Гончаров - Владимир Мельник

Именно Трегубову обязан Гончаров своим путешествием на фрегате «Паллада». Бывший моряк буквально заразил его мечтой о кругосветном путешествии. В библиотеке Трегубова было множество книг о кругосветных плаваниях. Книги эти маленький Ваня «жадно поглощал». Подолгу смотрел он на морские инструменты, находившиеся во флигеле крестного: на телескоп, секстант, хронометр. В заключение бесед со своим любимым восцитанником Трегубов говаривал: «Ах, если бы ты сделал хоть четыре морские кампании… то-то бы порадовал меня!» Еще ребенком Ваня целые часы мечтательно вглядывался в широкую пелену волжских вод, глядя на великую реку с высокого городского обрыва: «Поддаваясь мистицизму, можно, пожалуй, подумать, что не один случай только дал мне такого наставника, — для будущего моего дальнего странствия». Сам крёстный много читал, выписывал газеты и журналы.

Влияние Трегубова и его роль в семье Гончаровых были очень велики. Например, племянник романиста Александр Николаевич Гончаров в своих воспоминаниях отмечал: «Музалевские имели очень хорошие по тому времени средства: Трегубов оставил Анне Александровне (родной сестре Гончарова. — В. М.) около десяти — двадцати тысяч рублей и до двухсот десятин земли вблизи Симбирска».[43]

Трегубов был масоном и человеком атеистического склада. Следует помнить, что Симбирск был традиционно сильным масонским центром. В 20–30-х годах XIX века наиболее представительной фигурой в масонском кругу был предводитель местного дворянства князь Михаил Петрович Баратаев. Достаточно сказать, что его стараниями в 1817 году в Москве была открыта ложа «Александра к тройственному спасению», а в том же году в Симбирске — ложа «Ключ к добродетели». Князь являлся членом привилегированной петербургской ложи «Соединенных друзей», наместным мастером российского отделения этой ложи, входил в капитул «Феникс» (тайный и высший орган управления масонства в России), был почетным членом многих лож.

Пользуясь большим уважением, он привлек в ложу «Ключ к добродетели» многих представителей симбирского общества. Эта ложа состояла из 39 действительных и 21 почетного члена. Среди братьев ложи значились генерал П. Н. Ивашев, крестный отец писателя Ивана Александровича Гончарова H.H. Трегубов, H.A. Трегубов, сенатор и бывший симбирский губернатор Н. П. Дубенской, Г. В. Бестужев, П. П. Бабкин, М. Ф. Филатов, A.A. Столыпин, Н. И. Татаринов, И. С. Кротков, П. П. Тургенев, графы A.B. и Я. В. Толстые, А. П. и П. А. Соковнины, И. С. и С. В. Аржевитиновы, Ф. М. Башмаков, И. И. Завалишин, Н. И. и С. И. Тургеневы и др. В эту ложу, весьма влиятельную, поступали не только из уездов Симбирской губернии, но и из соседних губерний. Собрания ложи проходили в гроте, устроенном в саду его имения. Интересно, что члены ложи собирались в гроте и после запрещения масонства специальным манифестом Александра I в 1822 году.

В том же году в Симбирскую губернию, сначала в Сенгилей, а затем в Симбирск, был выслан известный мистик и масон, вице-президент Академии художеств, издатель «Сионского вестника» А. Ф. Лабзин. Сам выбрав место ссылки, он пожелал удалиться в Симбирскую губернию, где проживало много его знакомых и единомышленников. Симбирские масоны с нетерпением ждали приезда Аабзина, которого они почитали как «мученика за идею». Между прочим, некоторые источники отмечают дружбу Трегубова с Лабзиным. Умер А. Ф. Лабзин в Симбирске в январе 1825 года и был похоронен на кладбище Покровского монастыря, что находился в городе на берегу реки Свияги.

Не один лишь Баратаев с узким кругом знакомых числился в масонах Симбирска. Это был город с давними масонскими традициями. Если по всей России ложи начали открываться в самом конце XVIII — в начале XIX века, то в Симбирске первая масонская ложа «Золотой венец» появилась еще в 1784 году. Основатель ее — один из активнейших деятелей московского масонства, член «Дружеского ученого общества» Иван Петрович Тургенев. Великим мастером ложи являлся И. П. Тургенев, а управляющим мастером — симбирский вице-губернатор А. Ф. Голубцов. В конце XVIII века в Симбирске был построен едва ли не единственный в России масонский храм во имя Святого Иоанна Крестителя. Этот «храм» без алтаря был выстроен в имении В. А. Киндякова. В. А. Киндяков являлся одним из немногочисленных губернских подписчиков изданий просветителя Екатерининской эпохи Н. И. Новикова. Как это ни кощунственно звучит, в храме… не служились литургии, а проходили собрания симбирской масонской ложи «Золотого венца», в которой состоял в степени товарища молодой тогда еще Николай Михайлович Карамзин, будущая слава русской литературы. Странный и мрачный был этот «храм». Он представлял собой каменное сооружение высотой до 16 метров, круглое в плане, с куполом и четырьмя портиками (на них изображены были масонские символы — урна с вытекающей водой, череп и кости и т. п.). Оно было увенчано не крестом, а деревянной фигурой святого Иоанна Предтечи, которого сами масоны провозглашали покровителем ордена вольных каменщиков.[44] И берегли же этот «храм» масоны всех времен. Руины его сохранялись до начала 20-х годов XX века.

Лишь после 14 декабря 1825 года, когда правительство Николая I стало преследовать масонские ложи в России, все масоны в Симбирске, как отметил в своих воспоминаниях Гончаров, «пошили себе мундиры; недавние атеисты являлись в торжественные дни на молебствия в собор… «Крестный» мой… под ферулой прежнего страха, тоже вторил другим». Однако никто из советских и позднейших биографов Гончарова не упоминает о том, что Трегубов в конце жизни сильно изменился. Известно, что, будучи тяжело больным и приближаясь к преждевременной смерти, крестный отец Гончарова сознавал свое положение как наказание за грех. Он резко меняет свое отношение к церкви. Один из первых биографов Гончарова Е. Ляцкий в своей книге пишет: «Перед смертью… этот масон и вольнодумец в Екатерининском вкусе, раскаялся и, как передает г. Потанин со слов племянника Ивана Александровича, «говел всю Страстную неделю, лакеи таскали его, безногого, к заутрене, к обедне, к вечерне и, главное, непременно к заутрене»…»[45]

Кроме семейного воспитания, Гончаров получил в Симбирске и азы образования. За Волгой, в селе Репьевка, которое ныне сокрыто под водами огромного водохранилища, существовал пансион «для местных дворян».[46] Его содержала Екатерина Павловна Хованская, дочь соратника Суворова — П. И. Ивашева и сестра декабриста В. П. Ивашева. Здесь Гончарова воспитывал три года (1820–1822) священник Федор Степанович Троицкий, образ которого, скорее всего, представлен в романе «Обрыв». Это был воспитанник казанской академии, человек просвещенный и, можно думать, широко образованный.[47] Помимо немецкого и французского языков, маленький Гончаров изучал в пансионе, между прочим, Закон Божий и Священную историю. Гончаров вспоминает о своём пансионе в романе «Обрыв», где рассказывается, что маленький Райский учился в школе, вроде пансиона, откуда иногда приезжал домой. Женат Ф. С. Троицкий был на лютеранке, перешедшей в православие. А в романе «Обрыв», может быть, не случайно священника герои зовут непривычно: по имени-отчеству (Николай Иванович), да и в круг чтения этого батюшки входят такие мыслители, как Спиноза, Вольтер, Фейербах… Может быть, на этот раз следует поверить сбивчивым и не всегда правдивым воспоминаниям писателя Г. Н. Потанина, который подчеркивает некоторую светскость в образе отца Федора: «Почтенный протоиерей… был весьма замечательный человек; он кончил курс в академии и присватался к местной гувернантке Лицман; та приняла Православие и превратилась в попадью, а он после посвящения получил место попа в родное село Архангельское и, точно в знак благодарности, принял от жены фамилию Лицман… В доме Гончаровых я часто видел протоиерея Троицкого, уже стариком, но и тогда он был красавец и щеголь, одевался в бархат, имел приятный голос, живо, увлекательно говорил, а от братии своей попов отличался особенно изящными манерами и умел держать себя корректно… В доме Гончаровых протоиерей Троицкий был такая почетная личность, что его встречали как архиерея».[48]