Кадетская история - Андрей Коренев

— Сегодня будете сдавать марш-бросок десять километров на значки военно-спортивного комплекса! — майор Руденков смотрит насмешливо, — Марш-бросок отличается от кросса тем, что оценка будет выставляться взводу по первому, и самое главное, по последнему суворовцу. Пробежит последний на двойку, значит всему взводу — оценка два!

Надо пробежать десять километров — пробежим десять. Если оценка по последнему — значит придем все вместе, таща на себе отстающих и их снаряжение! Значит, самым быстрым придется не гнаться за рекордом, а тащить по две, а то и по три нормы выкладки. Кадеты подгоняют ремни на автоматах, чтобы не болтались, подгоняют ремни на вещмешках, чтобы сидели как влитые. Попрыгали. Все нормально — готовы!

Старт! Вперед! И заливает пот глаза… Собираются портянки в сапогах, сбивая в кровь ноги… Сжимаются зубы, чтобы не застонать от нестерпимого жжения лопнувших мозолей… Останавливаться нельзя — подведешь взвод. На счету каждая секунда. И тащит Андрей Обруч за спиной три вещмешка, свой автомат за спиной, и в каждой руке еще по автомату… Рядом ритмично дышу я, так же обвешанный оружием и снаряжением. Нельзя делиться на отдельных личностей. Это общая кадетская ноша. Если товарищу хуже и труднее, чем тебе, значит, ты принимаешь часть его груза. Держись, Щербаков! Дыши в такт! Не сдавайся! Закатываются от перенапряжения глаза у Щербакова, из последних сил хрипя, бежит по пыльной дороге, запетлявшей среди уссурийских сопок. И подхватывают его под руки кадеты, попарно таща отстающего… Умрем, но не бросим товарища! Мы — кадеты! Мы — уссурийские тигры!..

Отпуск пролетел незаметно. Родные и знакомые вгоняли в краску, с удивлением отмечая, как сильно я за год повзрослел и окреп, хвалили выправку, замечали отнюдь не юношескую серьезность в глазах. Мама пыталась откормить «так похудевшее» чадо, а сверстники просили показать что-нибудь «эдакое» на перекладине и с интересом рассматривали черную форму. К своему большому удивлению я заметил, что за один год мы стали заметно различаться. Они не понимали мой армейский юмор, не знали что такое старшина, у них были какие-то извращенные понятия о дружбе и чести. Нормальным считалось кого-нибудь обмануть, они с восторгом вспоминали, как напились на школьной дискотеке, как впятером побили одного… Одноклассники смотрели на меня с сожалением, как на сумасшедшего, который сдуру надел погоны и лишен такой веселой, бесшабашной жизни. Мне было жаль их. Они не могли понять, что приобрел я. Объяснять я тоже не хотел.

Но, как бы ни было хорошо дома, а в Уссурийск тянуло, не терпелось увидеть своих товарищей-однокашников и такое родное училище.

Боже мой, как радовался взгляд, когда по дороге в училище где-нибудь в аэропорту мелькнет черная форма с алыми погонами — свой! Кадет! Знаком — не знаком — не важно! С другой роты — не важно! Раз в кадетской форме — значит друг и брат! И сбиваясь в стайки, мы вместе добирались до родных стен…

А сколько впечатлений по дороге! Оказывается, кадетская форма служит связывающим звеном между тысячами людей. Идешь в незнакомом городе, а тебя окликают:

— Кадет! Здорово, братишка! Я — калининский кадет! Ты из отпуска? Помощь нужна? Нет? Ну, счастливо, браток!

И ты удивленно смотришь на «братишку», который старше тебя на добрый десяток лет, который, будучи тебе абсолютно незнакомым, готов оказать любую помощь — советом, деньгами, добрым словом… Отчего чувство огромной ответственности наваливается на мальчишечьи плечи. Чувство ответственности за огромное дружное кадетское братство!..

Первое, что сделали я с Карамышевым после сдачи отпускных документов — кинулись искать своих «мальчиков». Нужно было поддержать своих земляков, чтобы те знали, что им есть на кого опереться и к кому при необходимости обратиться. Возле казармы первого курса строилась рота молодых суворовцев, и мы направились к ним. Подойдя поближе, чуть не прыснули со смеху. Неужели мы были такие же? Ужас! Форма топорщится, никакой выправки, все какие-то кривые и скукоеженые. На нас смотрят открыв рот, с восхищением и страхом.

— Мальчики! Из Красноярского края есть кто?

— Есть! — раздается в ответ нестройный хор голосов, — Аркашка! Головин! Тебя старики спрашивают!

— Откуда, братишка?

— С Ужура… — высокий широкоплечий подросток смотрит настороженно.

— Рядом с нами!.. — радостно переглядываемся мы, — Аркадием зовут? Я — Володя! Я — Андрей! Ну, здравствуй, братишка! Как дела? Какая нужна помощь?

У «мальчика» глаза горят гордостью, а другие первокурсники смотрят на него с завистью — везет, «старичков» своих нашел! И взахлеб рассказывает, как ехали в Уссурийск, сколько их было с Красноярского края, как с ними организовали встречу с выпускником Уссурийского суворовского училища по фамилии Шарапов…

— Постой, постой… — переглядываюсь я с Карамышевым, — он же в военном училище должен учиться?… И перейти на второй курс?…

— Должен, — согласно кивает мальчик, — только он почему-то из училища сразу уволился, и его направили дослуживать солдатом… Попал Шарапов служить в Афганистан, и уже комиссовался… Награжден орденом Красной Звезды за мужество и героизм. Калека он. Без ног…

— Как?… — ошеломленно переглядываемся мы. В душе буря чувств — год назад видели Шарапова здоровым, семнадцатилетним подростком, а сейчас он уже герой-калека, пришедший с настоящей войны и награжденный фронтовой наградой? В восемнадцать лет?… Буря чувств… Как такое может быть?… Ведь вроде бы нет войны?… И рвется душа туда — в бой. И клянусь себе — я буду в Афганистане…

Правду говорили — все забитые и послушные тихони, которые исполняли любые пожелания старшекурсников, когда сами стали «старичками», начали отличаться излишней жестокостью, стараясь добиться от молодых кадет выполнения того, что делали сами. Но таких было мало, и все их требования, унижающие честь и достоинства младших кадет, пресекались нами же твердо и решительно.

Однако основные проблемы у нас возникли не с «мальчиками», а внутри коллектива. На первом курсе мы впитывали от старших все кадетские законы и правила, если что-то не знали или не могли понять, то обращались к старшим, которые были судьями и авторитетами. Теперь хранителями кадетских традиций были мы, и мы должны были служить примером для молодых кадет, и тут такой позор…

Рота гудела как разворошенный улей. Среди кадет оказался стукач, что ложилось пятном позора на все кадетское братство и делало четвертую роту объектом насмешек и пересуда для кадет из других рот. Пострадавший в результате доноса командир отделения вице-сержант Фролов Санька, в обиходе просто Фрол, в сотый раз отозванный для уточнения подробностей с жаром рассказывал: