В обход черной кошки - Шломо Вульф

***

"Вот только теперь, - признался Мухин, когда Фридман закончил свой экскурс в историю своей бывшей родины. - Вот теперь мне стало особо интересно задержаться здесь чуть больше. Хотя ни в чем меня больше убеждать не нужно. Коммунистов надо повсеместно либо уничтожать, как бешенных собак, либо запереть в этот, как его, лагерь в общем. Для остановки здесь на пару дней нам нужны доллары, чтобы не питаться в таких пирожковых. А деньги меняют у Финляндского вокзала. Насколько я помню историю, именно там Ленин провозгласил курс на коммунизм в России. В Петрограде вокзал давно снесли. Не из-за Ленина, на него всем давно наплевать, а просто он стал не нужен, как и прочие городские вокзалы после постройки метро и надземки. Кстати, Арон, что-то я не вижу метро в Ленинграде. Столько идём и - ни одной станции. Только эти мерзко переполненные грязные трамваи." "А мне они нравятся, - впервые подала голос Марина, совершенно было пришибленная пояснениями Фридмана. - У нас поезда метро тоже переполненные. Ты просто редко ими пользуешься. Зато из трамвая все видно." "Так подъедем до вокзала на трамвае? - предложил Фридман. - Я тоже устал идти по колено в снегу и песке. Я в Израиле вообще уже много лет снега в глаза не видел." "Как все-таки насчет метро? - напомнил Мухин. - Неужели в таком городе не построили подземку?" "Построили, - сказал Фридман. - И довольно приличную, во всяком случае, гораздо лучше, чем у вас, в Петрограде. Но станции расставлены втрое-вчетверо реже, каждая оформлена как подземный дворец зачем-то, сплошной мрамор и бронза. Впрочем, как раз у Финляндского вокзала и станция метро. Можно спуститься и поехать куда угодно. Например, к Казанскому собору. Там недалеко был когда-то рынок - съем квартир..." "А я вообще уже хочу домой, - вдруг сказала Марина. - Мне не понравилось, что за мной тут может быть охота. Я вообще, как-то в принципе, против, чтобы охотились именно на меня. Хотя и лестно напоминать газель. И мне тут ужасно все не нравится... Смотрите, как на нас ну буквально все оглядываются." "Дорогая, один-два дня... Снимем квартирку и выходить будем крайне редко, идет?" "Все равно я хочу домой..." "Да вот, кстати, и Финляндский вокзал, - Фридман показал на кирпичное приземистое здание, за которым были два больших здания. На одном из них сохранилась рекордная по идиотизму надпись: "Лениградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина. Станция Площадь Ленина." Сам Ленин был изображен в виде чудовищного чёрного монстра на броневике с простертой к Неве рукой и с неизменной на всех коммунистических плакатах кепкой. У вокзала толпа загустилась, еще более посерела и поблекла. Но среди бесчисленных нагруженных кошелками и мешками стариков и старух, спешащих к поездам, выделялись решительные модно одетые молодые люди. Один из них тотчас устремился к Мухину: "Мужик, доллары нужны?" "Нужны", - осторожно ответил Мухин, на всякий случай взводя курок спирали под галстуком на случай, если схватят за руки. Скосив глаза на своих спутников, он увидел, что то же сделали Марина и Арон... "На рубли меняешь?" "На золото. " "Уже теплее, - обрадовался парень. - Покажи. Не фальшивое?" Мухин открыл на ладони золотой медальон. "Ого, может ещё что есть? А то я все куплю." "А сколько дашь за медальон?" "Андрей!" - истерически вскрикнула Марина. Он едва успел оглянуться, как его руки сзади схватили двое. Ещё двое вынырнули из толпы, чтобы обездвижить Фридмана, а около Марины возникла улыбающаяся золотой фиксой рожа: "Вот это киса! - заорал прямо ей в лицо молодой, но почему-то жутко морщинистый парень с пепельно серым лицом. Кончай с ними, а девку берем с собой, давно таких не видел!" "Понял, амбал, твою девушку мы возьмем с собой, - сказал кто-то за ухом Мухина. Запредельная же тёлка, с такой грех не наиграться, всем понравится. А тебе и твоему жиду лучше отдать нам все золото, тогда отпустим. Отдайте сами, а то сядете тут же на снег и больше не встанете." Мимо, поспешно отводя глаза и ускоряя шаг, спешили к поездам и обратно привыкшие к разборкам здесь прохожие. Ни слова не говоря, Мухин осторожно повернул галстук к бандиту, стоящему около Марины, словно нервно поводя головой под его презрительной, с блеском фиксы, улыбкой и чуть прогнулся. Спираль, соединённая с датчиком, следящим за его взглядом, полыхнула фиолетовой молнией. От головы бандита осталась обугленная шея над дымящейся кожаной курткой. Держащие Мухина руки тотчас разжались. Безразличная только что толпа разразилась истерическими женскими воплями и криками ужаса - такого даже в Санкт-Петербурге не видели. Понимая, что бандиты тоже сейчас начнут стрелять, Фридман и Марина устремили на убегающих бандитов взгляд и прогнулись, включая свои спирали. Фиолетовые молнии пронзили толпу, настигая скользящих в лихорадочном беге по снегу бандитов и превращая их в жуткие обугленные обрубки. Запели со всех сторон "запоздалые" трели милицейских свистков. "Таблетки!!" - заорал Фридман. Давясь, все трое проглотили по таблетке. Мир тут же стал таять у них в глазах и сублимировался в виде тихого сквера, разбитого некогда на месте вокзала. Пушистый чистый снег сверкал на ненадолго выглянувшем из-за туч низком петроградском солнце. Снежные шапки тихо лежали на елях и скамейках. Друзья с трудом перевели дух, ошалело оглядываясь в поисках уцелевших бандитов. Но вокруг были только их собственные следы. По-видимому, они несколько секунд, до того как осознали конверсию измерения, бессмысленно бегали по аллее. *** "Андрей... ни в какой Израиль я не поеду и тебя не пущу," - рыдала Марина, на плече мужа, дрожа всем телом. Они уже наскоро переоделись в петроградское, вышли на набережную Невы и остановились у ростральной колонны балкона над Литейным туннелем. "Господи, прости нас!...Какой кошмар, - повторяла она. - Мы убивали людей! Я убивала!.." "Попробовал бы князь его не убить, - тоже весь дрожал Арон. - Или позволить тебя похитить..." "Даже вообразить невозможно, - схватила себя за виски Марина, - что бы они со мной сделали, если бы сразу вас обоих убили... Вот уж точно, я бы позавидовала мертвым..." Фридман дико взглянул на неё и тут же попытался успокоить: "Что бы они могли сделать? Тебя даже за руки не держали. - он криво улыбался дрожащими губами и машинально тёр руками онемевший подбородок. - Стреляла бы в упор, пока они не остались бы без голов. Ты же тоже вооружена. И таблетка была наготове." "Какое стреляла бы? - уже улыбалась сквозь слёзы княгиня. - Меня сковал такой ужас... И вообще кошмар - это ваше революционное измерение!.. У нас в Петрограде тоже мафия на мафии, но чтобы вот так, при всех, среди бела дня... На глазах у полиции! Андрей, я тебя в это дело втравила, а теперь беру свои слова обратно. Поиграли и хватит! Я не хочу, чтобы меня насиловала эта шваль. Никогда и никуда. На нас и в Израиле тут же нападут..." "Успокойся, дорогая, - целовал Мухин покрасневшее от слез и еще более похорошевшее от пережитого волнения лицо жены. - В конце концов, жизнь всегда интереснее с приключениями. Иначе, что вспомнинать к старости?. Я вот люблю охотиться в Индии. Тигры, знаете, тоже без сентиментов. Кроме того, как подумаю, что мы зато избавились от необходимости знать, что пишут о нашем браке в газетах, что говорят в свете, то готов хоть снова в Ленинград. Для меня эти сплетни - не менее сильные ощущения, но ещё более противные... Короче, я лично - за поездку. Интересно, как постреволюционные евреи обустроили своё отечество. Как им распорядились русские, мы уже видели... Тем более, что пока я не увижу Израиль собственными глазами, я в такое невероятное словосочетание - еврейское отечество - вообще ни за что не поверю. Уже два тысячелетия не было Израиля на свете! Арон, у вас тоже придётся отжигать по полбандита каждым лучом спирали?" "У нас, конечно, есть бандиты, и мафий полно, и арабы иногда взрывают автобусы и кафе, но в целом мы - одно из самых спокойных обществ в мире в криминальном смысле. Я думаю, что вам там ничего не грозит. Ну, и моя просьба остается в силе." "Собственно, он рисковал в своем родном Ленинграде не меньше нас, - добавил князь уже кивающей сквозь слёзы Марине. - И туда тоже бы ни за что не вернулся, так Арон?" "В Израиле вам понравится, - ответил тот. - Я вас на пляж повезу, купаться будем в декабре в Средиземном море..." "А, княгиня? - все целовал и целовал Марину Мухин. - А то тронемся хоть сейчас... Интересно-то как! В один день столько перемещений в пространстве и измерениях... Знаешь, Арон, я уж и не мечтал, что найду более сильные ощущения, чем рутинные уже сафари и восхождения. Сейчас я чувствую себя Гленарваном, только что спустившимся с Анд, и готового к новым опасным приключениям в поисках капитана Гранта. Неужели нам упустить такой медовый месяц, Мариночка?" "Только больше никаких насильников и отожжённых голов... " "Такси! - крикнул Мухин алому лимузину на воздушной подушке. В Рощино."

***

В усадьбе Мухина все было по-старому, словно хозяин и не подвергался сегодня утром смертельной опасности. Тот же мечущийся от радости черный дог, тот же бесшумный кланяющийся татарин. Наскоро перекусив "человеческой пищей", Мухины приказали собрать в баулы с ленинградской одеждой немного еды, с содроганием вспоминая пирожковую на Петроградской. "Напрасно, улыбался Фридман. - В Израиле вам пища очень понравится." По скрипучему снегу они вышли к стоянке авиетки. Внешне она напоминала застекленный четырёхместный автомобиль с короткими стреловидными крыльями. На серебристом стабилизаторе были двуглавый орел и герб князей Мухиных чайка над волной. Где тут может поместиться хоть какой-нибудь авиадвигатель и запас топлива? - недоумевал Фридман, когда-то принимавший участие в расчётах истребителей. Как только опустились двери, в салоне настала такая тишина, что было ясно - это отнюдь не окна автомобиля. Мухин включил компьютер, поиграл на клавиатуре, и - бегающий вокруг дог как-то сразу превратился в крохотного черного паучка около спичечного коробка-усадьбы, улетающей вниз и назад. А затем и весь чудовищно огромный Петроград превратился в серое пятнышко среди белых снегов и черных лесов. И серое небо стремительно заголубело и заискрилось низким солнцем, а потом стало иссиня-черным. Только здесь салон многослойно поддался назад, гася чудовищное ускорение. "Меня эти самолеты поразили ещё на параде, - сказал Фридман. - Как они поднимаются без разбега и как они двигаются с такой чудовищной скоростью без вроде бы даже реактивного двигателя?" "Все очень просто, - ответил Андрей, - если учесть, что у нас под днищем находится левитационный блок с диафрагмой, регулирующей изоляцию от земного притяжения. Потребляет массу энергии, саккумулированной в конденсаторе. Его заряжают от сети не менее час для каждого взлета. Зато потом одноразовый ракетный ускоритель включается уже почти в космосе и разгоняет самолет практически без сопротивления среды до пяти-десяти скоростей звука, в зависимости от расстояния перелета. В принципе, я могу достичь Австралии за то же время, что и вашей Палестины." Уже через четверть часа засияло на солнце голубым простором Чёрное море, потянулись заснеженные вершины Анатолии и снова появилось море с полоской земли вдоль него. Теперь их чуть качнуло вперед. Компьютер вывел авиетку на британскую военную базу, которая приближалась снизу так стремительно, что Арон и Марина невольно вжались в кресла. Но что-то бесшумно и мягко сработало, авиетка без толчка опустилась на землю. Вокруг простирались желтые холмы, какие-то невысокие постройки, а к ним мчался джип с британскими офицерами. *** "Вы даже представить себе не можете, князь, как мы польщены вашим визитом, - сиял глава британской колониальной администрации Палестины генерал Артур Джеферсон, как он не замедлил представиться, прикладывая ладонь к высокой круглой зеленой фуражке. - Я специально приехал на базу, чтобы вас встретить. О вас сейчас столько говорят, - неожиданно поклонился он именно Марине, как-то смущенно и странно на нее посматривая.- На этой, так назваемой, святой, но Богом забытой земле вообще увидеть новое человеческое лицо - подарок судьбы. Тем более, людей, о которых сегодня говорит весь мир. Не откажите отобедать. Моя супруга прямо с ума сошла, когда узнала, что сейчас вас увидет, - снова почему-то обратился он именно к Марине. - Мы живем в самом центре довольно приличного жидовского Тель-Авива. Там много спокойнее, чем среди этих непредсказуемых мусульман." "А что, евреи вам разве не досаждают?" - осторожно спросил Фридман. "Евреи? - офицер пристально посмотрел на Арона. - Пожалуй, не очень. Если они кому и досаждают, то друг другу и арабам. Вечные перестрелки. Причем не так арабов с евреями, как красных евреев с бело-голубыми." "Не понял, - удивился Мухин. - Евреи-то что между собой не поделили?" "Вы, князь, видно с евреями никогда дела не имели, - он опять мельком взглянул на Фридмана. - Это такая нация... С одной стороны вроде друг за друга держатся, а с другой - вечно один другого в ложке воды утопить готовы. То есть свою веру, свое еврейство, свой избранный народ, в целом, абстрактно, они все искренне любят, но отдельного, конкретного еврея, любого, кроме себя самого, терпеть не могут. А арабы, хоть вроде бы и дурные, а этим ой как пользоваться научились. Дело в том, что, в свое время тут оказались иммигранты из вашей России, зараженные тогда большевизмом. Ленина и других вождей несостоявшейся русской социалистической революции они считали и, пожалуй, считают до сих пор, своими учителями и кумирами. Не будет преувеличением сказать, что наши палестинские евреи, во всяком случае большая их часть, еще больше большевики, чем ваши коммунисты. Как, кстати, и наши арабы, обласканные в свое время германским нацистом Гитлером, здесь и сегодня больше фашисты, чем ваш Матвеев. Если сама Россия с той же большевистской заразой почти сразу справилась, то тут выросло уже черт-те сколько поколений оголтелых социалистов. Евреи, как всем известно, вообще склонны к социализму. Поэтому большинство из их - совершенно большевистского склада. В то же время, есть у нас немало и достойных евреев - иммигрантов последующих лет. Эти просто хотят жить в Палестине, отлично умеют выращивать апельсины и цветы, делать лучшие в мире вина и разводить самых дойных на планете коров. Но эти евреи склонны к независимости Палестины и в этом смысле для нас в какой-то мере опасны. Поскольку они вывешивают над своими сторожевыми башнями бело-голубой флаг с шестиконечной звездой, то мы их и называем бело-голубыми. А вот наши евреи-социалисты не столько за независимость (они вообще строят из себя интернационалистов, на своих сборищах вывешивают красный флаг и поют на иврите "Интернационал"), как за чуть ли не тяжелую индустрию под их управлением в Палестине. Они жить не могут без угнетенного пролетариата и управления им, спекулируют на необходимости "власти рабочих". На деле-то, конечно, внутри их ишува есть только власть партийных бюрократов, но евреи ей верят. Это всё - красные евреи. С ними, собственно, у нас забот меньше. А вот бело-голубые - это похуже. Тут уже из-за арабов, которые, в отличие от евреев, вообще работать не хотят, на одном месте не живут. То переселяются в нашу Палестину из соседней французкой Сирии ради заработков у тех же бело-голубых евреев (красные их на работу не берут), то торопятся слинять обратно. Но перед уходом непременно своих же работодателей-благодетелей без конца режут и убегают в пустыню. Мы посылаем за ними солдат и, как правило, настигаем и уничтожаем. "А сколько тут живет сегодня арабов и евреев? - спросил тот же Фридман. - И кто из них активнее претендует на святую землю?" "Претендует? - генерал от удивления даже остановил машину и вынул из рта сигару. Джип уже въезжал в нарядный зеленый Тель-Авив, выглядевший внезапно возникшим оазисом после бесконечной желтой пустыни с черными козами. - Позвольте, вы... наверное, из русских сионистов, мистер Фридман? Хорошо, что вы тут с князем, иначе мы бы вас бы тотчас вернули в Россию - стройте себе любое еврейское государство, но где-нибудь на вашей Аляске... У нас в империи, как и в вашей, кстати, уже лет тридцать никто ни на что не претендует. Немногочисленные эксперименты двадцатых годов показали цивилизованным нациям, что нет для населения любой из колоний большего зла, чем независимость и безраздельная власть местного диктатора и его непременно бандитского окружения над собственным нищим и тёмным народом. Поэтому здесь и миллиону евреев, и примерно стольким же арабам мы раз и навсегда дали понять, что это имперская земля. На нее может претендовать только британская королевская колониальная администрация, которую и представляет ваш покорный слуга... Вот мы и приехали." Декабрьские улицы Тель-Авива были чистыми и тенистыми. Всё утопало в зелени и цветах, залитых почти летним декабрьским солнцем. Поместье губернатора было выстроено в центре регулярного английского парка яркозеленые лужайки, павильоны, скульптуры среди огромных деревьев, но тут гуляли павлины, а среди ветвей, в лианах носились мартышки. За огромными деревьями нестерпимо сияло на солнце голубизной и бликами бескрайнее Средиземное море до самой густой синевы ровной линии горизонта. Подъезд был украшен колоннами темного мрамора, которые отражались в изумрудном бассейне под белой колоннадой просторной веранды. Миссис Джеферсон оказалась красивой рыжей шотландкой, одетой неожиданно фривольно, даже с учетом жаркого приафриканского климата: в шортах, открывающих стройные загорелые ноги, в открытой кофточке, намеренно расстегнутой для обозрения ее контрастно белой груди ниже тёмного загара. Генерал был так шокирован этой выходкой колониальной львицы, находящейся в каком-то лихорадочном возбуждении, что его веснущатое лицо побагровело. Он скомкал сигару, которую собирался закурить и многозначительно закашлялся. Когда же к гостям выпорхнула миловидная дочь генерала, смущение губернатора перешло в смятение. Девочка лет шестнадцати была в бикини под прозрачной туникой, Несчастный англичанин крякнул и демонстративно ушел к себе под звонкий хохот супруги и дочери, к которому охотно присоединилась и Марина. "Это был сюрприз для генерала, но это ничто по сравнению с сюрпризом для вас, ваша светлость, - все еще смеясь сказала миссис Джеферсон Марине - И одно связано с другим, как вы сейчас поймете... Вы не возражаете, если я буду называть вас просто Марина. А меня зовите просто Джекки. А дочь моя - просто Мэгги. Ну, не ожидали?!" Марина обалдело смотрела на стену, где, в раме! висел ее портрет, для которого она позировала Лейканду. В натуральную величину. "Откуда он у вас? поражённо спросила Марина, заливаясь краской. - Он еще и не закончен, насколько я знаю... и вообще..." "Закончен, - радостно кричала Мэгги. Это копия, ваша светлость, из Лувра по интернету. Отличить от оригинала может только специалист. Вы же знаете, что картина вчера получила первую премию на Парижской выставке, куплена Лувром и тотчас появилась в интернете. И тут мы узнаём, что вы здесь! Тотчас же заказали у жида раму и сделали вам сюрприз, как мы, а ?" "Отлично..." "А картина, изображающая нагую русскую княгиню, так поразила европейское общество, - тараторила Мэгги, - что чуть ли не все аристократки кинулись заказывать свои подобные портреты. Вчера была передача из Лондона - в общественном бассейне все дамы были ню! Представляете, что вы с Лейкандом натворили, это же революция, это - новый век! Вот и мы умоляем вас сделать папке сюрприз (как он вчера плевался!) и искупаться с нами с мамкой ню!!" Мухин и Фридман растерянно переглядывались. Фридман то смущенно отводил глаза от портрета, то снова прикипал к нему взглядом. "Вы поразительно хороши, Марина, - хрипло сказал он. - Поразительно..." "Еще бы! - прыгала вокруг Мэгги. - Вы знаете, что, по представлению менеджера Лейканда барона Шустера, княгиня Марина Мухин единогласно признана ЖЕНЩИНОЙ ВЕКА! Миссис Мухин, ну что вам стоит, вы же натурщица, вы же секс-витрина, все уже об этом знают, в интернете десяток ваших фотографий, ну же, добьем папку!" "Андрей? - неуверенно обратилась Марина к мужу. - Как вам с Ароном массовое ню для вас в Палестине? Княгиня, юная девушка и генеральша-губернаторша в придачу?.. " "Что уж теперь, - рассмеялся Андрей. - Ню так ню! Только одно условие: на нас с Ароном этот психоз Европы и Ближнего Востока не распространяется. Мы раздеваться не будем ни за что. Ваше превосходительство, прошу к нам, дамы вступают в новый век и тысячелетие, и вступают в самом красивом их наряде, где подделка исключена." "За всеобщий дамский ню, - генерал, уже сильно под шафе, появился с подносом (слуг зараннее удалили) с бутылками и бокалами. Женщины радостно забрались в бассейн и плескались, мужчины не менее радостно напивались. Когда Мухин почти перестал соображать, где он, с кем и на каком языке следует общаться, генерал, осушивший вторую бутылку виски, вдруг наклонился к нему и тихо спросил трезвым голосом: "Так что вас привело в Палестину, князь? Только не говорите, что интерес к святым местам. Я тут двенадцатый год и мне сразу ясно, что русский князь, склонный к коммунизму, зря с явным сионистом в нашу Палестину не приедет. Итак? Что вы тут забыли?" "Вы напрасно так волнуетесь, мой генерал. Мне наплевать и на евреев, и на сионистов тем более. Это ваши с ними дела. У нас в России никакого национализма, кроме русского, не просматривается все прочие мы в зародыше задавили, как и вы в ваших индиях-египтах. И не нам учить вас, как поступать с евреями, арабами или зулусами. У нас своих чеченцев и прочих дурных абреков хватает. Но на каждого по два казака." "Я бы и не заподозрил вас ни в чем, князь, да больно мне ваш напарник не нравится. Вот уж кто в вашей милой компании явно лишний. У меня на сионистов нюх, почище, чем у моих дам на разные европейские ню. Этот парень - сионист, это написано их голубыми буквами на его еврейской роже. Ему явно здесь что-то надо." "Начнем с того, что мистер Фридман - русский гражданин, документы в порядке, вы сами проверяли. Живет в Петрограде, дружен с Лейкандом, и Британской Палестиной отнюдь не бредит. Здесь мы в связи с моим последним проектом..." "Знаю, наводил в интернете справки, когда узнал, что вы запросили посадку в Лоде. Но ваш проект касается трансамериканского транзита контейнеров из Японии в Европу, минуя Суэцкий и Панамский каналы. Нельзя сказать, что Лондон в восторге от этого поворота потоков, но это меня прямо не касается..." "Теперь коснется, генерал. Я намерен проложить такую же линию через Палестину, параллельно Суэцкому каналу, из Хайфы в Эйлат. По своему каналу вы увеличите поток танкеров, а контейнеры пойдут через вашу территорию и дадут британской казне огромные деньги. А вы меня чуть в русские шпионы не записали. Мистер Фридман, кстати, - известный математик. Он мне делает все расчеты по новой линии. И мы намерены все посмотреть на месте. Надеюсь, теперь вы не возражаете?" "Простите, князь... Сами понимаете, у меня свои заботы." "Теперь их будет много больше, генерал. Поезда, порты с тысячетонными кранами. Ну, вы читали же об американском транзите. То же самое. Масса рабочих мест. Еврейская иммигация. Но, повторяю, это все ваши проблемы. Я инженер, а не политик... Как там, кстати, наши милые дамы? Как бы Марина не сгорела на вашем солнце с непривычки." "Не бойтесь, ей дали крем от загара. Ей вообще, по-моему идет быть белой..." Женщины полулежали в шезлонгах у бассейна под вороватыми взглядами расположившегося на верхней веранде Фридмана. На них были очки-наушники, сочетавшие защиту от солнца с просмотром стероскопических стереофонических телевизионных программ. Мэгги, по всей вероятности смотрела и слушала что-то музыкальное, ее ноги дергались в ритме танца. Марина же просматривала и прослушивала всё, что было связано с разразившимися вокруг неё событиями в Петрограде и в Париже. Что смотрела в этот момент Джекки, осталось тайной. Не исключено, что то же самое - в её провинциальной колониальной жизни неожиданный визит главной героини мирового светского скандала был, пожалуй, не менее важным, в своем духе, чем для самой Марины. *** "Я дам вам машину с верным мне арабом. Он отлично говорит по-английски и провезет вас куда прикажете, все покажет и со всеми, кто вам нужен, сведет, - сказал генерал. - Не подумайте, Бога ради, что я приставляю к вам шпиона..." "Дело не в этом, ваше превосходительство, - нахмурился Мухин. - Ваш араб будет нас демаскировать, а у нас свои конспиративные дела, нам ни к чему подставляться конкурентам. Американцы и французы спят и видят, как бы залезть в Палестину с подобным проектом раньше русских. Нет уж, мы возьмем такси и доберемся до Хайфы сами, с вашего позволения." Генерал задумался, пристально глядя то на Мухина, то на дам, невольно задерживая взгляд на вытянутых блестящих на солнце белых ногах Марины, то, еще пристальнее на все еще подозрительном ему Фридмане. "Ладно, мистер Мухин. В конце концов, я подробно опишу нашу встречу в докладе на имя Министерства колоний. Если вы что-то задумали, вам и расхлёбывать после ссоры наших правительств. Вы достаточно известный в России и в мире человек." "Но чтобы в докладе - никаких ню, - ударил его по коленке Мухин и налил обоим по бокалу. - Все ню будут нашим маленьким русско-английским заговором против наших правительств. Ваше здоровье, генерал," - по-русски добавил он. "Ле бриют, ле хаим, - хохотнул генерал, - как говорят ваши любимые евреи, князь. Не хотите ли взглянуть на их Тель-Авив? Мистер Фридман, как насчет экскурсии с британским генералом, пока нашим дамам не до нас?.." "Ровер" губернатора в сопровождении бронетранспортера с томми катил по тихим ухоженным улицам с табличками и вывесками на английском и иврите. Как и в любой колонии, этот город был слепок со старой доброй Англии. Дома с выходом из квартир прямо на улицу, скверики напротив каждой квартиры, омнибус на главной улице имени какого-то короля. "Словно и не было декларации Бальфура, - заметил вдруг Фридман. - хоть это и еврейский ишув, но независимостью тут и не пахнет." "И не запахнет, - ощерил генерал крупные зубы под жесткими рыжими усами. - Во всяком случае, пока вы, князь, не дадите независимость вашему Азербайджану и не уступите тамошним суверенным мусульманам их нефть. А, между нами говоря, мистер Фридман, что дала бы независимость вашим евреям, кроме бесконечных войн с соседними арабами? Согласитесь, дать евреям свое государство по Бальфуру нельзя, не дав такие же независимые образования Египту, Персии, Месопотамии. Но если евреи смогут худо-бедно наладить здесь экономику и дать своим гражданам сносную жизнь, то правители независимых арабских стран могут дать своим подданным только нищету и произвол. А чтобы оправдать разницу в уровне жизни между смежными народами, тут же пояснят, что во всём виноваты жиды. Мои мусульмане по природе вроде ваших абреков, князь. Им привычнее отнять, чем произвести или купить. Им только намекни, что кто-то рядом не защищён... Вот вам и война, в которой Европа, не говоря о вашей России, будет отнюдь не на стороне ваших евреев. Вот вам и конец ишуву, если не физический конец всем этим достаточно счастливым в империи людям". - Он показал на многочисленных мужчин и женщин, сидящих под тентами в кафе на уютной узкой набережной Тель-Авива и на резвящихся на ярко-зеленых газонах у самого песка пляжа детей. - "Без нас тут вместо всей этой пасторали будут взрывы и поножовщина. Более подходящего объекта для резни, чем евреи, мировая история не изобрела. Я лучше вас, господин сионист, знаю, с кем имею дело... Так что не вы, а я их благодетель. Не я, а вы со своими бредовыми идеями ацмаута - независимости - их злейший враг. Смотрите, какой прекрасный город у палестинских евреев. А потом я повезу вас в не менее прекрасный город Яффо для палестинских арабов." Набережная действительно вся сияла чистотой и богатством, зеркальными витринами магазинов, бесчисленных аптек - признака почему-то любого еврейского города в Англии ли, в России или в Америке. Через каждый квартал сияла золотыми буквами на белом мраморе синагога с десятками одетыми в черное мужчинами и нарядными, по моде конца прошлого века, женщинами в кокетливых шляпках. Тут же играли бесчисленные дети с пейсами и в разноцветных кипах. Евреи оглядывались на "ровер" и почтительно кланялись генералу, который едва наклонял голову в ответ. "А почему вы не можете вообразить, мистер Джеферсон, - продолжил Фридман, что евреи сами могут обеспечить себе в своем Тель-Авиве, но без вас, такое же благолепие?" "Евреи? Сами, без английских колониальных сил? Не смешите меня, мистер Фридман. ДА КТО ИМ ЭТО ПОЗВОЛИТ на этой земле? Я же вам только что сказал, что арабы тут же всех вас... простите, их и вырежут." "А почему вы не допускаете, что евреи сами не позволят арабам себя вырезать?" "Вы слишком плохого мнения о своем народе, мистер Фридман, генерал явно наслаждался своей лекцией и знанием вопроса. - Неужели вы не знаете, что еврей даже курицу зарезать не может, специального резника нанимает, что еврей соблюдает заповедь "не убий", как никто другой. Если и найдется здесь с десяток достойных солдат вроде, как мне кажется, вас, то их сами же евреи и осудят. А то и каменьями побьют... А мы против исламских погромщиков всегда выставляли в городских воротах заряженные картечью пушки, чтобы их достойно встретить. Это вам не проповеди ваших гуманистов - действует безотказно. Ничему арабы так свято не верят, как пушкам. В последнее время мы их изредка доучиваем спиралями. Еще убедительней. Но и безмозглых еврейских экстремистов из бело-голубых, мы тоже изредка вешаем. Сами же красные нам их сдают. Даром, серебрянников даже не просят. Вот и вас... окажись вы моим подданым и замахнись на корону в пользу ацмаута, я бы повесил - во спасение всех этих детишек. Ни одна идея не опаснее евреям, чем сионизм. Даже фашизм, который мы тоже задавили в зародыше, даже большевизм, который задавили в зародыше вы!.." В поместье их уже ждали. Прилично одетые милые дамы чинно пили чай по-английски за белым столиком на веранде. Марина расцеловалась с Джекки и Мэгги, веселый таксист-араб проводил искателей приключений в свой "мерседес", генерал многозначительно сказал Фридману, крепко пожимая ему руку: "Если бы все евреи были бы похожи на вас, я бы, пожалуй, рекомендовал палате лордов отдать вам Палестину. Лучше союзника для короны в этом нефтяном углу и быть не могло бы. Но они на вас не похожи. И сами таких как вы тут не потерпят. Так что оставьте сионизм грядущим покленьям, мистер Фридман. Поверьте, я живу с евреями дружно, но я их не уважаю. Пустая нация. Как женщина для всеобщего потребления. Для себя вы никогда не сделаете того, что для презренных гоев..." "Таксист, скорее всего, агент губернатора, - шепнул Фридман Мухину. Проще было согласиться всюду ездить с его человеком, хоть явно было бы. А там как-нибудь улизнули бы. Зато теперь вся его агентура будет нас вести по Хайфе до самой конверсии." "А ваши? - спросил Мухин. - Унас с Мариной никаких документов, даже фальшивых." "Я имел разговор о вашем возможном появлении в нашем измерении. И намерен сразу же позвонить знакомому генералу и открыться. Если поверит, будем разговаривать. А если нет - по таблетке - и к родному Джеферсону..." Такси мчало их на север по извилистой горной дороге. Под ними была заболоченная приморская равнина с редкими деревнями, киббуцами и поселками. Вдоль дороги пасли все тех же черных коз, но попадались довольно обширные и приличные еврейские поселения с неизменной башней с вооруженным пулеметом охранником посредине. "Хома-у-мигдаль" - сказал Фридман. - Стена и башня. Иначе англичане не регистрируют поселение. И иначе всех арабы вырежут при первом же набеге." "А нас арабы не вырежут, надеюсь? - тревожно оглянулась Марина по сторонам. - А то с меня хватает вашего Ленинграда..." "Нас? Не исключено, хотя я надеюсь, что при ТАКОМ губернаторе бандитов тут немного. С другой стороны, здесь даже опаснее, чем в Ленинграде... У них тоже спирали имеются. Впрочем, я почти уверен, что наш водитель - шпион генерала все-таки... А раз так, он знает куда тут можно, а куда нельзя ездить. И кому." "Андрей, я, конечно понимаю, что ты чувствуешь себя сейчас Гленарваном в поисках капитана Гранта, но мне страшно. И я все-таки опять хочу домой..." " Мы почти у цели, дорогая, хотя так медленно ездить я просто не умею." "Хайфа", - водитель показал пальцем на белую ветряную мельницу на склоне горы, за которой появился серый Кармелитский монастырь. По железной дороге двигался битком набитый разношерстной публикой расхристанный поезд с примитивным тепловозом. Под пустырём за рельсами шумел прибой. Вдоль дороги и моря были видны несколько двухэтажных строений мавританского вида с пальмами вокруг и обширными жилыми крышами. Христианская церковь возвещала о себе слабым звоном единственного небольшого колокола. По шоссе промчался в пыли допотопный переполненный автобус. Люди сидели прямо в проёмах его дверей и громоздились на заднем бампере. Автомобили двигались по двум полосам рывками, беспрерывно сигналя друг другу. Сам город отсюда едва угадывался немногочисленными строениями вдоль моря и по склону горы. В основном это были одно-двухэтажные виллы среди зелени густых садов и вееров бесчисленных пальм. "Вот мы и проверим, шпион ли он..." - Фридман обратился к водителю на иврите. Тот послушно свернул с дороги к морю и, перевалив через едва заметные в грязи рельсы, остановился над морем у откоса на пустынном берегу. Получив русские рубли, он почтительно поклонился и исчез в облаке собственного сизого дыма. "Оказался обыкновенным таксистом, - весело сказал Арон. - Переодевайтесь, принимайте таблетки. Мы переходим снова в наше измерение. И - добро пожаловать в Израиль!" "Что-то мне боязно, - сказала Марина, глядя то на таблетку, то мужчин. - А вдруг опять какой-нибудь с золотой фиксой пристанет... И евреев после всего, что понарассказал губернатор, я боюсь." "По коням, - усмехнулся Мухин и принял таблетку. - Ого! Такого... Арон, простите, где мы, в нашем измерении или в вашем? ЭТО ТА ЖЕ ПАЛЕСТИНА?!" "Это не Палестина, - со слезами гордости на глазах ответил Фридман. - ЭТО ИЗРАИЛЬ! СУВЕРЕННОЕ ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО..." Все трое ошеломленно стояли на том же пустыре, прижатом к морю узким асфальтовым шоссе. По железной дороге промчался, сверкая на ярком солнце зеркальными стеклами, такой поезд, которому позавидовал бы и мухинский Петроград. За огражденным изящными решетками полотном простиралась широкая автострада, по которой неслись сотни современных машин. За тем же монастырем на горе раскинулся огромный сияющий город. То же море плескалось у их ног, но был совершенно иной воздух, словно напоенный радостью. Скорее всего, им просто передалось настроение совершенно счастливого возвращением НА РОДИНУ Арона. "Вы бы еще увидели НАШ Тель-Авив, - восторженно сказал он. - А теперь прошу вас ко мне в гости. Я живу совсем рядом. Пройдемся по набережной. Нам повезло конверсия произошла незаметно. Теперь надо обращать на себя поменьше внимания. Хотя с вами это вряд ли удастся..." Он оказался прав. Как только они вышли на оживленную набережную, заполенную нарядной толпой с детишками, велосипедистами, собаками, роликобежцами, на Марину немедленно стали оглядываться практически все мужчины - от подростков до степенных стариков, сидящих на многочисленных скамейках со своими ухоженными, совсем не ленинградскими старушками. Но внимание было ненавязчивое и крайне благожелательное. Со всех сторон сияли белозубые улыбки красивых загорелых парней. "Господи, Арончик, - впервые обратилась так к Фридману Марина и даже прижалась к нему, - неужели все это ЕВРЕИ? Какой красивый народ!" "Ну... я бы не сказал. Но то, что добрый и уж, во всяком случае, неагрессивный - ручаюсь." Море ласково накатывалось на черные скалы, окаймлявшие чистую ухоженную набережную с пустыми кафе и стоящими на улице столиками. "Ницца, Ницца, - повторял Мухин, на которого, кстати оборачивались женщины всех возрастов, провожая взглядами статную пару иностранцав с каким-то олимом. - Вот бы, Арон, сюда этого генерал-губернатора, а? Да, таким евреям и я бы доверил любую нашу колонию..." "Вот и спаси нас, Андрей, - помрачнел Фридман. - Все это великолепие - предмет звериной зависти соседей, еще более нищих, чем те, что мы только что видели в Палестине вашего измерения. Мой народ выстрадал эту страну. Но ей угрожает смертельная опасность, Андрюша..." Марина не могла поверить своим глазам. Когда-то она с отцом часто бывала в разных петроградских гетто, включая еврейское. Те евреи были российские граждане, но они были в России в гостях, а эти были у себя дома, как французы в Париже. Вечные бродяги, вечные нежелательные иностранцы, даже великий Лейканд всегда