Тарикат - Виталий Бриз

его племени. Перед тем как сделать шаг, он раздвигал оба пальца на лапе и осторожно опускал ее на песок, при этом вздымая фонтанчик пыли, и Азизу очень нравилось наблюдать за спокойными движениями верблюда, ведь тот, казалось, не чувствовал ни жары, ни усталости.

Самому же Азизу чудилось, что еще немного и он просто упадет и останется лежать среди этих нескончаемых барханов. Невыносимо хотелось пить, но пить нельзя. Иначе солнце начнет выжимать из человека всю воду и тогда можно умереть. Это главное правило в пути — не пить, а только освежать рот водой из тыквы-горлянки, привязанной к поясу. Азиз отвязал горлянку и набрал в рот воды, но не удержался и проглотил ее, противную почти горячую. На зубах заскрипел вездесущий песок. Быстроглазая Айгюль тут же это заметила и крикнула матери:

— Ое, Азиз пьет воду!

— Ничего я не пью. Просто промочил рот, — запротестовал мальчик. Он перевязал головной платок так, что остались видны только глаза, закрыв нос, рот и даже брови. Дышать стало тяжело, но хотя б песок не попадал в нос и не оседал на языке. Платок обычно использовали для того, чтобы из-под тюбетейки не стекал пот и не заливал глаза, но он видел арабов-караванщиков, которые повязывались по-другому, вот как он сейчас. Через несколько шагов оказалось, что через платок почти не проникает воздух — до такой степени он засалился во время похода. Азиз раздраженно стянул платок с лица и захныкал от разочарования.

Сапарбиби-опа ехала следом за дочерью, укрытая точно таким же многоцветным шатром. Она быстро опустила на лицо волосяную сетку от пыли и выглянула наружу:

— Потерпи немного, сынок. Скоро дойдем до сардоба[1], там и напьешься, и отдохнешь. Я дам тебе яблоко.

Хорошо этим женщинам говорить. Они весь путь проделали как царицы. Азиз тоже хотел бы влезть на верблюда и немного подремать под монотонное покачивание. И съесть это обещанное яблоко в тишине и покое. Но животные тащат тяжелые тюки с товарами, и никто не позволит нагружать их еще больше.

Мальчик представил себе сумрачную прохладу сардоба, куда солнце проникает лишь через маленькое окошко в куполе. Хорошо бы там расстелить курпачу[2] и подремать часок. Но сначала нужно открыть воду, чтобы напоить верблюдов, потом в огромном казане накипятить воду для людей, и только после всего можно будет выпить чаю и перекусить лепешкой с вяленым мясом. И сразу же опять в дорогу, чтобы к вечеру дойти до караван-сарая. Нет, не дадут ему отдохнуть.

По обе стороны верблюда, на котором ехала сестренка, тоже висели тюки, но в них находились припасы для их маленького каравана и вода для омовения в бурдюках. Иногда лицо начинало щипать под платком от пота и пыли. Тогда кто-нибудь умывался из своей горлянки, а потом наполнял ее вновь. Мыть руки и лицо полагалось и во время намазов, которые в пути проводились быстро, чтобы не терять драгоценное время.

Весь захваченный горькими мыслями о судьбе младшего ребенка в семье, Азиз продолжал идти, бездумно переставляя ноги, но вдруг почувствовал, как натянулась веревка, привязанная к верблюду, и больно врезалась в ладонь.

Караван внезапно остановился, прервав размышления Азиза. Верблюды встали как вкопанные и одновременно повернули головы в одну сторону, вытянув шеи. Откуда-то раздалось громкое пение птиц и пахнуло свежестью. Издалека доносились удивленные крики караван-баши и его понукания.

— Что случилось, отец? — крикнул Азиз, стараясь перекричать птичьи крики. — Почему мы остановились? — он озирался в надежде увидеть, откуда доносится птичье пение, но увидел совсем иное.

— Буря идет! — услышал он слова отца и тут же увидел огромное желтоватое облако, закрывшее горизонт. Оно было настолько густое, что даже очертания ближайших барханов исчезли, словно те растворились или слились с небом. А издалека приближались три песчаных смерча, огромных будто джинны, черные в центре и темно-коричневые по краям.

Верблюды сорвались с места и со всей доступной им скоростью понеслись в ту самую сторону, куда секунду назад указывали их морды. Люди побежали с ними, не выпуская из рук поводья, которыми управляли животными. Но то, что может верблюд, — не всегда умеет человек. Бежать по песку было трудно. Азиз упал и его протащило еще несколько шагов.

А потом вдруг все остановилось. И когда мальчик поднялся, то увидел, что между барханами расцвел райский сад. Буквально в десяти шагах от него серо-желтый песок резко сменялся на изумрудную зелень весенней травы и начинались заросли какого-то кустарника. А за ним высились огромные чинары с такой густой листвой, что под ними было почти темно. Вот туда, в эту самую зелень, степенно теперь заходили верблюды, и первые из них уже словно утонули в бушующей листве. Птицы сновали в ветвях и пели так громко, что трудно было расслышать что-то еще. Все это было немыслимо, потому что никогда еще на этом месте не было никаких оазисов. Наоборот, это был самый мертвый участок пути, где и скорпиона-то не встретишь.

Азиз обернулся. Три смерча упорно продолжали преследовать караван, и тогда он побежал вслед за всеми в неведомый оазис, в густоту зелени, среди которой там и сям вдруг начали появляться невиданной красоты цветы. Огромные разноцветные и оживленные бесконечно снующими над ними в воздухе шмелями и пчелами.

Как только нога последнего верблюда ступила на траву, так сразу же умолк рев песчаной бури, словно кто-то опустил прозрачную завесу между пустыней и оазисом, по ту сторону которой безумствовали смерчи, крутился песок, способный иссечь тело любого живого существа. А здесь не шевелился ни один листок, ни одна травинка, лишь продолжали распевать птицы, жужжать насекомые и где-то тихо звенела вода, словно выливалась из серебряного сосуда.

Животные чувствовали себя прекрасно и тут же разбрелись, ухватывая по пути травинку-другую. Некоторые устремились в заросли на звук воды, другие уселись на траву, поджав под себя передние ноги.

— Нужно пока снять с них поклажу, — решил караван-баши. — Кто знает, сколько времени нам придется оставаться в этом странном месте?

Он не казался озадаченным или испуганным, чего нельзя было сказать обо всех остальных. Азиз помог спуститься на землю Сапарбиби. Хасан снял со спины верблюда и поставил на землю Айгюль, которая была в восторге от неожиданного приключения. Она говорила без умолку, задавала вопросы, на которые никто не мог ответить, и звонко смеялась, с любопытством разглядывая все вокруг. Остальные молча переглядывались и только разводили руками.

— Пойдемте же, посмотрим, что здесь еще есть, — закричала