они сдетонируют, то и я, и мои тюремщики взлетим на воздух, а на месте дома образуется здоровенная воронка. Но, с другой стороны, если я не воспользуюсь этой счастливой случайностью, то вечером мой труп закопают на той поляне с елочками.

Я разломил брусок пополам и, соединив шнур с детонатором, прикрепил его к бруску. Затем положил брусок под дверь в небольшую выбоину в каменном полу. У меня в кармане оставалась одна картонная спичка, которую я берег на самый крайний случай. Я лег в угол, под скамейку, чиркнул спичкой и, поднеся ее к запальному шнуру, смотрел, как огонек побежал по нему, приближаясь к двери. Я закрыл голову руками и в тот же миг кладовая осветилась яркой вспышкой. Нестерпимая боль резанула мне уши, и я потерял сознание…

В кладовой клубился густой зеленовато-желтый дым. Ставни были сорваны и дым выходил через выбитые стекла на улицу. Я зажал рукой нос, чтобы не вдыхать этот противный, вызывающий тошноту дым, и, пошатываясь, точно пьяный, медленно пошел к дверному проему. Выйдя на улицу, я побрел сам не зная куда.

Я очнулся, споткнувшись о деревянный желоб, по которому текла вода. Умывшись и попив воды, я почувствовал себя немного лучше, но меня все еще поташнивало, и я не мог идти, не качаясь из стороны в сторону. Идя вдоль желоба, я пришел к мельнице. Она была заброшена, колесо не вращалось, лопасти его подгнили или были сломаны. Я с трудом пролез сквозь отверстие на оси колеса и свалился на устланный соломой каменный пол. При этом я порвал брюки, зацепившись за гвоздь.

Я поднялся по ветхой, кое-где уже сгнившей лестнице на чердак. Я слышал, как запищали испуганные крысы, и у меня вдруг закружилась голова. Я ухватился рукой за стропила и подождал, пока головокружение пройдет. Потом подошел к чердачному окну. «Горит разбойничье гнездо», — злорадно подумал я, увидев клубы дыма. Откуда-то, наверное, очень издалека, доносились крики.

Я подошел к другому чердачному окну и выглянул из него. Недалеко от мельницы стояла высокая, метров десять, голубятня. Сложенная из грубого камня, она тоже была полуразрушена. Я решил взобраться на нее. В том состоянии, в каком я сейчас находился, я не мог бы далеко уйти; на мельнице меня бы сразу нашли — не обнаружив мой труп, они, конечно, начали бы меня искать — ну а на голубятне я мог бы отсидеться, пока они будут разыскивать меня по лесам и болотам.