Книга об отце (Нансен и мир) - Лив Нансен-Хейер

Путь на север, к Хаммерфесту, занял две недели, и почти все время стояла ясная солнечная погода. Только лад заливом Хустадвик опустился туман, и какое-то время казалось, что дело при­мет скверный оборот. Волны бились со всех сторон, то и дело сбоку и спереди раздавались гудки пароходов, но разглядеть их было невозможно. Отец, стоявший за штурвалом, был сам не свой. Он был недоволен собой. Он и сам уже не знал как следует, где мы находимся. Коре и я не сознавали опасности, так нам было худо, но я как сейчас вижу бледное лицо отца и как он переводит озабоченный взгляд с карты на компас и с компаса на волны, заливающие палубу. Наконец нас услышали на пароходе, кото­рый едва не наскочил на нас. И тут, к своему изумлению, отец узнал, что мы вышли за маяк Квитхольм. Мы изменили курс и вскоре миновали опасные мели. А там не успели и глазом морг­нуть, как выскочили из тумана. И команда, и отец вздохнули с об­легчением,  а  мы  с  Коре  стали  постепенно приходить в  себя.

Попутный ветер мчит нас через Вестфьорд, мимо Лофотенских островов. «Красивее ничего не видел в мире»,— говорит отец. И действительно, вид этот прекрасен. Постоянно меняя окраску, вздымались из моря горы, воздушные, нереальные, обрывистые и дикие, и все же легкие и почти прозрачные. «Это все из-за моря,— объяснял отец,— потому что снизу и сверху льется оди­наково сильный свет». Напрасно пытался он спровадить меня спать той ночью. Я боялась что-нибудь упустить да к тому же знала, что, если я уйду, он будет разочарован.

Коре был пленен тоже, хоть и не говорил об этом. Он только смотрел во все глаза, и когда отец рассказывал предания об этих местах, он слушал затаив дыхание. Мы захватили с собой книги, чтобы «коротать время» в пути,— они так и пролежали нетро­нутые. Даже у отца не было желания взяться за книги. Только когда обычно очень тихий Грендал принялся рассказывать о Хенрике Вергеланне и его творчестве, которое он знал до мелочей, отец этим увлекся.

«Удивительный этот Грендал,— сказал он как-то,— такой мол­чаливый и тихий, но вдруг лицо озаряется и он весь тогда преоб­ражается».

Самое странное, что Грендал перевел Вергеланна на англий­ский язык. Этого отец не мог понять. Такая сложная работа — и ради кого, ради чего? Никто ведь не оценит этого труда, никто за пределами Норвегии не поймет Вергеланна. Отец не переставал удивляться.

Мы прошли через сказочно прекрасный залив Равсунн и вошли в Тролльфьорд. Здесь мы некоторое время болтались в мерт­вой воде. Шхуна не двигалась с места, как ни надрывался мотор, Я радовалась этому. Мы оказались в самом царстве троллей. Ди­кие обрывистые горы устремляются там ввысь, как церковный шпили, водопады и ледники низвергаются в темное море.

Передо мной отцовская запись об этом плавании: «Лив одинок. сидит впереди у брашпиля. Неведомый мир завладел юной ду­шой — она покорена его мощью».

Он не преувеличивал. И кого же в девятнадцать лет не зачарует такая сказочная красота! Отец и сам был очарован, хоть и плавал тут уже не раз: «Величественная поэма гор и моря, одинаково поражающая — ив шторм, и в штиль».

На всем пути от Хустадвика на север над головой стояло солнце — круглые сутки. Пылающим шаром оно спускалось за горизонт по вечерам и тут же медленно начинало подниматься.

Попали мы однажды и в настоящий шторм. Пока мы в Тромсё заливали в баки бензин и воду, ставили такелаж на грот-мачте, готовя «Веслемей» к Полярному морю, поднялся ветер, а за Лоппеном океан уже прямо-таки взбесился. Мне было так плохо, что лучше бы уж, кажется, умереть. Никто не мог оставаться внизу, все вещи мотались от стены к стене, а на полу плескалось горючее пополам с морской водой. На палубе мы промерзли до полусмерти и с большим трудом удерживались на своих местах. Отец, стояв­ший у штурвала, долго делал вид, что не замечает моего жалкого состояния. Наконец он все же забеспокоился и, чтобы мне помочь, был вынужден оставить штурвал, так что мы отклонились от курса и лишний час проболтались в море. Наконец мы пришли в Хаммерфест, вонючую гавань, забитую рыбачьими и моторными лодками. Когда отец отнес меня в каюту, я была в полубессознательном со­стоянии.

На следующий день я ожила, но теперь предстояло расста­вание.

«Настроение никак не поднималось, то ли из-за погоды, то ли потому, что нужно было прощаться с Лив, которой предстояло вернуться на юг, к солнцу и лету»,— пишет отец в книге «Плавание к Шпицбергену».

Я не просилась продолжать путешествие. Я уже попробо­вала Ледовитого океана, и с меня хватило. Но отправляться одной на юг тоже было не очень приятно. Я проводила «Вес­лемей» до выхода в открытое море. Старый рыбак, который должен был отвезти меня обратно на лодке, тоже был на «Вес­лемей». Мы с отцом долго стояли вдвоем на палубе. Проща­лись мы точно на веки вечные, хотя он должен был вернуться через месяц или два. Затем я сошла в лодку. Отец и Коре стояли на корме «Веслемей», мы махали друг другу, пока шхуна не скры­лась в тумане.

Только когда я села на банку, рыбак рассказал мне, что когда-то здесь, в Хаммерфесте, он переправлял отца и мать к яхте «Отария». Это было после возвращения отца из экспедиции к по­люсу, в 1896 году.

«Таких счастливых людей,— сказал рыбак,— я никогда не ви­дел. Ваша мама вся светилась. А как она умела смеяться!»

IV. РУАЛ АМУНДСЕН И ОТЕЦ

Хуал Амундсен вернулся с Южного полюса весной 1912 года. Когда начали распространяться первые слухи, я была на балу. Все только об этом и говорили, но никто еще не знал наверняка, достигла ли экспедиция цели. Я заключила пари с одним из своих партнеров по танцам, искренне убежденная, что Амундсен побы­вал на самом полюсе.

Я совсем забыла про свое пари, как вдруг мне приносят огром­ную коробку конфет и восторженные стихи о Нансене и Амунд­сене, Северном и Южном полюсах. Я помню только последние строчки:

Тот пожалеет, кто решится в танцеО полюсах заспорить с фрекен Нансен.

Отец покачал головой: «Легкое пари,— и взял конфету из ко­робки.— Ясно же, что Амундсену по плечу такая задача. Очень глупо, что твой кавалер усомнился».

Уже много лет, с самого возвращения из плавания на «Фраме», отец мечтал сам отправиться к Южному полюсу. Во время его пребывания в Лондоне ему предложили возглавить английскую экспедицию в Антарктику, но другие обязанности отвлекли отца, и мечта о Южном полюсе отошла на второй план. Тут, наверное, сыграла свою роль и мысль о маме.

И все же нелегко было ему уступить «Фрам» Амундсену. Но грандиозный план семилетнего дрейфа в Арктике, выдвинутый Амундсеном в 1907 году, показался отцу гораздо более важным для науки, чем путешествие к Южному полюсу. Он надеялся, что новые наблюдения в арктических водах существенно пополнят знания, добытые им самим во время плавания «Фрама». И кроме того, для Амундсена это было делом всей жизни, тогда как у отца было много других задач. Поэтому отец целиком поддержал за­мысел Амундсена и помог ему в подготовке экспедиции. По его совету Амундсен провел несколько месяцев в Бергене, где Хелланд-Хансен посвятил его во все результаты первой экспедиции на «Фраме» и рассказал о новейших методах исследований. Был организован комитет во главе с Нансеном, и постепенно все было подготовлено к полярной экспедиции.

Но финансовые затруднения, как всегда, обернулись против Амундсена. Кредиторы, а их было немало, стали так настойчивы, что Амундсен под конец не показывался на люди. А когда в 1909 году Пири водрузил на Северном полюсе американский флаг,   экспедиция   Амундсена  утратила  сенсационный   интерес.

Вместе с тем исчезла надежда на то, что он сможет выполнить свои огромные денежные обязательства. И тогда Амундсен решил отправиться к Южному полюсу. Если поход удастся, он зарабо­тает достаточно, чтобы выправить положение.

Перед самым отплытием Амундсен сообщил Хелланд-Хансену, что изменил свои планы. Вместо того, чтобы, как предполагалось, идти вдоль западного побережья Америки на север, он решил по прибытии на Мадейру взять курс на юг. Он и не думал отказы­ваться от первоначального замысла. Вернувшись с Южного по­люса, он хотел немедленно отправиться к Северному. Он попросил Хелланд-Хансена после отплытия, в заранее условленный день, пойти к Нансену и рассказать обо всем. В тот же день его брат Леон   Амундсен   отправится   к   королю   с   тем   же   поручением.

Хелланд был в ужасе. Он сказал Амундсену, что его прямой долг самому до отплытия побывать у Нансена, но Амундсен счи­тал, что в таком случае Нансен будет вынужден поставить в из­вестность остальных членов комитета, и тогда рухнет весь план. Они долго обсуждали этот вопрос со всех точек зрения, Хелланд стоял на своем, но не смог переубедить Амундсена.

Можно представить себе, какое впечатление эта весть произ­вела на Нансена в первое мгновение. Ведь с его благословения и при его содействии готовилась экспедиция к Северному полюсу. Считая ее более важной, чем собственный план путешествия к Южному полюсу, он отдал свой корабль Амундсену; и все же, как он сам признался в письме к Амундсену, с болью в сердце смотрел, как «Фрам» выходил из фьорда сентябрьским днем 1910 года.