Наемный убийца - Грэм Грин

Агент и мистер Грейвс были сейчас в самой лучшей в доме спальне. Агент говорил:

– Только представьте, мистер Грейвс, эту спальню с мебелью, обитой вощеным ситцем и с такими же занавесями.

– А стены? Звукоизоляция хорошая?

– Звукоизоляция по новой технологии. Вот закройте дверь. – Дверь захлопнулась, и голос агента, тоненький, отчетливо слышный, продолжал: – Теперь в коридоре вы не услышите ни звука. Эти дома специально строились для людей семейных.

– Ну что ж, теперь я хочу посмотреть ванную комнату, – сказал мистер Грейвс.

– Не двигаться, – угрожающе предупредил Ворон.

– Ох, да уберите вы это, – сказала Энн, – будьте самим собой. – Она закрыла за собой дверь ванной и прошла к двери спальни. Дверь открылась, и агент, тотчас же приняв галантный тон человека, хорошо известного во всех барах города, произнес:

– Смотрите, какой приятный сюрприз!

– Я шла мимо, – сказала Энн, – и увидела, что дверь открыта. Я хотела прийти поговорить с вами, но не предполагала, что вы встаете так рано.

– Для молодой дамы я всегда готов быть там, где ей угодно, – сказал агент.

– Я хочу приобрести этот дом.

– Постойте, постойте, – сказал мистер Грейвс, молодой старичок в черном костюме, чье бледное лицо и раздраженный тон вызывали в уме образы плохо умытых детей в затхлой и тесной спальне и вечный недосып. – Нельзя же так. Я ведь уже осматриваю этот дом.

– Но мой муж послал меня купить этот дом.

– Но я первый пришел сюда.

– Вы его купили?

– Нет, я хочу сначала его осмотреть, вы понимаете?

– Вот, – сказала Энн, показывая агенту две пятифунтовые бумажки. – Теперь все, что мне остается сделать, это…

– Поставить подпись вот здесь, где пунктирная линия, – ответил агент.

– Дайте мне время, – попросил мистер Грейвс. – Мне нравится этот дом. – Он отошел к окну. – Мне нравится вид отсюда. – Бледное лицо было обращено к искалеченным полям: они тянулись под серыми лентами тумана к горизонту, заставленному кучами шлака. – Совсем как в деревне, – продолжал он. – Жене и детям будет здесь хорошо.

– Мне очень жаль, – сказала Энн, – но видите, я готова заплатить и поставить свою подпись.

– А рекомендации? – спросил агент.

– Я принесу их в контору после обеда.

– Давайте я покажу вам другой дом, мистер Грейвс. – Агент тихонько рыгнул и извинился. – Я не привык заниматься делами до завтрака.

– Нет, – сказал мистер Грейвс, – если я не могу купить именно этот дом, я вообще отказываюсь что бы то ни было покупать. – Бледный и расстроенный, он упрямо стоял посреди самой лучшей в «Сонном Угалке» спальни, бросая вызов судьбе, вызов, который – он знал это из долгого и горького опыта – никогда ни к чему хорошему не приводил.

– Что ж, – сказал агент. – Этот дом я не могу продать вам. Кто первый пришел, того первым и обслужим.

Мистер Грейвс произнес: «Всего хорошего», и понес свою жалкую слабогрудую гордость вниз по лестнице; он, по крайней мере, мог утешаться тем, что если постоянно и опаздывал получить желаемое, то хотя бы не соглашался на суррогаты.

– Я пройду с вами в контору прямо сейчас, – сказала Энн, беря агента под руку и поворачиваясь спиной к ванной комнате, где с потемневшим, осунувшимся лицом стоял в ожидании человек в черном с пистолетом в руке. Они спустились по лестнице в холодный пасмурный день; серый влажный воздух показался ей сладостным, словно воздух солнечного лета, потому что она снова была в безопасности.

Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?

Выстроившись в длинный ряд, девушки послушно семенили ногами, наклоняясь и хлопая ладонями по коленкам, с усталой энергией повторяя: «чин-чин». Они репетировали уже пять часов подряд.

– Так не пойдет. Искры нет. Сначала, пожалуйста.

Что сказал Аладдин…

– А скольких они уже зарезали? – спросила Энн тихонько. – Чин-чин.

– О, с полдюжины.

– Я рада, что приехала в последний момент. Две недели такой пытки! Нет уж, благодарю покорно.

– Неужели нельзя вложить в то, что вы делаете, хоть каплю Искусства? – вопрошал режиссер. – Где ваша гордость? Это вам не какая-нибудь дешевая пантомима.

Что сказал Аладдин…

– Ты выглядишь выжатой как лимон, – сказала Энн.

– Ты тоже не лучше.

– Тут у вас столько разного случается, прямо калейдоскоп какой-то.

– Еще раз, девочки, и перейдем к сцене с мисс Мэйдью.

Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?

– Ты иначе запоешь, когда пробудешь здесь недельку-другую.

Мисс Мэйдью сидела боком в первом ряду, положив ноги на соседнее кресло. На ней был костюм для гольфа – из твида, – и выглядела она так, будто только что явилась с поля для игры или с охоты на куропаток в заросших травою угодьях. По-настоящему ее звали Биннс, а папочка у нее был лорд Фордхэвен. Она произнесла тоном проникновенным и аристократичным, обращаясь к Альфреду Блику: «Я заявила, что не хочу быть представленной ко двору».

– Что за тип сидит в последнем ряду партера? – шепотом спросила Энн. Человек казался ей со сцены всего лишь тенью.

– Не знаю. Не бывал здесь раньше. Думаю, из тех, кто дает на спектакль деньги. Хочет рассмотреть нас получше. – Руби передразнила воображаемого мецената: «Не познакомите ли меня с девочками, мистер Коллиер? Мне хочется поблагодарить их: они так стараются сделать все для успеха спектакля. Как насчет того чтобы пообедать вместе, детка?»

– Прекрати болтовню, Руби, и поживей, – сказал мистер Коллиер.

Что сказал Аладдин, Когда прибыл в Пекин?

– Хорошо. Достаточно.

– Простите, мистер Коллиер, – сказала Руби, – можно задать вам один вопрос?

– А теперь, мисс Мэйдью, ваша сцена с мистером Бликом. Так что вы хотели узнать, Руби?

– Что же все-таки сказал Аладдин?

– Я требую дисциплины, – сказал мистер Коллиер, – и собираюсь добиться дисциплины.

Он был довольно мал ростом, с волосами цвета соломы и яростным взглядом. Срезанный подбородок не украшал и без того малоприятное лицо. Он постоянно оглядывался через плечо, словно страшился, что кто-то готовится напасть на него сзади. И он вовсе не был хорошим режиссером. Назначением в этот театр он был обязан такому количеству «нажатых кнопок», что и не перечесть. Кто-то должен был некую сумму денег некоему лицу, у которого имелся племянник… Но мистер Коллиер не был этим племянником: цепь случайностей тянулась дальше и дальше, до тех пор пока не дотянулась до мистера Коллиера. Одним из звеньев являлась и мисс Мэйдью, но цепь тянулась так далеко, что невозможно было не запутаться. И возникало ни на чем не основанное предположение, что мистер Коллиер скорее всего получил это место исключительно благодаря своим достоинствам. Мисс Мэйдью не претендовала на что-либо подобное. Она постоянно публиковала в дешевых журналах для женщин коротенькие статейки под названием «Упорный труд – единственный ключ к успеху на сцене». Она закурила новую сигарету и спросила:

– Это вы мне?

Потом снова обратилась к Альфреду Блику, одетому в смокинг, поверх которого была накинута вязаная шерстяная шаль красного цвета:

– Я просто не хотела всего этого… всех этих королевских чаепитий в саду.

Мистер Коллиер произнес:

– Никто не уходит из театра, пока я не скажу, – и нервно оглянулся через плечо на толстого господина, выдвинувшегося поближе к свету из тьмы партера. Толстяк явно был одним из бесчисленных звеньев цепи, вытянувшей мистера Коллиера в Ноттвич, на это ответственное место у режиссерского пульта, в этот вечный страх, что никто его не уважает и никогда слушаться не будет.

– Не представите ли вы меня вашим девочкам, мистер Коллиер, – спросил толстяк. – Если вы закончили. Я не хотел бы вас прерывать.

– Разумеется, – сказал Коллиер. – Девочки, это мистер Дэвенант, один из наших главных спонсоров.

– Дэвис, не Дэвенант, – поправил толстяк. – Я откупил этот спектакль у Дэвенанта.

Он махнул рукой; на пухлом мизинце сверкнул изумруд, заставив Энн вздрогнуть. Толстяк произнес:

– Мне хотелось бы иметь приятнейшую возможность пригласить каждую из девушек пообедать со мной, пока этот спектакль в репертуаре. Просто чтобы выразить каждой из вас признательность и показать, что я высоко ценю ваше старание сделать все для успеха этой пьесы. С кого мне начать? – весело спросил он.

Толстяк выглядел как человек, неожиданно обнаруживший, что ему нечем занять свои мысли, и потому готовый на безрассудные поступки, лишь бы заполнить вакуум.

– Мисс Мэйдью, – начал он без энтузиазма, словно желал продемонстрировать хору мальчиков чистоту своих намерений, пригласив ведущего солиста.

– Извините, – отрезала мисс Мэйдью, – я обедаю с Бликом.

Энн не стала слушать дальше; ей вовсе не хотелось обижать Дэвиса, но его присутствие в театре ее потрясло. Она верила в Судьбу и в Господа Бога, в существование Добра и Зла, и верила в Младенца Христа в яслях, во все эти Рождественские истории; она верила, что невидимые силы могут сталкивать людей друг с другом, заставляя вступать на путь, которым эти люди вовсе не собирались идти; но сама она твердо решила, что не станет помогать этим силам. Она не станет подыгрывать ни Богу, ни дьяволу; ей удалось уйти от Ворона, оставив его в ванной комнате крохотного пустого домишки на окраине города, и дела Ворона ее больше не касались. Она не собиралась его выдавать; она пока еще не присоединилась к бесчисленным легионам сторонников организованности и порядка, но и Ворону помогать не хотела. И, выходя из артистической уборной, сбегая вниз по лестнице и потом шагнув из дверей театра на главную улицу Ноттвича, она решительно ступала по нейтральной полосе.