Эскадрилья наносит удар - Анатолий Сурцуков

Пехоты, десантуры, спецназеров как наших, так и местного афганского правительственного воинства, оголив важнейшие стратегические опорные точки, понабрали около восьми тысяч.

Вся авиация 40-й армии и несколько полков на территории Союза изготовились для действий в этой масштабной исторической операции.

Одних вертушек со всех полков Афгана в Баграм пригнали более сотни. Воодушевило нас то, что командовать всей вертолетной составляющей операции, к нашей гордости и некоторому успокоению, поручили нашему командиру полка, Павлову.

Вечером всех пилотяг, участвующих в операции, а их набралось около трехсот, собрали вместе, поставили задачу, и пошли мы, как это принято при отработке совместных действий, «топотать». Так мы называли тренаж «пеший по-летному», забавное, если посмотреть со стороны, зрелище. Несколько десятков взрослых дяденек, попарно стоящих друг за другом, начинают медленно ходить по замысловато расчерченному асфальту, повторяя предстоящие наутро действия, при этом наблюдая маневр каждого. Налетевшие коршунами неизвестно откуда фотокоры взяли нас в придел своих объективов. Но есть у летного состава примета — не бриться и не фотографироваться перед вылетом, поэтому я, пообещав расколотить дорогостоящую оптику об асфальт, разогнал стервятников, к вящему удовольствию своих подчиненных.

Подготовка закончилась, когда солнце уже готовилось завалиться за уютную подушку знакомых горок. Покуривая на крыльце модуля, народ, обычно пребывающий при этом в «бакланном режиме», непривычно приумолк. Все думали о том, что предстояло утром.

Оживление внесла проходящая мимо привезенная из Кабула официантка Людка. «Мальчики, говорят, за эту операцию и женщин будут награждать, может, и мне медаль дадут?» — проворковала она. Колька Корольщук, курчавый жгучий брюнет небольшого роста, подскочил к ней и, ладонями делая движения, каким разминают тесто, начал тискать поочередно груди прелестницы общепита, приговаривая: «Куда ж ты, Людк, медаль-то будешь вешать, сюда или сюда?» Официантка продолжала задумчиво и неподвижно стоять, как корова во время дойки. Король, ожидавший оплеухи, готовясь получить ее, как кот, который тянет при хозяевах колбасу со стола, но не может не совершать означенных действий, не дождавшись ответной реакции, ринулся прочь, в модуль, возбужденно вопя: «Восемь месяцев бабу не щупал, восемь месяцев бабу не щупал!..» Дружный гогот разрядил обстановку, стало как-то полегче дышать, чуть отодвинулся наплыв черных дум.

Утро 17 мая 1982 года выдалось смутным. Смутно было на душе, смутно было в воздухе. Вроде и облака солнце не закрыли, а какая-то влажная взвесь висела в воздухе, не позволяя атмосфере быть прозрачной, как будто хмурилось, насупилось само небо.

Одновременно нарастая, тревожный гул сотен винтов разогнал тишину над аэродромом.

Колонна десантуры, змеей вползшая на аэродром, жадно поглотилась чревами поджидавших ее десантных вертушек.

Отталкиваясь от взлетной полосы огненными струями, занозами в небо пошли вонзаться «сушки», истребители-бомбардировщики Су-22 афганских ВВС, призванные расчистить нам площадки приземления.

Тяжело переваливаясь с боку на бок, «зеленые», загруженные живой плотью десанта, подруливали к полосе и, чуть пораздумав на контрольном висении, оценивая свои силы, кряхтя и подбадривая себя похлопыванием лопастей, начинали карабкаться в высоту, один за другим вылезая на заданный этаж в воздухе, или эшелон, как у нас говорят.

В эфире — почти тишина, лишь изредка слышатся короткие штатные доклады экипажей о прохождении контрольных точек, да «сушки» доложили об окончании работы.

Подходим к Панджшеру. Вот оно, ущелье, уже проглядывается.

В утренней дымке его извилистое лоно выглядит серым и мрачным, задернутым покрывалом дымки и поднятой в воздух пыли от работы штурмовиков, как будто ущелье пытается укрыться от нас этой завесой. Напряжение в голосах докладывающих обстановку экипажей возрастает. Судя по произносимым кодовым словам, головная часть колонны высадки десанта вошла в ущелье, снижаясь для посадки на намеченные площадки. Занимаем со своей парой зону ожидания над входом в ущелье. Предупреждаю старшего спасателей о готовности к работе.

Сквозь толщу набранной высоты внизу еле различимо просматриваются штрихи вертушек, одна за другой протискивающихся в узкий коридор ущелья.

И тут началось.

Дальнейшее из-за насыщенности и плотности происходящих событий можно описать только с учетом последующего воспроизведения рассказов очевидцев, участников тех событий, наблюдавших их с разных точек.

Я вдруг услышал, как напряженная тишина в эфире взорвалась гомоном одновременных докладов возбужденными голосами сразу нескольких экипажей, среди которых улавливались обрывки фраз: «Куда ты?! ДШК работает!!! Захожу на него!.. Высад… Зеленый горит!!! Зеленый горит!!! Зеленый упал!!! Захожу на ДШК… Пускаю управляемую… Попал!.. Подтверждаю!..»

Смысл выстреленных в эфир фраз еще не дошел до сознания, а руки-ноги уже сделали в автоматическом режиме свое дело, и я понял, что начал снижение, проваливаясь с дикой скоростью в злосчастную каменную щель, на ходу выпулив в эфир одну-единственную фразу: «Я двадцать пятый, снижаюсь в ущелье!»

Вихрем заскочив в коридор его стен, мы увидели за поворотом под обрывом поднимающийся вертикально вверх столб черного жирного дыма, торопливо разматывавшего свои клубы.

Кто-то рявкнул в эфир: «„Зеленый“, куда прешь, там ДШК!»

Выскочив на срез обрыва, мы увидели слева под собой обломки вертушки, которые жадно долизывал огонь. «Мать твою!!! КТО!!! Некогда! Надо успеть сесть. Высота! Высота большая!!! Вниз!!! Быстро вниз!!! Успел! Сядем!» Боковым зрением увидел — прошмыгнул впереди меня на посадку ведомый. Какого хрена, я ему команду на посадку не давал! Ладно, после разберемся.

Высадив спасателей, я посмотрел в сторону обломков и обомлел…

Петька Погалов, правак Садохина, с закопченным лицом, по-звериному оскалившись, тащит к нашему вертолету, обхватив своей ручищей, бортача, Витьку Гулина, а тот почему-то в летней куртке, в трусах, без ботинок, и в одной руке держит кожаную куртку, которая съежилась до детского размера. На голых Виткиных ногах кожа повисла спущенными чулками, на кистях рук болтаются обрывки кожи… Ввалившись в кабину, Петька, мотая продымленной головой, скаля зубы, смог только глухим голосом, пересиливая шум винта, прорычать-прорыдать: «Санька сгорел, Санька сгорел…» Смысл его слов доходит не сразу. Сознание не фиксирует то, что пока не видят глаза. Включается защита психики где-то в мозгу и переключает поток мысли на другое направление. Так. Ясно. Ребята обгорели, их жизнь решают минуты, срочно нужно в госпиталь!

Разворачиваюсь для взлета из-под обрыва в направлении кишлака, нависшего сверху. Руха, кажется, он называется. Включаю форсаж, начинаем карабкаться носом на обрыв, высовываясь снизу, как из окопа.

Вертолет на взлете беззащитен. Скорость мала, снизу-сбоку брони нет, поэтому правак, Боря Шевченко, приоткрыв свой блистер, высунув ствол автомата, на взлете с шухерных мест всегда постреливает по подозрительным местам. Мы уже медленно проплываем над Рухой, когда Боря вдруг подпрыгивает на своем сиденье и истошно орет только одно слово: «ДШК!!!» Сквозь гул машины и гвалт кипящего эфира в наушниках слышу мощные удары по борту, как будто кто-то равномерно и споро стучит кувалдой снаружи. Ети ее корень! Холод мгновенно охватывает затылок, это так, что ли, ощущается дыхание смерти?! Возникло видение бегущего по узкому коридору человека, по которому кто-то стреляет в затылок из пистолета, при этом хохочет вслед и, куражась, протискивает в сознание: «Ну что, курепчик, попался?» Ах ты, гад! Врешь, не возьмешь! Кулаки наливаются яростью и начинают гонять зажатые в них рычаги управления от упора до упора. Вертолет проделывает немыслимые акробатические телодвижения, уходя из зоны обстрела. Как там сзади, в грузовой кабине, катаются непривязанные ребята, не хочется и думать, простите уж, иначе все здесь останемся.

Наконец звук кувалдометра начинает ослабевать, и мы чувствуем, что выскочили.

Увернулись!!! Понял, ты, гад, мы тебя сделали!!!

Оборачиваюсь в грузовую кабину, там Петька, поднимаясь с пола, слабо помахал рукой: живы, мол. Так, это хорошо, значит есть смысл дальше в госпиталь лететь. Но вдруг сознание острым жалом пронзает мысль: «Ведомый!!!» Блин, я на такой большой промежуток времени отстранился от основной обязанности ведущего: ВСЕГДА ПОМНИТЬ О ВЕДОМОМ! Господи, что я наделал! Ни разу за это время не поинтересовался им. Почему он сел в ущелье? Ведь он должен был меня сверху прикрывать! «Какой же я мудак!» — мысленно обозвал себя последними словами и, выйдя в эфир, скомандовал двум десяткам вертолетов, находящимся в районе: «Ищите „двадцать шестого“!»