Смятение праведных - Алишер Навои

ГЛАВА XLI

Жил у подножья гор, в лесу большомМогучий лев, с небесным схожий львом.

Но, не страшась в округе никого,Боялся он за львенка своего.

Все муравейники он разорил,Чтоб муравей дитя не укусил.

Испытывая постоянный страх,Таскал повсюду львенка он в зубах.

Жил там один турач, гласит молва;Он пуще коршуна боялся льва.

Лев проходил, детеныша держа.Турач, от страха смертного дрожа,

Вдруг перед носом льва взлетал, крича.А лев пугался крика турача.

На миг сильней он челюсти сжимал,Чтобы в беду детеныш не попал;

И сам, не рассчитавши страшных сил,Невольно львенку раны наносил.

От этого душой терзался лев,Вернее — просто убивался лев.

И чтоб конец несчастью положить,Он с этим турачом решил дружить.

Сказал: «Не причиню тебе вреда!Так поклянемся в дружбе навсегда.

Ты всякий страх забудь передо мной,Сиди себе в своих кустах и пой.

Я здесь среди зверей слыву царем,А ты придворным будь моим певцом.

Мне убивать тебя корысти нет,Сам знаешь — бык мне нужен на обед.

Враги твои — охотники одни;И ты остерегайся западни.

Но если в сеть ловца ты попадешь —То знай: во мне спасителя найдешь.

Твой крик услышав, я примчусь бегомИ вмиг с твоим разделаюсь врагом.

Вот этой страшной лапою моейСпасу тебя от вражеских сетей!»

Так лев могучий мягко говорил,Что сердце турача обворожил.

Вот лев и птица в дружбе поклялисьИ впрямь, как братья кровные, сошлись.

Где лев свирепый в полдень отдыхал,Туда турач без страха прилетал.

И даже, шла о нем в лесу молва,Садился смело он на гриву льва,

Как птица легендарная АнкаНа гребень царственного шишака.

Порой — «На помощь!» — в шутку он кричал;За это лев сердился и ворчал:

«Эй, друг, не лги, со мною не шути!Ложь до добра не может довести».

Но турачу понравилась игра.«На помощь!» — он в кустах кричал с утра,

А лев устал его увещевать,Не стал на крик вниманья обращать.

Так жил шутник до рокового дня,Когда его поймала западня.

Беспечно начал он зерно клеватьИ в сеть попал, а сеть не разорвать.

Он закричал: «На помощь, — друг, скорей!Один я тут не вырвусь из сетей!»

Спросонья лев подумал: «Снова крик…Какой обманщик! Экий озорник!

Сто раз напрасно он меня пугал,Сто раз его спасать я прибегал.

Сто раз обман устроивши такой,Он только потешался надо мной!..»

О помощи не докричался лжец —Попал в беду, настал ему конец.

Тому, кто никогда нигде не лжет,Без спора верит на слово народ.

Будь, Навои, прямым в своих речах,Будь искренним в напевах и стихах!

О кравчий, дай отрадный мне фиал,Чтоб выпил я — и льву подобен стал!

Пускай пирушку озарит свеча!Пускай дадут кебаб из турача!

ГЛАВА XLII

ОДИННАДЦАТАЯ БЕСЕДА

ГЛАВА XLIII

Познания взыскующих притин,Имам всех верных в мире Фахраддин

В Хорезме свой шатер установил,Но Хорезм-шах его не посетил;

Мол — как живешь? Не надо ли чего?И Фахраддин не посетил его.

Шах устыдился, встречи стал искать,Имам не захотел его принять.

И не могли их люди помирить,Завесу отчужденья приоткрыть.

Имам великий в баню раз пошел;Шах в ту же баню в тот же час пошел.

И там — в пару, в горячих облаках,Ученого спросил хорезмский шах:

«О мудрый муж — прославленный везде,Скажи — что нас на Страшном ждет суде?

Кому, какие муки сужденыТам — на путях загробной стороны?»

Уместно — в бане — задал шах вопрос.И так имам ответно произнес:

«Ты знать хотел, что там — за гранью тьмы?Так знай: все там, как в бане, будем мы.

Там нищий и султан, во всем равны,Предстанут пред судом — обнажены.

Ты голым в баню Страшного судаВойдешь, венец оставив навсегда.

А я на грань судилища тогоВступлю в сиянье знанья своего.

Ты здесь могуч и самовластен был,Ты будущего сам себя лишил!»

О Навои, познанием живи,В деяньях знание осуществи!

Эй, кравчий, дай вина познанья нам,Чтобы молитву позабыл имам!

А пьющим то вино — как дольний прахИ золотой Хорезм, и Хорезм-шах!

ГЛАВА XLIV

ДВЕНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

ГЛАВА XLV

На ветке сада бренности живойБыл в Сухраварде славен шейх святой.

Он дива вожделений истребил,В зените истины кометой был.

Раз во дворец халифа шейх пришел,Как милость вечного в долину зол.

И как Хиджас пред Меккой, перед нимДержавный преклонился Мутасим.[21]

На трон пришельца усадил халифИ рядом сел, беседой с ним счастлив.

Ларец один, в нем — пара жемчугов,Как две звезды в созвездье Близнецов.

Шейх говорил, что путь наш — тарикат.Халиф ему внимал, потупя взгляд.

И слушали, дыханье затая,Придворные, царевичи, князья.

Окинул взглядом шейх огромный залИ вдруг — в толпе Якута увидал.

И он, стремительно покинув трон,Якуту отдал поясной поклон.

Халиф сказал: «Посмею ли спросить,Я сам тебе по-рабски рад служить;

За что же честь ему! Кто он такой,Что ты пред ним склонился головой?»

Ответил шейх: «Он, средь людей дворца,Единственный — по милости творца.

Ты сам отличья выше дать не могТой степени, что дал ему сам бог!

Искусством переписывать КоранОн славится до отдаленных стран.

И с ним никто в искусстве не сравним,Вот почему склонился я пред ним».

Халиф был несказанно изумлен,Якута скромного возвысил он.

С тех пор в покоях царского дворцаОн занял место главного писца.

О Навои, перечеркни слова,В которых нет дыханья божества!

Друг, яхонтовым нас пои вином,Покамест до Багдада не дойдем!

Чтобы опорой сильной я владел,Чтоб камень желтый яхонтом зардел!

ГЛАВА XLVI

ТРИНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

ГЛАВА XLVII

ГЛАВА XLVIII

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

ГЛАВА XLIX

ГЛАВА L

ПЯТНАДЦАТАЯ БЕСЕДА