Избранное. Поэзия. Драматургия - Максимилиан Гюбрис

19

В 1860-е годы в Кускове (с 1960х гг. – район Москвы) был создан «Воздушный Театр», из подобного типа театров, представление о коем единственно сколько-то сохраняется там и поныне. Спасённые чертежи и акварели истинно свидетельствуют об оного проекта исторически-архитектурной уникальности. В годы владения усадьбой Николаем Петровичем Шереметевым, когда на сцене театра ставились многие видные пьесы и оперы, русские и зарубежные, «Воздушный театр» в Кускове, по праву, назывался одним из чудес культурного Европейского света.

20

Придворный художник Н.И.Аргунов, великолепный художник, также, из крепостных; впоследствии, получил отпускную, или вольную, оставаясь на службе у графа. Наиболее примечательные полотна его – портрет Екатерины Второй (кой и до сих пор в Кускове, кой – из всех мною виденных портретов императрицы – наиболее живой в его ненаделанной натуральности, истинно пленяющий женской грацией и красотою) и портрет гр. П. И. Шереметевой (посмертный портрет беременной), написанный в удивительном мистическом свете.

21

Шлыкова Татьяна Васильевна, по сцене Гранатова (1773—1863гг) – прима-балерина крепостного Шереметевского театра, коя являлась ближайшей подругой П.И.Шереметевой, свидетельницей на тайной церемонии их венчания с графом, и, по смерти графини, получив также вольную – наставницей сына их Дмитрия, крупнейшего из меценатов своего времени.

22

Как было сказано выше, граф Николай Петрович Шереметев, командор Мальтийского Ордена, обвенчался со своей будущей супругой, его бывшей крепостной актрисой, тайно, в избранно-малом кругу свидетелей, – в тайне от отца своего и от придворного света.

23

«Скоморох Памфалон» – добрейшее произведение всем известного Русского писателя Николая Лескова, преисполненное блаженнейших смыслов духовного Человека.

24

И. Раменьш (увы, Я не знаю верной Английской транскрипции имени) – бесподобный Прибалтийский композитор, коего поэтически-музыкальный цикл «Песни Света» Я считаю, поистине, выдающимся шедевром жанра современного многоголосно-певного сочинительства. (Каковое, да будет известно сколько-то музыкально-образованным читателям, до сих пор, считается высшим продуктом композиторской мысли.) – Всем, кто прежде не слышал ещё это уникальное классическое произведение, очень рекомендую прослушать; если же вам удастся совершить это под утро, этак, медитативно, по пробуждению, – уверяю, вы испытаете невообразимое духовное просветление и блаженство…

25

Замечание: строка с Англ. текстом (фрагмент, непосредственно, из «Песен Света») читается в транскрипции диалекта, подчёркнуто Лондонского, т.е. с более выраженным акцентом на «а», не «э», как это принято в правилах преподавания языка в России; [that] – not [thэt]. – Почему в столицах, вообще, больше «Акуют», чем в провинции, Я не очень-то знаю; буква «А», однако, в любом из алфавитов символизирует некий «Абсолют», некий дом, некое фундаментальное стремление, вознесение… (Да не в обиду провинциалам сказано).

26

В первой строке стиха должное внимание и уважение Я отношу Духу Романтики; поэтому под «другом поэтов» здесь подразумевается никто иной, как первосоратник кружка Английских романтиков 19в, Лий Хант (Leigh Hunt); именно ему первому принадлежала та оригинальнейшая мысль выпить за здоровье Шейкспира, каковую он смело высказал на страницах своего литературного журнала «Индикатор» в 1820 г., в эссе, посвящённом сей дате.

27

Птица сия – Жаворонок – что должно быть известно всем литераторам, впервые была вдохновенно воспета Шейкспиром и, до сих пор, считается священной птицей Английской поэзии.

28

Имеется в виду мусическое искусство, ещё по Платону.

29

Это опять-таки фраза из эссе Л. Ханта, одна из заповедных его фраз; безусловно, в ней читается влияние эллиниста П. Б. Шелли и его заповедного образа мышления.

30

К этой моей строке, вам легко вспомнится Сонет 146 Шейкспира, посвящаемый как раз-таки «душе» /…«the centre of my sinful earth»…/; – «Питайся смертью, что в жизниях людей, И Смерти, в умираниях, не знать смертей.» – эти две последние строчки оттуда. (пер. М. Гюбрис, 2006)

31

В первых строках своего произведения, Я пытаюсь раскрыть смысл того, о чём говорит Гиппократ в своём обращении к богам. В том, мной выбираема наиболее объективная смысловая трактовка сего: – не вдаваясь в особенные нюансы Сократовой схемы, – иначе, в следовании изначальному представлению о логосе, как это, к прим., в интерпретации М. Хайдеггера, – «вызволение, выполаскивание» в имени бога Аполлона было бы либо слишком абстрактным, либо слишком пугающим для такого рода Клятвы; – самое прямое утождествление имени Аполлона – свету и целительному свету, соответственно, свету внешнего и свету внутреннего, как то физиологическому свету зрения, или же свету сокрытой мечты, своего рода мыслевидению;

32

Коль скоро Асклепий, по духовному верованию Эллинов – сын бога Аполлона, то, в ряду ипостасий, сей смысл вполне возможно было бы именовать «сыном бога», или, – что было бы особенно предпочтительно для сугубо-религиозной аудитории, – соотнести сие значению смысла «Сын Божий»; Я, однако, выбираю более лояльное толкование, именуя сие общим словом «божество», и к тому, соответственно, следует связь других имён:

33

Гигиея – богиня здоровья, дочь бога Эрота; Панакея – не только магическое средство исцеления, но, прежде всего, дочь божественного Асклепия: – из сего следует прямо-закономерная обращённость к свойствам чистой натуральности и, настолько, насколько «дочь» противопоставлена «божественному отцу», настолько сие полагает правильную гетеро-духовность; излагая в своей строке «божество, дух и чувство благоприязни», Я имею в виду всё то, что есть внутри-человек; далее, Я соотношу эти смыслы их житейским соответствиям на уровне гармоничного сосуществования полов;

34

Обращаясь к образу «священной чаши», Я, конечно же имею в виду чашу Гигиеи, кто поила из неё змею, откуда, собственно, и возник сакральный символ медицины; к сему ж таки, Я обязан добавить мною особенно понимаемый подспудный толк: – мной недаром был упомянут, этак, ещё в Предстишии моего произведения, т.н. «час Сократа», что означает час самоубийства Сократа, ибо сам Гиппократ был вхож в тюрьму к осуждённому философу и имел с ним беседы; мне кажется, что потрясение именно этим смыслом, впоследствии, побудило перво-этика медицины столь подчёркнуто провозгласить запрет на «смертельное средство», суть коего Я пробую заново-современно истолковывать в нижеследующих своих строках;

35

Высказываясь против мной названной здесь «идеи умирания», величая «идею продолжения жизни», сообразно вышеизложенному, Я учитываю общий характер черт излагаемой гуманистической концепции в отношении индивидуума и его нравственного здорового общества, в чём Я не могу не отдать должное, также, и всем прогрессивным взглядам в вопросе свободы выбора и реабелитации полов и регулирования деторождаемости; потому, взгляд на аборт Я отношу известно-принятому, на сегодня, представлению о «зачинаемой человекообразности» в зародыше; – по этой причине, мной как раз и выделяется такое понятие, как самостное «волежелание» человека в отношении подчёркнуто-его жизни, что представляет собой весь психобиокосм на сегодня изученного человеческого организма; – Вопрос же о «каменной болезни», думается, не есть только лишь вопрос того исторического толка, что было сутью разделения школ асклепиадов; мне кажется, что вопрос сей гораздо более сакральный и, в своём роде, весьма метафизически-философский, коль скоро мы способны опять-таки заглянуть в глубинный корень Эллинского писания: так, для метафизиков нынешнего времени, мне думается, ещё предстоит разобраться заново в сути того, что есть такое «камень», и что есть антропология образа «камня» в отношении эйдос «камня», и что есть синкретическая функция «камня» во фразеологистике и именноподобиях, и, засим, уже и тогда, когда «камень» находит по себе собственную сакрализацию в тех или иных выраженных свойствах;

36

Далее, Я истолковываю понятие «пользы» и «вреда» в отношении препоручившего себя целительству Гиппократа, а, с тем, как вы могли это заметить, серьёзный акцент мной делается в запрете на т.н. «перверсию», т.е. то, что упомянуто в словах о «растлении»: – строка из оригинальной Клятвы Гиппократа о «неправедном и пагубном, особенно… (о) …любовных дел (ах) с женщинами и мужчинами, свободными и рабами», при всей её архаической классовости, подчёркивает прежде всего тот аспект, в котором натуральное чувство в согражданах, при порочном поведении врачевателя, может быть нарушено или коррумпировано образом анти-социальным; – так, известно, ведь, о двух Венерах, Небесной и Народной, смешение коих всегда полагает собой крушение социальных основ и устоев; – сие читается и в корнях слов Гиппократа, и это весьма важный аспект, который, в использовании «принципа Платона», Я соотношу, прежде всего, с изначальными понятиями о добродетели чувств.