ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА - Александр Шелудяков

– Вернулся, Югана, из большого кочевья.

– Молодой лес быстро растет, каждое дерево не запомнишь. Но Югана всегда помнила и ждала Шамана.

Андрей смотрел в лицо Юганы. От подбородка расходились по щекам эвенкийки красивой вышивки оленьи рога – старинный семейный герб. Когда Югане было шестнадцать лет, ее бабка, Унга, стальной русской иглой и лосиной жилой, смазанной пороховой копотью, вышила этот рисунок на лице внучки. Андрей на миг представил, какую мучительную боль испытала Югана, когда игла прошивала нежную девичью кожу. Ему захотелось обнять старуху, расцеловать. Эта женщина в длинные зимние вечера у очага, в просторном чуме при свете большого жирника учила Андрея делать резцом на бересте чудный орнамент «Бегущие олени». Это она учила Андрея парить в кипящей воде саргу, бересту и делать туески, набирки, чашки, солонки и большие заплечные конобы под крошни. Югана пробудила душу маленького Андрея к красоте великого таежного мира. Мальчиком он помогал Югане делать рисунки на замше и расшивать их разноцветным бисером. А еще Югана рассказывала Андрею удивительные эвенкийские сказки и легенды. Тогда мальчик неумелой рукой брал кусок угля и рисовал на бересте бога Огня, битву богатыря эвенка с татарским ханом, охотника с лайкой и все, о чем слышал от Юганы. Эвенкийка научила Андрея понимать и любить тайгу, всю живность ее – от медведя до жука-стригуна. Она научила его читать звериные следы и находить рыбные места. Красивую меховую одежду носил Андрей, сшитую руками Юганы. После удачной охоты заботливая эвенкийка всегда отдавала в чум матери Андрея лучший кусок мяса.

Рад Андрей встрече, очень рад. Но не бросился он обнимать Югану. Что поделаешь, он, как и Югана, вырос на кочевой тропе, где не в обычае при встрече с близкими целоваться, проявлять чувства радости внешне. Это считалось плохим признаком. Скупы таежные люди на слова и восклицания, но зато за столом, выпив по кружке крепко заваренного чая, обязательно вспомнят они всех близких людей из племени Кедра, которых уже нет в живых, пожелают им счастливой охоты в небесных урманах…

После долгого молчания Югана скажет Андрею:

– У молодого Шамана нет отца, нет матери. И Югана одинока, как сухая осина на береговой гриве. Ты был маленьким, и мы ели пищу, приготовленную на одном костре… Позади много потухших костров.

Сколько еще разожгу я костров Своими руками? Мало переходов осталось Югане сделать…

– Югана может считать меня сыном, – ответит Андрей, и старуха согласно кивнет головой.

– Скоро я потеряю мушку ружья и не смогу выходить в урман на промысел. Детское весло станет тяжелым моей руке. Тогда я буду нянчить детей Шамана.

Такой разговор у них произойдет, обязательно произойдет, а сейчас Югана, указав рукой на облас под яром, сказала:

– Карасей достану пойду. Варить будем. Жарить можно.

Она спустилась к воде, подошла к обласу, сбросила с кормы тальниковые ветки, прикрывавшие рыбу, выбрала самых крупных, еще живых карасей, тут же на лопасти весла очистила и распластала рыбу, сложила в закопченный котел-полуведерник, наполнив его водой.

Поставив котел с рыбой в печь, Андрей сел на топчан рядом с Юганой, вытащил из-за голенища рыбацкого бродня резиновый кисет, набил табаком самодельную трубку Юганы, вырезанную из витого корня березы, и протянул ее хозяйке.

– Зачем долго пропадал? – раскуривая трубку, спросила Югана.

– Это длинная история, Югана, расскажу в другой раз.

– Совсем пришел Шаман в край Вас-Югана?

Не сразу ответил Андрей. Задумался, глядя в окно, не замечая веселой игры Сильги со щенком, хотя и крутились они поблизости. Не видел он и приветливого покачивания ветвей низкорослого кедра, на верхушку которого любил забираться в детстве. Сердце тревожно защемило, а память принесла из прошлого яркую, почти осязаемую картину…

Белоснежное полотно аэродрома. Легкий ветерок метет тонкую пушистую перенову. Полярный долговечный день. Часы показывают утро. Ревел «ИЛ» на стоянке – прогрев, проба моторов перед полетами. Потом тишина. Придут летчики – и тяжелый транспортный самолет уйдет в рейс. Он опять видел себя юным и счастливым. Борт-механиком полярной авиации…

Не хотелось Андрею рассказывать Югане о своих неудачах. И для себя не решил он еще, как будет жить дальше. Пойти работать в улангаевскую школу? Но чему он научит детей, если сам в себя потерял веру?.. Ему хочется забыть о мытарствах и полечить душу в тайге, среди первобытной природы. Заняться охотничьим промыслом, как в юности, или уйти на баркасах с рыбаками, помериться силами с беспокойной весенней рекой.

– Пошто долго молчит Шаман? – ровным голосом спросила Югана. – Он не хочет остаться на земле своих отцов?..

– Я вернулся совсем, – медленно произнес Андрей.

Старуха долго смотрела на Андрея и потом довольно кивнула головой. После выпитого чая, когда сердце Юганы стало говорливым, уселась она поудобнее на топчане, рассказывала про то, как хорошо летать человеку рядом с птицами. Нисколько не страшно ездить по небу на воздушной нарте. Югана знает теперь, что облако – пустой пар, а тучи – мешки с мелкими капельками воды. Зачем не верит ей Шаман, улыбается? Она сама нюхала облака, брала на язык кусочки туч. А духи неба, оказывается, живут еще выше, под звездами. Югана часто просила, чтобы Костя пролетел низко над утренним Улангаем. Она бы ребятишкам и женщинам, перепуганным страшным гулом мотора, кинула свою трубку. А потом пришла бы в деревню и спросила, будто невзначай: «В небе я трубку потеряла. Тут она где-то, в деревне на улицу шлепнулась. Сидела я, курила. Увидела, как весь народ головы поднял на наш самолет. Смешно стало. Смеяться – рот разевать. Вот и выпала трубка из зубов». Ей отдадут трубку, а она спокойно и молча пойдет по своим делам. Такая картина не дает покоя Югане, но не захотел Костя над деревней лететь.

Костя, однако, не только Улангай, а и незнакомые заимки обходил далеко стороной. Высадил он Югану на ливе около веретья, возле дороги на Улангай, выгрузил вещи из багажников и улетел обратно на Соболиный, так же крадучись, облетая даже заброшенные деревни. Югана перебралась в обласок, который Сашка Гулов оставил здесь по договоренности с Костей, и направила лодку в сторону родной деревни. Проплывала она мимо карасевого озера – просто грех сеть не кинуть. Четыре года ела озерных щук да окуней.

Карасем захотелось полакомиться старухе. Очень язык соскучился по сладкому карасевому мясу, по рассыпчатой икре, отдающей илком. В Улангай чего торопиться: трубка-то вот она, за пазухой. А Сашке-председателю успеет Югана сказать, чтоб он был на веретье через неделю, во вторник, до восхода солнца и вывесил на жерди черный флаг-ветряк. Сигнал такой направление ветра покажет. Костя посадит самолет на щукастые поплавки. Сашка-председатель схватится за голову, когда из больших подвесных сигар-багажников под нижними крыльями выложит Костя на береговую мягкую траву мертвых соболей. Начнет Сашка кричать: «Загубил меня! Привез пропастину!» Костя неторопливо закурит магазинную крючковатую трубку и подмигнет хитровато: «Они спят…» У Кости лекарства много всякого в ящике со стеклянными дверцами. Может он иглой-соломинкой в соболиную кровь сон запустить на целый день. А может с мясом сонный порошок дать. Крепко спать звери будут, не чихнут. Югана сама пила-ела порошок, когда голова болела и сон уходил. Обрадуется Сашка. Обнимать, хвалить станет Костю. Потом сонных соболей положит на телегу, на мягкую траву, и увезет в Улангай.

– О-о, Югана все знает! Большой секрет Югана знает! Только тебе, Шаман, расскажет Югана, последнему из племени Кедра…

Пять суток жила Югана в доме Андрея. Не раз наполнялся котел вкусными сладкими карасями, не раз шипели караси на сковороде, поджариваясь, румянясь в печи. Отвела душу Югана – вдоволь насытилась сырой, чуть присоленной икрой. А сколько новостей пересказала она! Много. Десять лет рассказала Шаману.

Самолет стоял у берега, как обычно обставленный срубленными молоденькими елками и березками. Костя всегда маскировал машину на коротких или длительных стоянках, чтобы не увидели ее с воздуха и с земли, чтобы не привлекала она внимания какого-нибудь случайного таежника.

Утром Костя с Таней ушли к соболиным гнездовьям, взяли щенят из дуплистой осины. Таня заботливо уложила пищащих зверьков на мягкую заячью шкурку и закрыла берестяную корзиночку.

– Танюша, – обратился к девушке Костя, – забирай корзиночку со щенятами и отправляйся к самолету. По затесам с тропы не собьешься…

– А ты? – спросила Таня, переломив двустволку и закладывая патронами оба ствола. Она не хотела оставлять Костю одного.

– Я вернусь на стан ближе к вечеру. Тут надо одну топь посетить… Среди болота затаился небольшой кедровый островок. Давно я туда не заглядывал, а у меня на этом островке с прошлой весны примечено соболиное гнездо. Не хочется тебя напрасно через топь водить. Соболюшка-то, может быть, давно там не живет.