Усадьба - Анастасия Логинова

Овсянку съела даже Людмила Петровна, заметив, впрочем, что соли можно было бы положить и поменьше. А потом она произнесла фразу, которую я пыталась осмыслить еще долго: «Недосол на столе, пересол на спине» - все-таки логику русского человека очень трудно понять.

Испытывая, видимо, неловкость за тетку, Вася поспешил тогда перевести разговор:

— А много еще гостей ожидается, помимо князя Орлова? - обратился он к Ильицкому, - все же отец очень слаб и большую компанию едва ли вытерпит.

— Кроме князя будет только один мой приятель, - отозвался Ильицкий, - и уверяю вас, Василий Максимович, задержатся они ненадолго – пусть вас это не беспокоит.

— И он тоже офицер? – с воодушевлением уточнила Натали.

— Тоже. - Мне показалось, что Евгений Иванович подтвердил это с какой-то неохотой. – Кроме того, он еще и врач – военный врач. Речь об Андрее Миллере, Наташа, он довольно часто навещал этот дом, пока ты училась в Петербурге.

— Какие любопытные у тебя друзья, Женечка, - изумилась невольно она, - никогда бы не подумала…

— А в какой военной академии вы учились, Евгений Иванович? – спросила я.

— В Николаевской, - коротко пояснил он.

— В академии Генштаба?!

Николаевская академия Генерального штаба это самое престижное в России военное учебное заведение. Высшие военные чины, насколько я знала, все сплошь ее выпускники – кто-то из них уже прославился на полях сражений, как полководцы, но большинство так и осталось при Генеральном штабе в Петербурге, где сытно, тепло и не стреляют.

Я хотела, было, выразить свое восхищение, так как знала, что вступительные экзамены в эту академию очень сложные и выдерживают их только лучшие из лучших. Но быстро одумалась: очевидно же, что Ильицкий попал туда благодаря связям и деньгам своего дядюшки, так что ничего удивительного. Вслух я удивилась другому.

— Странно… - оборонила я. – Дело в том, что Смольный на каждый весенний бал принимает курсантов Николаевской академии уже много лет, и перед каждым балом мы, смолянки, готовим для них какой-нибудь la surprise. В этом году мы вышивали огромное панно с именами всех выпускников академии. Помнишь, Натали, ты еще увидела в списке фамилию князя и уговорила меня и наших подруг взяться именно за его год выпуска – семьдесят девятый, кажется? Это была очень кропотливая работа, и фамилий было много. Но… быть может, я просто запамятовала, но имени Евгений Ильицкий там не было.

Вообще-то я не могла забыть: память у меня отличная – что есть, то есть. Я хорошо помню, что среди имен была фамилия Миллер, но Ильицкого не было точно. Что-то здесь не так…

Я вовсе не хотела сказать, что он лжет насчет обучения, и была уверена, что есть какое-то разумное объяснение. И даже сама подсказала ответ:

— Наверное, вы были не однокурсником князя Орлова, а выпустились годом раньше или позже?

За столом же висело несколько тревожное молчание – все смотрели на Ильицкого. И тот, в конце концов, ответил:

— Видимо, моей фамилии не было в том списке потому, Лидия Гавриловна, что я не являюсь выпускником академии. Бросил ее на следующий год после поступления. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Вполне, - я поспешно отвела взгляд. – Простите, что затронула эту тему, должно быть, это неприятно вам.

И начала молча есть кашу. Теперь я чувствовала себя ужасно неловко – кажется, на меня с укоризной смотрели все, включая Натали. Ведь я поставила Евгения Ивановича в крайне неприятное положение, показав его человеком необязательным и легкодумным, который может вот так запросто бросить учебу, не посмотрев, что его родственники задействовали множество связей, чтобы пристроить его в такое элитное заведение.

Конечно, у Ильицкого могли быть вполне уважительные причины для такого поступка – например, он участвовал в дуэли за честь прекрасной дамы, за что и был выгнан, или же еще что-то столь же трогательное. Да только эти причины уже не могли повлиять на то, что мое мнение об Ильицком – и так, увы, невысокое – стало еще менее уважительным.

Матушка его все это время возмущенно пыхтела и вдруг заговорила, желая вступиться за любимого сына:

— Так ведь Женечка не просто бросил…

— Мама, передайте молочник, будьте так добры! – перебивая ее на полуслове, попросил Ильицкий.

А ведь ему эта тема действительно неприятна, - заметила я. – Но попытаться хоть что-то объяснить мне он даже не желает: видимо, думает, что слишком много чести для меня.

Я дотянулась до молочника вперед его матери и с любезной улыбкой подала его Ильицкому:

— Возьмите, Евгений Иванович.

— Спасибо, Лидия Гавриловна.

Мы улыбнулись друг другу, и мне даже показалось, что инцидент исчерпан. Однако чуть позже, когда, уже покинув столовую, я поняла, что оставила на спинке стула свою шаль и вернулась за ней, я невольно услышала разговор, который убедил меня в обратном.

— Ну, Наташка и удружила, привезя сюда эту французскую дрянь… - услышала я голос тетушки Натали и невольно застыла, не дойдя до дверей в столовую. А та продолжала взволнованно: – но не волнуйся, сыночек, я сегодня же поговорю с Максимом Петровичем, и ее вышвырнут отсюда к чертовой бабушке, где ей и место!

— Не надо, мама, - мне показалось, что Ильицкий усмехнулся. – Не забивайте себе голову, я уверяю вас, что эта французская дрянь сама очень скоро пожалеет, что приехала сюда.

Надо было, конечно, еще уточнить в словаре, что означает слово «дрянь», но мне показалось в этот момент, что у меня впервые в жизни появился враг.

Глава XIII

Забавно, но прошло и часа после подслушанного мною разговора, когда нас с Натали, прогуливающихся по парку, разыскала горничная и сообщила, что меня желает видеть Максим Петрович.

Я шла в его комнаты готовая ко всему – даже к тому, что мне и впрямь велят немедленно уехать. Отец Наташи очень милый человек, и мне не хотелось бы думать о нем дурно, но я вполне допускала и это.

Ильицкий оказался прав: я уже жалела, что приехала в эту усадьбу и, возможно, мне стоило именно сейчас попрощаться со всеми и солгать, что Ольга Александровна срочно вызвала меня. Стоит ли дожидаться, когда доблестный русский офицер Евгений Иванович станет воплощать в жизнь свой план мести?

Я вошла в полутемную спальню Максима Петровича и невольно ахнула: его постель была пуста.

— Входите, Лидия, входите… - услышала я его голос. Оказалось, что Эйвазов полулежит на кушетке у стола с шахматной доской и разыгрывает сам с собой партию. – Раздвиньте шторы, прошу вас, знали бы вы, как я устал находиться в этом склепе.

Я покорно начала раздвигать портьеры на всех окнах. Кажется, Максиму Петровичу и впрямь намного лучше: на лице его играли краски, а глаза выглядели намного живее. И выгонять меня он вроде был не намерен: должно быть, Людмила Петровна не успела еще нажаловаться.

— Присаживайтесь ко мне, Лидия. Вы умеете играть в шахматы?

— Немного, - отозвалась я, сама взяв стул и подсаживаясь к нему.

— Это хорошо! - довольно кивнул он, расставляя на доске фигуры. – А вот Наташенька совершенно не умеет: я уж пытался ее научить, но она упорно путает ладью со слоном, - он скрипуче рассмеялся – ему определенно было лучше сегодня. – Ладью со слоном, подумать только! И еще прочитала мне целую лекцию на тему, что это неправильно, когда королева защищает короля.

— У Натали множество других талантов, уверяю вас, - сочла нужным я заступиться за подругу. И уточнила: - вы хотите поиграть со мной?

— Ну уделите уж немного времени старику? – немного обиженно отозвался Максим Петрович. – Всего одну партейку. Я бы Лизоньку позвал, она никогда не откажет, но играет без интереса, без огонька. Скучно, знаете ли, все время выигрывать. А Люся даже и вникать в смысл шахмат ленится – вот я и решил с вами удачу попытать.

— Я, конечно же, с удовольствием! – поспешила заверить я вполне искренне. – А что же Василий Максимович? Разве он тоже плохо играет?

Эйвазов позволил мне играть белыми, и я сделала первый ход пешкой.

— Вася хорошо играет, - Максим Петрович отчего-то вздохнул, - да только отношения у нас с ним не очень… Вы уже наслышаны, должно быть, обо всем?

— Может, вам помириться с сыном? – вместо ответа предложила я. – Он очень любит вас.

Максим Петрович тяжело посмотрел на меня из-под бровей, и я сразу пожалела, что сказала это. Не стоит вмешиваться.

— Васька все карты мне спутал, - неохотно заговорил Эйвазов снова, - столько надежд я возлагал на него! Думал, приемником станет, продолжит дело… А в итоге я управляющему своему на заводе доверяю больше, чем родному сыну. Он и так никогда интереса к делам не выказывал, а как с Дашкой связался, так вообще… будто подменили. Что мне делать с ним – ума не приложу? Наследства лишить? Пустить по миру? Может, тогда эта девка отстанет от него?

— Даша все же мать вашего внука, - произнесла я, несколько напуганная его настроем. – И… вы не думали, что как раз этот мальчик сможет продолжить ваше дело, если вы не оттолкнете его сейчас?