Воспоминания минувших дней - Гарольд Роббинс

Дэниэл посмотрел в глубь фургона. Под старыми мешками для сахара виднелись хорошо знакомые бутыли. Он отвернулся. Теперь они уже не имели к нему никакого отношения.

Джимми взглянул на девушку. Она сидела с закрытыми глазами, прислонившись к брату и слегка покачиваясь в такт движению повозки. Казалось, она задремала.

— Если твоя сестра устала, — сказал Джимми, — мы можем устроить в фургоне место, чтобы она легла.

Молли Энн открыла глаза и выпрямилась.

— Не стоит беспокоиться обо мне.

— Никто и не беспокоится. Но для такой прекрасной девушки… — Джимми полез в повозку и стал сдвигать бутыли в сторону. Сделав из хлопчатобумажных мешков подобие матраса, он соорудил над импровизированным ложем небольшой навес, чтобы защитить Молли Энн от солнца.

— По-моему, сойдет. Во всяком случае, я сам так спал сегодня ночью и, как видите, жив. — Он протянул Молли Энн руку, чтобы помочь ей перелезть через сиденье.

Она вопросительно посмотрела на брата и, опираясь на руку Джимми, медленно перешагнула через сиденье. Поставив одну ногу в кузов, она заглянула Джимми в лицо.

— Вы очень добры, мистер Симпсон.

— Просто Джимми. Меня все так называют.

— Джимми, — повторила Молли Энн.

Он вдруг обнаружил, что все еще держит руку девушки, и поспешно отпустил ее.

— Пожалуйста, — застенчиво сказал он. — Располагайтесь.

Сердце Молли Энн забилось, кровь начала приливать к лицу. Ей не хотелось говорить, так как она еще не оправилась от солнечного удара и боялась, что скажет что-нибудь не то. Поэтому она только кивнула головой.

Снова усевшись на сиденье, Джимми взял в руки вожжи и через плечо бросил взгляд на Молли Энн. Увидев, что она уже улеглась, он ударил мула вожжами и тихо, чтобы не побеспокоить девушку, произнес:

— Ну, негодяй, пошел!

Молли Энн открыла глаза. Было темно, жара спала. Посмотрев вокруг, она обнаружила, что лежит под грубым одеялом и, откинув его, вздохнула полной грудью. Она чувствовала себя значительно лучше.

Повернувшись, девушка посмотрела на брата и Джимми. Они по-прежнему сидели к ней спиной, и их силуэты четко вырисовывались на фоне неба. Интересно, подумала она, сколько времени я могла проспать?

Джимми тряхнул вожжами. Еще раз взглянув на него, Молли Энн почувствовала, что снова начинает краснеть. Он ей нравился.

— Проснулась? — спросил Дэниэл.

— Да.

— Хочешь перелезть сюда? — обернулся к ней Джимми.

Он остановил мула и подал ей руку. Молли Энн оперлась на нее, и ее сердце тревожно забилось.

— Сколько нам еще ехать?

— Часа дна. Я не могу заставить этого негодяя двигаться быстрее, он самый ленивый мул во всей округе.

— Мы опоздаем, — с тревогой сказала она брату. — Вдруг Фитч уже закрыл лавку?

Зайдем к нему завтра, — спокойно ответил Дэниэл.

— А ночевать где будете? — поинтересовался Джимми. — У родственников?

— У нас там никого нет, — ответил Дэниэл.

— Я могу вас приютить, — предложил Джимми. — У меня есть знакомая, вдова Кэрролл. Она держит в Фитчвилле постоялый двор.

Дэниэл и Молли Энн переглянулись.

— Нет, платить вам ничего не придется, — поспешил успокоить их Джимми. — Вы у меня в гостях.

— Мы можем заплатить, — сказал Дэниэл. — У нас есть деньги, и единственное, чего мы хотим, — это побыстрее начать работать.

— А где вы собираетесь работать? На фабрике?

— Честно говоря, мы еще сами не знаем, — ответил Дэниэл. — Фитч сказал, чтобы мы пришли к нему, а остальное он возьмет на себя.

— Значит, Фитч не сказал, чем вы будете заниматься?

— Нет. Он только сказал, что мы будем неплохо зарабатывать. Четыре или целых пять долларов в неделю.

— Язык у этого Фитча без костей, — Джимми грустно улыбнулся.

— Вы думаете, никакой работы нам не дадут? — В голосе Молли Энн опять появилась тревога.

— Нет, я этого не говорил, — ответил Джимми. — Работа есть, но, если они будут платить семь центов в час, как сейчас платят, то вам придется работать двенадцать часов в день, чтобы получать такие деньги.

— Мы от работы не бежим, — сказала Молли Энн.

— А ты когда-нибудь работала на фабрике? — Джимми посмотрел на нее.

— Нет.

— Целый день стоишь на ногах и меняешь в машине катушки. Под конец впечатление такое, что весь распадаешься на куски. Это, вообще говоря, нелегко.

— Ничего, — произнесла девушка. — Если будут хорошо платить, мы и это вытерпим.

— Хорошо платить? — Джимми разразился смехом. — И это вы называете «хорошо платить»? Почему, вы думаете, они нанимают таких, как вы? Да потому, что ребенку можно платить семь центов в час, в то время как взрослый рабочий потребует пятнадцать. Они зарабатывают и на этом.

— Это не наше дело, — сказал Дэниэл. — Мы должны честно работать.

Джимми хотел посмеяться и над этой фразой, но что-то в интонации Дэниэла удержало его. Он вдруг понял, что перед ним не просто деревенский мальчик, которым можно вертеть как угодно. В голосе Дэниэла чувствовалась взрослость, делавшая его значительно старше. Подумав, Джимми произнес:

— Да, каждый делает то, что ему полагается делать.

В глубине души он понимал, что это не так. В Фитчвилле, во всяком случае, никто так не жил. Все жители городка напоминали марионеток, танцующих по воле хозяина.

До города они добрались только к семи часам. Проехав по Главной улице, повозка остановилась у лавки Фитча. Двери были заперты, свет не горел.

Несколько минут прошли в молчании.

— Мне очень жаль, — извиняющимся тоном сказал Джимми. — Если бы мул был нормальный, мы приехали бы на час раньше.

— Вы здесь ни при чем, — ответил Дэниэл, глядя на сестру. — Нам, наверное, надо возвращаться домой.

— В этом нет никакого смысла, — быстро произнес Джимми. — Поехали к вдове Кэрролл. Там вам дадут и ужин, и ночлег, а завтра утром пойдете к Фитчу.

— Нам не хотелось бы никого вводить в расходы, — твердо сказал Дэниэл. — Мы и так уже вам обязаны.

— Да не введете вы никого в расходы, — ответил Джимми. — Вдова даст вам комнату.

Вдова Кэрролл была угловатой женщиной с резкими чертами лица и еще более резким языком, с помощью которого она держала в страхе своих постояльцев — здоровенных грубых мужчин со всех концов света, работавших на шахтах и фабриках. Выходцы из Центральной Европы жили у нее вместе с тонкогубыми молчаливыми горцами, для которых Фитчвилль был таким же чужим, как и для европейцев. Всю эту разношерстную, многоязыкую публику вдова держала в ежовых рукавицах. Жизнь постоялого двора регламентировалась жесткими правилами, от которых вдова никогда не отступала: никаких драк, никаких женщин, никаких выпивок. Ей было абсолютно безразлично, что делали постояльцы, выходя за порог, но, если кто-нибудь из них подходил к столу с грязными руками или лицом, он мог даже не надеяться получить еду. Постояльцы относились к вдове с почти суеверным страхом и переходили на шепот при ее появлении. Каким бы ужасным ни казался постоялый двор, никому из них не хотелось очутиться на улице. Еда тоже не была королевской, но лучше нигде в округе не готовили.

— Ужин? — набросилась вдова на Джимми, когда он вместе с Дэниэлом и Молли Энн вошел в столовую. — Какой ужин? Вы опоздали. Разве ты не знаешь, что у нас ужин в полседьмого?

— Виноват мой проклятый мул, — Джимми пустил в ход все свое обаяние. — Я не мог заставить его двигаться быстрее. А потом я увидел на дороге этих ребят и подвез их до города. Можно было оставить их на полпути в такую жару?

Вдова пристально посмотрела на Дэниэла и Молли Энн, и они съежились под ее строгим взглядом.

— Им нужно к мистеру Фитчу, чтобы устроиться на работу, — стал объяснять Джимми. — Но мы приехали слишком поздно, лавка уже закрылась.

— Девушку я размещать не буду, — оборвала его вдова Кэрролл. — Никаких женщин. Таковы правила.

Дэниэл взял сестру за руку.

— Пойдем, Молли Энн, — сказал он и добавил, обращаясь к Джимми. — Мы не хотим причинять вам беспокойство, мистер Симпсон. Спасибо за все, что вы для нас сделали.

Голос Дэниэла неожиданно показался вдове знакомым. Так когда-то говорил ее покойник-муж, тоже проведший молодость в горах. И его голос был таким же сильным и полным гордости. Но потом, когда его легкие были испорчены угольной пылью, а печень виски, он умер мучительной смертью, лежа в кровати и отхаркивая черную кровь на белоснежные простыни.

— Я, действительно, ничего не могу сделать, — сказала она. — Осталась только одна свободная комната.

— Ничего, мэм, — спокойно ответил Дэниэл. — Мы с сестрой всю жизнь спали в одной комнате вместе с остальными детьми.

— Не знаю, где вы там спали, — отрезала вдова, — но в этом доме мужчина никогда не будет ночевать в одной комнате с женщиной, кем бы она ему ни приходилась.