Огонь в затемненном городе - Эно Рауд

— Бедный мальчик, — сказала подслеповатая старушка киоскерша, подавая мне «Ээсти сына» и почтовый конверт. — В такой мороз бегаешь с голыми руками. Даже перчаток для детей у нас теперь нет.

И вдруг за моей спиной раздался грубый мужской голос:

— Ваше дело продавать газеты, — а не агитировать!

Даже не взглянув на этого мужчину с грубым голосом, я испуганно заторопился прочь. Этот угрожающий голос вернул меня на землю. Мы с Олевом слишком увлеклись, будто играли в то, что собирались сделать. Разве не игра, что я побежал на улицу в резиновых перчатках? Варежки тоже не оставили бы следов. И вся наша великая конспирация тоже превращалась в игру. А жизнь — не игра. И там, где подкарауливает смерть, игра годится меньше всего. Нашему письму предстояло отправиться туда, где караулит смерть, а мы, словно для собственной потехи, придумываем всякие фокусы. На такие размышления навел меня грубый окрик: «Ваше дело продавать газеты, а не агитировать!»

Странным образом за время моего отсутствия у Олева возникли точно такие же мысли.

— Давай быстрей наклеим, — сказал он. — С таким делом не годится слишком долго тянуть. Балуемся тут, словно стенгазету делаем. А ты подумай, что значит наше письмо для Хельдура и его матери.

Вечером, когда уже стемнело, я пошел туда, куда приглашал меня заходить Хельдур. На Парковую улицу в дом номер четырнадцать во дворе, квартира пятая. Но я не постучал в дверь. Только опустил письмо в ящик.

СЛЕЖКА

Пожалуй, мы целый час простояли с Олевом на Солнечном бульваре шагах в двадцати от дома, где жил господин Велиранд.

Всякий, кто проходил мимо нас, должен был думать, что встретились тут случайно два приятеля и обсуждают какие-то ерундовые, каждодневные мальчишеские или школьные дела, И каждый прохожий мог услышать обрывок примерно следующего разговора:

— А ты на завтра уже выучил?

— Более-менее. Только это стихотворение никак не могу запомнить.

— Я вообще не люблю забивать башку стихами. Не знаю вообще, зачем это надо!

— Черт его знает.

— Завтра гимнастика, надо бы не забыть дома тапочки.

— Ты, собственно, куда направлялся?

— К одному приятелю, тут неподалеку.

Но стоило только прохожему удалиться, наш разговор принимал совсем другое направление.

— Может быть, Велиранд сегодня и не выйдет из дома?

— Подождем еще. Хотя бы полчаса.

— Ведь он же дома.

— Точно. Из-за шторы затемнения видна полоска света.

— А что мы будем делать, если он пойдет в нашу сторону?

— Останемся на месте. Он нас все равно не узнает.

Действительно, в затемненном городе вечером не так-то легко узнать кого-нибудь. К тому же небо было в облаках. Только снег белел. Правда, время от времени мимо проезжали машины, но их фары сквозь маскировочные щели недалеко бросали свой синеватый свет.

И тут скрипнула дверь. Это дверь велирандовского парадного. Скрипнула и со стуком захлопнулась.

Мы напряженно прислушались. Шаги. Медленные, спокойные шаги, явно приближающиеся к нам.

На всякий случай я повернулся к приближающемуся человеку спиной, потому что мое лицо могло сказать Велиранду гораздо больше, чем лицо Олева.

— Черт его знает, что такое! — сказал Олев не своим голосом.

— Завтра гимнастика, надо не забыть дома тапочки, — сказал я.

Мы оба старались изменить свои голоса насколько возможно.

— Ты, собственно, куда собирался?

— К одному приятелю, тут неподалеку.

— Ладно, я провожу тебя, у меня все равно уроки на завтра сделаны.

— А это стихотворение ты выучил?

— Конечно, оно так легко запоминается. Мне вообще нравится заучивать стихи.

Мужчина, который прошел мимо нас, оказался Велирандом. Его рост. Его походка. Только свою велюровую шляпу он сменил на меховую шапку. Он даже не глянул на двух беседующих мальчишек. Но если бы он догадался…

Олев посмотрел на часы. Они показывали четверть двенадцатого.

— Начнем, — сказал Олев.

И по пятам за Велирандом последовали две тени.

Мы не видели Велиранда, но мы слышали поскрипывание снега у него под ногами. С Солнечного бульвара он свернул на улицу Звезды, а с улицы Звезды — на Еловую аллею. Конечно, под нашими подошвами тоже скрипел снег — мы должны были соблюдать осторожность. На всякий случай мы шли в такт с Велирандом. Вдруг он остановился, и мы тоже сразу остановились затаив дыхание. Почему он остановился? Заметил, что за ним следят? Нет, наверно, у него просто развязался шнурок, потому что несколько мгновений спустя он продолжил свой путь.

Затем Велиранд свернул на Терновую улицу. Эти повороты вообще доставляли нам наибольшее беспокойство. Если он все-таки что-нибудь заметил, то мог спокойно подкараулить нас за углом и неожиданно схватить. Жутко было даже представить себе такое. Он бы отвел нас в полицию и попросил бы обыскать нас как подозрительных личностей. Что же нашли бы тогда у нас? Только крохотное письмецо, такое же, как то, что я опустил в почтовый ящик к Хельдуру: «Велиранд — провокатор».

Велиранд свернул на Терновую улицу.

Что, если он действительно поджидает нас за углом? Но пока мы стояли бы и советовались, как быть дальше, мы могли потерять Велиранда из виду.

— Вперед! — шепнул Олев.

Мы двинулись вперед. Даже немного прибавили шагу. Дошли до угла Терновой улицы. Конечно, никакой Велиранд нас не подкарауливал. Просто наши нервы были слишком напряжены.

Но примерно на расстоянии до следующего от нас телеграфного столба мы увидели голубой лучик специального военного карманного фонарика, которым можно пользоваться и во время затемнения.

Луч начал шарить по стене — кто-то явно старался рассмотреть номер дома. Не было сомнений, что это Велиранд.

Затем хлопнула дверь. Он вошел в подъезд.

Мы бросились вперед. Да, вот этот дом. Олев осторожно приоткрыл дверь. Но в подъезде была кромешная тьма, мы ничего не видели.

Мы напряженно прислушались. Шаги. Они доносились с лестницы. Мы беззвучно проскользнули в подъезд.

Шаги остановились. Стук в дверь. Долгая тишина. Повторный стук. Наконец дверь открыли. И вдруг прозвучал неприятно знакомый голос:

— Господина Кярвета, случайно, нет дома?

— Его нет, — ответил тоненький голосок. — Мы ничего о нем не знаем.

Каждое слово ясно доносилось до нас. По голосу можно было судить, что Велиранд говорит с девочкой примерно нашего возраста.

— Как? — спросил Велиранд. — Что с ним случилось?

— Он пропал в начале войны, — ответили ему.

— Ужас! — сказал Велиранд. — Просто ужас! Ах да, простите. Я школьный товарищ господина Кярвета, когда-то мы были добрыми друзьями. А вы, очевидно…

— Я квартирантка. Я ничего не знаю о господине Кярвете.

— А его супруга, случайно, не дома?

— Она вернется не раньше, чем через час.

— Ах, так. Извините. Я, может быть, зайду еще раз вечером попозже.

Дверь захлопнулась, и шаги стали спускаться по лестнице.

Мое сердце бешено колотилось. Выскочить из подъезда — поздно. Велиранд безусловно это заметит. А что, если хлопнуть дверью и пойти ему навстречу, словно мы только что вошли с улицы? Это годилось бы лишь в том случае, если бы у Велиранда не было карманного фонарика. Но ведь мы знали, что у него есть карманный фонарик. Он бы непременно меня узнал.

Шаги приближались. Вот-вот Велиранд спустится с лестницы. И тогда?..

Вдруг я почувствовал, что Олев дергает меня за рукав. Я тихонько придвинулся к нему. Он потянул меня дальше. Куда?

Олев нащупал лестницу в подвал. Мы осторожно спустились на несколько ступенек. И успели сделать это в самый последний миг. Из своего убежища мы видели, как мелькнул синий луч фонарика. Затем хлопнула парадная дверь.

Мы стояли неподвижно еще около минуты. Потом Олев шепнул:

— Ушел.

Мы выбрались из своего укрытия, и я зажег спичку. На стене висели в ряд почтовые ящики. На одном из них была прицеплена табличка: «Кярвет». Мы попробовали дверку почтового ящика — она оказалась крепко запертой; можно было безбоязненно опустить в ящик наше предупреждение.

Я усмехнулся. Велиранд еще только начинает расставлять в этом доме силки, а в почтовом ящике уже лежит предупреждение, что он провокатор! Теперь супруга Кярвета догадается, что надо быть с ним осторожной. Мы-то ничего не знаем об этой госпоже Кярвет. Ничего, кроме того, что Велиранд интересуется ею. Мы предупредили ее. Может быть, мы никогда и не узнаем, насколько помогло наше предупреждение, но мы сделали что смогли.

Во всяком случае, похоже, что матери Хельдура мы принесли пользу. Уже на следующий день после того, как я отнес на Парковую улицу предупреждающее письмо, Хельдур на перемене отозвал меня в сторону.