Республика ШКИД (большой сборник) - Алексей Пантелеев

Ленька ничего не понимает, но стоит, слушает, хотя от папиросного дыма его давно тошнит и голова кружится.

Распахивается дверь, и в туалетную врывается еще одна партия реалистов. Большеголовый, стриженный под машинку пятиклассник Дембо, любимец малышей, вскакивает на самое возвышенное место и, размахивая, как митинговый оратор, руками, кричит, перекрывая своим басовитым голосом остальные голоса:

— Товарищи, внимание! На нас идет Германия! Устроимте по этому случаю собрание...

Его с хохотом стаскивают с "трибуны", начинается потасовка.

Давно уже прозвенел звонок, но на уроки никто не спешит. Леньке кажется, что старшеклассники вообще не занимаются. Как ни войдешь в туалетную, — они всегда тут, всегда шумят и спорят.

Эти споры и потасовки продолжаются и на улице. Здесь самое интересное драки с гимназистами, воспитанниками казенной мужской гимназии, помещавшейся рядом, в одной из соседних рот. Гимназисты — старые, вековечные враги реалистов, — "аристократы", "серошинельники", "мышиные хвостики", как зовут их презрительно реалисты.

Побоища происходят на широком Троицком проспекте[16] перед казармами Измайловского полка, где по утрам маршируют солдаты-призывники и обучаются езде на мотоциклетах молодые подпрапорщики из автороты...

Домой Ленька возвращается поздно. Идет он мимо разбитого и сожженного здания полицейского участка, мимо немецкой булочной Венцеля, у дверей которой с утра до вечера стоят теперь длинные очереди женщин, мимо кинематографа "София", мимо аптекарского магазина Васильевой, зеркальная витрина которого еще в феврале пробита шальными винтовочными пулями...

А дома все то же. Из комнаты матери доносятся жиденькие звуки рояля. Очередная девочка с косичками разучивает гаммы и экзерсисы. Мать лениво отбивает такт и скучным, усталым голосом отсчитывает:

— И раз, и два, и три... И раз, и два, и три...

В детской комнате Вася и Ляля играют в цыган. Устроили из табуреток и стульев фургон, завесились старым маминым шерстяным платком, притаились в этом таинственном полумраке и, покрикивая "гэй, гэй", едут, кочуют по степным просторам...

"Тоже! Нашли развлечение", — с презрительной усмешкой думает Ленька. Он проходит к своему столу, бросает ранец. Надо бы отдохнуть и садиться за уроки, но на свете есть вещи и поинтереснее уроков. Книги!..

До вечера он сидит, согнувшись над толстым томом и заложив пальцами уши, жадно пожирает страницу за страницей, половины не понимая или понимая по-своему, замирая от ужаса и восторга, глотая слезы, всем существом своим растворяясь в этом созданном чужой фантазией мире.

А Вася и Ляля давно уже кончили играть, давно стоят за Ленькиной спиной и, переглядываясь, прижимая к губам пальчики, набираются храбрости, готовятся к излюбленной своей шалости.

Им и страшно и весело, и хочется и боязно. И вот, наконец, кто-нибудь из них — или оба вместе — осторожно, кончиками указательных пальцев дотрагиваются до Ленькиного затылка. Ленька вскакивает, словно в него электрический ток пустили. На лице его — ярость. Вася и Ляля уже кинулись наутек. Они уже и сами не рады, что позволили себе эту невинную шутку. Через минуту из детской доносится пронзительный рев. Мать и Стеша вбегают в комнату и видят, как вся троица кубарем катается по полу. Визжит Ляля, басом ревет толстощекий Вася и хрипит, задыхается позеленевший от бешенства Ленька.

...Ленькины товарищи по классу, как и большинство ребят того времени, увлекались так называемой приключенческой, "сыщицкой" литературой. Читали и зачитывали до дыр аляповато-пестрые выпуски "Ната Пинкертона", "Ника Картера", "Шерлока Холмса"...[17] После Февральской революции этих книжек развелось еще больше. Ленька никогда не был поклонником этой копеечной уличной литературы, хотя, поддавшись моде, пробовал и сам писать приключенческие рассказы. Его тянуло к более серьезным книгам. На этой почве он подружился в училище с реалистом Волковым.

Это был худенький, бледнолицый и черноглазый мальчик, серьезный, неразговорчивый, даже высокомерный. Единственный в классе, он носил под суконным воротником казенной тужурки белый полотняный. В первый же день занятий Волков подошел к Леньке и спросил:

— Ты любишь учиться?

— Нет... не очень, — честно ответил Ленька.

— Но ведь ты выдержал экзамен вторым?

— Ну и что ж, — сказал Ленька.

— Значит, ты способный.

— Ну, почему... Пгосто повезло, — скромно ответил Ленька и рассказал про историю с сеном и железом.

Волков помолчал, сдвинул к переносице тонкие брови и сказал:

— Я выдержал одиннадцатым. И то я счастлив. А если бы я был первым или вторым, я бы витал, вероятно, на седьмом небе.

Леньке почему-то понравилось это "седьмое небо". Все чаще и чаще он стал заговаривать с Волковым. Оказалось, что и тот "терпеть не может" уличной литературы. Он читал Плутарха и сказки Топелиуса[18].

— Кто твой отец? — спросил однажды Волков.

— У меня нет отца, — ответил Ленька.

— А кем он был?

Ленька почему-то постеснялся сказать, что отец его умер приказчиком.

— Он был офицером, — сказал он и покраснел, хотя сказал правду. — А твой отец кто? — спросил он из вежливости. Он был уверен почему-то, что Волков ответит: князь или барон. Но Волков сказал, что отец его инженер, владелец технической конторы "Дизель".

— Знаешь что? — сказал он через несколько дней. — Приезжай ко мне в воскресенье в гости. Я уже говорил с мамой. Она позволила.

— Ладно, пгиеду, — сказал Ленька.

— Не "ладно", а "хорошо", — поправил его Волков.

Ленька и сам знал, что говорить "ладно" некрасиво. Так его учили когда-то мама и гувернантки. Но в реальном все говорили "ладно", это было и ловчее и как-то больше по-мальчишески. Кроме того, в слове "ладно" не было буквы "р", употреблять которую Ленька всячески избегал.

— Хогошо, пгиеду, — мрачно повторил он.

— Я заеду за тобой.

— Ладно... хорошо, — сбился Ленька.

Волков ему нравился, но вместе с тем было в этом серьезном, никогда не улыбающемся мальчике что-то такое, что пугало и отталкивало Леньку. В присутствии Волкова он немножко стеснялся и робел.

И уже совсем оробел он, когда в ближайшее воскресенье, после обеда, раздался звонок и почти тотчас в детскую вкатился румянощекий Вася и, задыхаясь от смеха, прокричал:

— Леша... Леша... тебя какой-то господинчик спрашивает!

— Какой господинчик? — удивился Ленька.

Вася не мог говорить от хохота.

— Там... в передней... стоит...

Ленька захлопнул книгу и побежал в прихожую.