Музыка грязи - Тим Уинтон

Столбы пыли поднимались за грейдерами и бульдозерами, которые уже выцарапывали на земле новый жилой район. Стены по периметру уже стояли, а заодно и известняковые цоколи у широкого входа. ТОСКАНСКИЙ ХОЛМ. За ним расстилалась безлистная равнина терракотовых черепичных крыш.

Джорджи проверила содержимое своей сумки «Квантас». Одна перемена одежды. Что они там говорили о решительности? Ей нужна работа, и ей давно пора сделать мазок Папаниколау. Сейчас она вполне могла бы расправиться с высоким стаканом чего-нибудь холодного.

– Эмили Дикинсон, – сказал браконьер.

Джорджи застегнула сумку.

– Простите?

Они подъехали к грязному проезду в Джундалап. То была ландшафтная парковка со всеми этими торговыми марками, которые должны были сойти за свидетельства цивилизации.

– Писательница.

– Ах вон оно что, – пробормотала она.

Шоссе неясно вырисовывалось вдали.

– Где угодно, – сказала она. – Если у вокзала – так и совсем хорошо.

– Только что проехали, – сказал он, вливаясь в поток транспорта. – Извините.

– Не важно. Все равно где.

– Куда вы направлялись?

– Вот прямо туда. «Шератон».

– Вот прямо туда и поедем. Только вы покажете дорогу.

– К «Шератону»? – спросила она, прежде чем смогла сдержаться.

Выражение его лица было смесью раздражения и вызова.

– Никогда там не был, – сказал он. – Пятизвездочная херня не…

– Это было грубо. Извините. Снова извините.

Его передернуло. На медленной городской скорости можно было почувствовать запах шампуня Пирса, которым он пользовался.

– А этот «Лендкрузер»…

– Я позвоню Биверу в Уайт-Пойнт, – сказала она твердо.

Она поймала улыбку, прежде чем он отвернулся, но решила не развивать эту тему. Лучшее, что она может сейчас сделать, – это оставить все так, как оно есть.

Когда он втягивается на отельную парковку сквозь аэродинамическую трубу делового района, женщина рукой показывает, чтобы он ехал к наклонной рампе подвального гаража, но он тормозит на перекрестке.

– Мне не надо парковаться, – говорит он. – Здесь вполне ничего.

За ними сигналит машина.

– Я угощу вас пивом, – говорит она. – Я вам должна.

– Спасибо, но мне надо ехать.

Он переключает передачу на задний ход, но машина позади сигналит все более настойчиво.

– Все равно здесь одностороннее движение, – говорит она.

– Чче-орт.

– «Девушка из Ипанемы», – говорит она, ведя его за собой от лифта.

– Знаю, – бормочет он, и лицо его все еще горит от стыда: их отказались обслуживать в баре из-за того, как он одет.

– Существенная часть пятизвездочных переживаний.

– Мне вовсе и не так уж хочется пить, – лжет он.

– Почти такая же существенная, как мини-бар, – говорит она, позвякивая ключом на пластиковом брелоке. – Пойдемте. Я докажу, что хоть как-то воспитана.

– Честно.

Фокс изнурен всем этим: разговором, неожиданной близостью, угрозой, которую она представляет собой. Она протягивает ему сумку, копаясь в бумажнике, и он вдруг понимает, что уже марширует вслед за ней по обитому плюшем коридору. Он отстает от нее, и она снижает темп, и вот они уже идут плечом к плечу. Она маленькая. Она кажется безотчетно счастливой. Он только хочет поскорее смыться отсюда. Думает обо всей этой рыбе и морских ушках, которые потеют на льду в подземном гараже. Лед выдержит, думает он, но безопасно ли это? Набившая оскомину мелодия просто невыносима.

Наконец они подходят к двери, и, когда она наклоняется, чтобы повернуть ключ в замке, Фокс обращает внимание на изгиб ее шеи. Она распахивает дверь. Он протягивает ей сумку. Она улыбается. На лице у нее шаловливое выражение. Чче-орт.

Она хватает его за рубашку и втаскивает внутрь.

– Пиво, – говорит она.

– Послушайте, – бормочет он, натыкаясь на нее. Дверь захлопывается.

– Господи, – говорит она, – да вас всего трясет.

– Нет, – говорит он со смешком.

В его голосе слышен странный отзвук истерики, в котором он не отдает себе отчета. «Ты, чертов идиот, – думает он. – Чертов гребаный идиот».

Она целует его; он просто стоит и дает этому произойти; и вот судорога, похожая на голодный спазм, проходит по всему его телу, и, хотя он все еще сжимает сумку, загораживаясь от нее, он чувствует, как их бедра соприкасаются и как ее рука твердо ложится на его спину. Ощущение живого тела. Как какая-то непонятная сила из учебника физики. Он слышит звук рвущейся джинсовой ткани, ее хриплый шепот в этой тускло освещенной комнате вне пространства. Женщина наплывает на него, не обращая внимания на преграду в виде сумки, и он чувствует, что взлетает.

– Не надо, – бормочет она.

Фокс отскакивает к двери, как будто его ударили.

– Я в смысле… извини, я имела в виду – не плачь. Он проводит рукой по щеке, понимает и говорит:

– О Боже.

– Все в порядке.

– Нет.

– Не уходи.

Фокс прижимается головой к двери. Теперь она, к счастью, становится размытым пятном, но он все равно отворачивается.

– Иди сюда, – ласково шепчет она. – Садись.

Он дает отвести себя к кровати. Она приносит упаковку «Клинекса». Он вытирает лицо, несколько раз глубоко вдыхает.

– О Господи, – бормочет он с содроганием и ложится на спину, чтобы расслабить ноющие мышцы груди.

Женщина сидит рядом с ним, скрестив ноги, на большой двуспальной кровати.

– Хочешь поговорить?

– Нет.

Он поворачивается и прикасается губами к ее колену. Она расправляется, как птичье крыло, навстречу ему. Она обнимает его. Она смотрит ему в лицо и задирает его рубашку, трогает, целует в шею, соски, живот. Потом она привстает, сбрасывает майку и падает на него, улыбаясь.

Джорджи Ютленд не знала почему. Она начала было все исправлять, и вот теперь это. Глупо было идти в бар в таком виде: обрезанные шорты и теннисные тапочки. Это выражение на лице браконьера – как будто в него выстрелили. Такой чувствительный и беззащитный. Тогда ли это началось или потом, когда он протянул ей сумку, как благонравный мальчик – своей матери?

Она прижала его к этой огромной равнине кровати и почувствовала, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди под ее ладонями, и его член – под ее лобком. Она медленно легла на него, увидела, как становятся сонными его голубые глаза, почувствовала, как по всему ее телу выступил пот. Она ощутила себя полностью живой, внутри себя, в кислой лихорадке жары, которая начинала печь ее голову, живот и икры. Теперь она уже не думала, что делает. Чувствовала его пальцы в петлях своих шортов, его силу, влекущую ее вниз, их переплетенные ноги. Запах шампуня. Горячий крик в ее горле. Она упала на него, кончив, и почувствовала жуткое трепетание у него в груди. Это был смех.

– Пятизвездочное переживание, – сказал он.

– Ты… не?..

– Боюсь, что так.

– Что теперь? – спросила она, внутри у нее все упало.

– Одеваемся.

Фокс откидывается на подушки, чувствуя себя кучей дерьма. Он пытается выплыть из моря уколов вины, из неясного чувства, что он кого-то предал. Но предал кого?

Он разглядывает стандартную мебель, которой обставлена комната, деревянный шпон, ткани в цветочек, гигантский телевизор. Может, не стоило смеяться?

– Так каково это – быть контрабандистом? – спрашивает она, приподнимаясь на локте.

– Мм… Что-что?

– Ты увиливаешь от ответа и даже не хочешь сказать мне, как тебя зовут, – говорит она.

Ему нравится прямая челка, падающая ей на глаза.

– Лю.

– А я – Джорджи.

– Рад познакомиться.

– Чертовски рад, надеюсь.

Фокс скидывает свои ботинки и смотрит на нее. Она старше его. Нет обручального кольца. И эти тени под глазами.

– Я пытаюсь во всем этом разобраться.

– Что? – бормочет он.

– Почему ты это делаешь. Тебе не кажется, что ты грабишь море?

– Нет.

– Но ты же нарушаешь закон, ты сам признался.

– С чего бы это мне признаваться хоть в чем-то совершенно незнакомому человеку?

– Ну, черт… Просто это… есть же правила. Да ты и сам знаешь, защита окружающей среды и все такое.

– И ты во все это правда веришь?

– Ну… да.

Фокс откатывается вбок, встает и подходит к окну. Там, в сияющей жаре города, река впадает в залив Перт Уотерс, над которым, как кажется, завис бабочковый рой треугольных парусов.

– Окружающая среда тут ни при чем, – горячо говорит он. – Закон о рыбной ловле защищает вывоз денег из страны. Защищает этих богатых ублюдков от самих себя. Никому из них море и на хрен не нужно.

– Эти контейнеры в твоем грузовике. Они ведь наполнены лангустами, так?

– Нет, – честно признается он.

– Но это же морозильные контейнеры.

– Я беру только то, что мне нужно, – говорит он. – У меня всего пара рук.

– И нет лицензии.

Он пожимает плечами, и наклоняется к стеклу, и чувствует плещущую жару внешнего мира, то, как она вгрызается в его плечо. Она сидит, прислонившись спиной к изголовью, скрестив ноги в своих шортах, и подхватывает несколько салфеток.