Роковые поцелуи - Патриция Кемден

– Ах, месье, вы должны простить простодушную болтовню венгерки, оказавшейся в столь блестящей компании. Я просто была поражена.

– Я не уверен, мадам. Ваши слова не соответствуют тому, что говорят ваши глаза.

Элеонора приняла театральную позу, прижав руку к груди и широко раскрыв полные наивного удивления глаза.

– Французские аристократы славятся в Европе… тонкостью своих развлечений. Кого это не очарует? И что говорят мои глаза? В них кричит поэзия любви?

– Вы совсем не очарованы, и в ваших глазах нет любви. Хотя, как я догадываюсь, была.

Она опустила руку и отвернулась. Граф, коснулся пальцем ее подбородка и повернул ее лицо к себе.

– И поэзия не нуждается в криках. – Его большой палец обрисовал ее губы. – На ваших губах остался сок. Мужчина, поцеловавший вас, назвал бы вас сладкой. Это и есть поэзия.

– Это всего лишь ваши выдумки! Где же размер и где рифма? – спросила она.

– Что размер? Всего лишь ритм природы, выраженный в словах, – ответил он. – А ритм природы – он вокруг нас. Колыхание расшитого цветами платья женщины, когда она идет по садовой аллее. – Он наклонился ближе, и она ощутила на себе взгляд, ласкающий ее шею и плечи. Кончиком пальца он провел вниз по ее шее. – Ее палец, проникающий под кожуру апельсина снова и снова, чтобы обнажить сокрытое в нем… сочное… сокровище.

Она подняла с коленей апельсин.

– А если окажется, что это сокровище не стоило того?

– Об этом нельзя судить по одному лишь виду, – ответил граф. – Его надо попробовать, ощутить на вкус. – Он отделил дольку и провел ею по нижней губе, заставляя ее откусить нежную мякоть. Его взгляд был прикован к ее рту. – Видите? Нужно, чтобы его сок коснулся языка, чтобы его сладость попала в запретную темноту рта. А потом… – Он снова легко прикоснулся к ее шее. – А потом позволить ему проникнуть глубже и утолить голод.

Капелька сока повисла у нее на губе, он коснулся ее пальцем и шумно слизнул.

– Сокровище стоило того.

Ее сердце учащенно билось, мешая сосредоточиться, но усилием воли ей все же удалось собрать разбегающиеся мысли.

– Боюсь, месье, что это не так… для тех, кто пробовал лучшие плоды.

Он поднял бровь, выражая признательность.

– А вы, мадам?

Она выдержала паузу и протянула руку ладонью вверх.

– Мой шарф, монсеньор. Благодарю вас, что вернули.

Его темные глаза встретились с ее глазами.

– Я сделал то, что сделал бы любой француз, – проговорил он. Быстрым движением руки он обмотал шарфом ее запястье и натянул шарф, не давая ей опустить руку.

– Месье граф! – Она попыталась осторожно высвободиться, но он держал ее крепко.

Потянув ее руку вверх, он поцеловал ее через шелк.

– Какой нежный материал. Я чувствую тепло вашей кожи, согревающее его. – Он снова припал к ее запястью долгим поцелуем. – Мои губы чувствуют даже ваш пульс. – Затем он встал и отпустил ее руку. – И это тоже ритм природы. – Граф потянулся через голову Элеоноры и сорвал розу. Оборвав душистые сиреневато-розовые лепестки, он осыпал ими ее колени. – Наслаждайтесь одиночеством, мадам, – сказал он и зашагал по дорожке к дому.

Элеонора поспешила вдоль высокой зеленой изгороди. То, что казалось обычной садовой аллеей, неожиданно превратилось в лабиринт. Каким путем она пришла сюда? У статуи Ганимеда ей нужно повернуть направо или налево? Она свернула налево. Нет, нет, когда она шла к беседке, там не было фонтана с Бахусом! Неожиданно она вышла к центральной лужайке и отскочила в сторону, едва не столкнувшись со слугой, собиравшим со стола остатки обеда.

Она прибавила шагу. Ноги не слушались ее. Она злилась на себя за то, что позволила своей коже ощутить его тепло. Мысленно она стала петь гимн, выученный много лет назад, чтобы увести свои мысли от опасного русла. Она мечтала лишь об одном – поскорее оказаться в убежище своей спальни. Остаться одной.

Элеонора открыла дверь в свои апартаменты и громко вздохнула от облегчения. Задвижка легко отошла в сторону, и дверь открылась чуть ли не сама собой.

– Слава Богу, – выдохнула она, прислонившись к двери и закрыв глаза. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

На нее нахлынули воспоминания о недавнем прошлом и о других временах – о рассветах, днях и ночах.

– Миклош, Миклош, – зашептала она. – Ты достаточно часто проклинал меня. Проклинаешь ли ты меня сейчас – или смеешься?

Ничто не нарушало повисшей тишины, ни звука, кроме тихого короткого удара дерева о дерево, будто кто-то закрыл крышкой деревянную коробку. Элеонора испуганно открыла глаза.

На краю высокой кровати с пологом на четырех столбиках, свесив ноги, сидела тетушка Женевьева. Она виновато отодвинула от себя коробку, в которой Элеонора хранила письма матери. В животе у нее похолодело, но, метнув взгляд к углу за гардеробом, она успокоилась – свернутый пергамент остался нетронутым.

– О, дорогая. О, дорогая, – запричитала Женевьева, дергая за покрывало. – Я просто взглянула одним глазком. – Она робко посмотрела на Элеонору, ожидая гнева племянницы. – В самом деле, моему присутствию здесь нет оправдания. Я всего лишь любопытная старая сплетница. Недаром Дюпейре так меня называет.

Элеонора подумала о своем собственном несчастливом браке и выдавила добродушную улыбку.

– Наоборот, как мило с вашей стороны навестить меня после столь великолепного обеда. – Она прошла через комнату и села на кровать рядом с Женевьевой. – Я уж и не помню, когда последний раз ела… сладкий плод из рук мужчины… когда я ела куропатку, фаршированную трюфелями.

Женевьева выглядела несчастной.

– Я подвела тебя, дорогая. Ты такая красивая, воспитанная. – Элеонора вздрогнула, но промолчала. – Я должна была знать, что твоя матушка отправила тебя сюда, чтобы ты смогла найти мужа. Почему Дельфина не сказала об этом прямо? Держу пари, у твоей семьи земли больше, чем у короля Франции, так что найти подходящего…

– Нет, тетя, – прервала ее Элеонора. Она погладила сцепленные пальцы пожилой женщины. – Нет, я здесь не затем, чтобы…

– Зачем отрицать, дорогая? Я достаточно видела в той коробке, чтобы понять наставления твоей матушки. – Она печально покачала головой. – Это Дюпейре настоял на том, чтобы пригласить всю эту крикливую компанию… Ну да не в этом дело. Скажу лишь, что большинство мужчин здесь женаты – и многие достаточно хитры, чтобы скрывать это от тебя.

– Ну право же, тетя, я приехала сюда лишь для того, чтобы отдохнуть от бесконечных разговоров о войне. Чарльз Альберт, Мария Терезия, Фридрих, Луи… – Элеонора зажмурилась, не зная, кто сильнее жаждет крови: ее братья или ее мать. У них были разные враги, но жажда расправы с ними была у них одинаковой. – Фридрих Прусский захватил Силезию, – начала Элеонора, повторяя литанию, которую ей приходилось слышать слишком часто. Мария Терезия хочет получить ее обратно. Чарльз Альберт Баварский мечтает о титуле императора Священной Римской империи, которым семья Марии Терезии, как он считает, владеет слишком долго, и поэтому он становится на сторону Фридриха. Луи Французский хочет стать повелителем всей Европы, поэтому он сначала объединяется с Фридрихом, потом с Марией Терезией, а теперь снова заигрывает с Фридрихом. Но все прекрасно понимают, к чему ведут эти королевские амбиции – к войне.