Утаенные страницы советской истории. - Александр Бондаренко

— Нам очень сложно понять такую воистину фанатичную веру в партию и ее вождей. Хотя, наверное, именно эти вера и верность позволили большевикам взять власть в 1917-м, победить в Гражданскую и Великую Отечественную, дважды поднимать страну из разрухи… Наверное, просьба «отпустить на другую работу» продиктована именно этими высшими идеалами…

— Артузов был человеком бескорыстной честности, принципиальный. Он, как и все честные чекисты, считал, что вина в происходящем лежит на Ягоде, отчасти — на Менжинском, который потакает ему, на руководящих кадрах, слепо выполняющих указания Ягоды. Что это карьеристские, разложенческие явления в руководстве. У них и в мыслях не было, что это идет сверху. Конечно, если бы они это знали… Что тогда было бы? Думаю, тогда бы люди не стрелялись, не уходили из органов. Во всяком случае, было бы что-то другое… Трудно сказать, что.

— Вы говорите, что все шло «сверху». А может, это версия историков?

— Известно ведь, какие директивы давались Менжинскому и Ягоде. Я познакомился с письмами Сталина, находившегося в отпуске, — даже на отдыхе он ставил задачи своим соратникам, задавал им вопросы, отдавал распоряжения…

Вот письмо Молотову: «Совершенно секретно. Только лично. 6 августа 1930 года. Вячеслав! Я думаю, что следствие по делу Кондратьева, Громана, Садырина нужно вести со всей основательностью, не торопясь. Это дело очень важное. Все документы по этому делу нужно раздавать членам ЦК. Не сомневаюсь, что вскрыта прямая связь через Сокольникова и Теодоровича, между этими господами и правыми — Бухариным, Рыковым и Томским. Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять…» Вместо приговора суда — указание Генсека. Нужны ли еще доказательства?

— Может, здесь как-то можно оправдать Сталина тем, что вопрос ему казался важным, принципиальным…

— Ну а как вам такая резолюция из решения Политбюро «по факту пожара, возникшего в квартире тов. Л. М. Кагановича». Это — апрель 1937 года:

«Поручить Ежову организовать в специальном порядке строжайшее расследовать дело о пожаре у тов. Кагановича, имея ввиду, что ЦК рассматривает этот пожар не как случайное явление, а как организованное врагами». «ЦК рассматривает…»!

Сказанное можно подтвердить и тем, что Ягода и его «сподвижники» были для Сталина всего лишь «оружием», «расходным материалом». В 1936 году из отпуска Иосиф Виссарионович прислал следующее распоряжение: «Мы здесь посоветовались с Ждановым, и решили, что Ягоду нужно снять с работы и заменить его Ежовым. А заместителем председателя оставить Агранова».

В 1936 году всемогущий нарком внутренних дел СССР Ягода превратился в наркома связи. Через полгода его арестовали и 13 марта 1938 года приговорили к расстрелу на процессе но «антисоветскому правотроцкистскому блоку». Разумеется, никакого отношения к троцкизму Ягода не имел, да и сам процесс был инспирирован его же, ягодинскими, «наследниками» и учениками во главе с Ежовым. Впрочем, и их вскоре ждала та же участь…

— Но вас, по счастью, репрессии, обрушившиеся на сотрудников НКВД — и виноватых, и правых, — миновали…

— Скажу, что произошло чудо, какая-то счастливая случайность. Я ведь познакомился — фактически в наше время — со следственным делом моего бывшего помощника в Японии, который был репрессирован. В этом деле я обнаружил его признание, что он был завербован японцами. «А резидент Гинце, — спрашивал у него следователь, — он что, тоже был шпионом?» «Да, Гинце тоже был шпионом». «Гинце» — это мой оперативный псевдоним! И когда я это дело рассматривал, у меня появилось такое волнение… «Борис Игнатьевич, вы родились в рубашке!» — сказали мне современные чекисты.

(По материалам 2002 г.)

Часть 3

Революция пожирает своих детей

Тухачевский и Германия

В начале 20-х годов, еще при жизни Ленина, руководители Советской России взяли курс на укрепление отношений с Веймарской Германией, которая рассматривалась как противовес державам Антанты и поддерживаемой ими Польше. Кроме того, советское народное хозяйство, очень пострадавшее в годы Гражданской войны, остро нуждалось в партнере, сильном в экономическом и научно-техническом отношениях. Сотрудничество с СССР отвечало и интересам Германии, стремившейся обойти унизительные условия Версальского мира. Советские и немецкие военные быстро нашли общий язык: несмотря на противостояние в Мировой войне, антагонизма между военными элитами двух государств не было — прогерманские настроения в российском руководстве были достаточно сильны со времен первых Романовых. Если бы не мастерство английской дипломатии, то в конце XIX века Россия вряд ли был была втянута в коалицию Великобритании и Франции против Германии и Австро-Венгрии.

Начало сотрудничеству по военной линии положило освобождение из немецкой тюрьмы в 1919 году большевика Карла Радека — немецкие военные позволили ему беспрепятственно вернуться в Москву. Именно Радек способствовал установлению прямых контактов председателя РВС Республики Троцкого с генералом фон Сектом. В феврале 1921-го, в обстановке повышенной секретности, в германском военном ведомстве была создана «Зондергруппе Р» для налаживания сотрудничества с Россией. Так на территории СССР возникла довольно разветвленная сеть немецких военно-учебных центров и лабораторий, что позволяла рейхсверу обходить запреты, наложенные на Версальским миром.

Под Казанью, например, функционировала школа «Кама», которая готовила немецких танкистов, а в Липецке — авиационный центр. Немцам разрешалась даже разработка химического оружия. Советские военные неоднократно выезжали в командировки в Германии, выступали с лекциями в военно-учебных заведениях — так, будущий командующий войсками Белорусского округа Иероним Уборевич провел среди немецких военных весь 1928 год.

За десять лет сотрудничества между ведущими военными двух стран сложились достаточно доверительные личные отношения, которые не прервались после прихода к власти Гитлера и свертывания в связи с этим немецких военных центров в СССР. Часть представителей советской и немецкой военной элиты объективно сближали антизападные настроения и неприятие доминирования в их странах партийных функционеров. Офицерский корпус Германии настороженно относился к национал-социалистической идеологии и к самим вождям третьего рейха, а в СССР многие представители военного руководства без восторга воспринимали партийные решения — особенно после перегибов коллективизации и участившихся в начале 30-х годов политических судебных процессов.

К числу таких военачальников относился и Тухачевский — одна из самых ярких и амбициозных фигур в советской довоенной элите. Михаил Николаевич, заслуженно считавшийся теоретиком, понимал, что будущая война станет войной моторов, не похожей ни на минувшую Мировую, ни на Гражданскую. Уже в конце 20-х годов он, начальник Штаба РККА, столкнулся с наркомом Климентом Ворошиловым, который не соглашался с его предложениями по ускорению технического перевооружения армии как нереальными, а также противился реорганизации Штаба РККА. Штаб, в то время фактически являвшийся техническим аппаратом наркомата, виделся Тухачевскому как подлинный Генштаб Вооруженных сил, мозг армии. Конфликт с наркомом вынудил его написать рапорт об освобождении от должности. Так в мае 1928 года Тухачевский оказался в Ленинграде, на должности командующего войсками ЛенВО.

Однако последующие события показали, что позиция Тухачевского все же получила поддержку па партийном Олимпе. 15 июля 1929 года было принято постановление ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР», в котором, в частности, шла речь об улучшении технического оснащения армии.

Воодушевленный этим, Тухачевский в январе 1930 года направил докладную записку наркому, изложив свои предложения по реализации постановления ЦК: речь шла об увеличении числа дивизий, развитии бронетанковых сил, артиллерии и авиации. И хотя, возможно, Тухачевский все же переоценивал экономические возможности страны, его предложения заслуживали внимательного анализа. Но осторожный Ворошилов предпочел отмолчаться. Не получив ответа, неугомонный командующий войсками ЛенВО направляет в апреле 1930-го письмо Сталину — видимо, в расчете на его благосклонное отношение.

Но вождь предпочел поддержать Климента Ефремовича, в политической лояльности и личной преданности которого он убеждался уже не раз. Тем более что на то были и экономические основания: государству требовались огромные средства на развитие тяжелой промышленности, неважно обстояли дела в сельском хозяйстве. На расширенном заседании Реввоенсовета СССР Ворошилов огласил ответное письмо Сталина Тухачевскому, который обвинялся в немарксистском подходе и выдвижении нереализуемых идей. Генсек утверждал, что принятие предложений Тухачевского приведет к свертыванию социалистического строительства, замене его системой «красного милитаризма».