По дорогам прошлого - Владимир Грусланов

Солдаты ждали: офицеры объяснят, что происходит, но те молчали.

Дня через три в штаб корпуса пришло пополнение.

— Эй, васильки во ржи, какие новости?

— Новости, ребята, новости! — тараторил неказистый с виду солдат с такими синими глазами, что казалось, будто вместо глаз у него торчат два василька. Это впечатление усиливалось еще и тем, что усы, брови и волосы на голове у солдата были цвета спелой ржи. Так за ним и осталась кличка: «Васильки во ржи».

— Вот вам и новости, — сказал солдат, оглядываясь по сторонам.

Быстро вынув из-за пазухи гимнастерки какие-то бумаги, он ловким манером сунул их Попову.

— Читай! Только без господ офицеров. А не то — в маршевую роту и на передовые к австриякам! — засмеялся он.

— Свобода, брат! Вот и все новости!

Васька, долго не думая, так же как только что до него солдат с васильковыми глазами, сунул бумаги в карман шаровар — и в сторону.

Немного спустя он сидел у себя на койке. Его окружили Борисов, Калнин и Иван Гетало.

— Вот беда, Семки нет, — сетовал украинец.

Семен Ищенко и Кочергин дежурили на радиостанции.

Окна в комнате закрыли наглухо. Двери приперли изнутри койкой.

— Читайте, ребята! — сказал Попов.

— «Правда». «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — прочитал вслух Калнин и растерянно поглядел на товарищей.

— Чего, чего? — не поверил Борисов. — Ты протри глаза!

— Пролетарии всех стран, соединяйтесь! — повторил латыш такие непривычные слова.

Растерянность прошла. Он овладел собой.

— «Воинам революции», — прочитал Калнин вполголоса, но так, что все слышали:

Эта пора вам как раз подходящая,Не прозевайте ее:Пусть у вас будет земля настоящая,Требуйте смело свое!Бары возьмут все себе с изобилием.Все разберут нарасхват…Знайте: все добыто вашим усилием,Кровью и жизнью солдат!..Не покладайте оружия, воины,Даже и после побед!Знайте, что дома вы все не устроены,Знайте: земли у вас нет!

Латыш замолчал. Он глядел то на газету, то на товарищей и пожимал плечами, не понимая еще, что же произошло.

Он взял в руки другую газету.

— Читай, читай! — нетерпеливо потребовал Василий.

— «Алеют знамена… Красные значки, символы радостной победы, на ружьях солдат, у всех на груди — как цветы… Ликует Царь Царей — Народ», — читал Калнин все громче и громче.

— Что же это, братцы? В Петрограде, народ ликует, а у нас господа офицеры воды в рот набрали. Что это такое, я вас спрашиваю, — вскочил с койки Василий Попов. — Сейчас же к ним! Пусть объяснят!

— Сядь, чумовой! — положил ему на плечо руку Борисов. — Они тебе объяснят пулей в затылок. Слушай! Не мешай…

Кое-как Попова успокоили.

— «Приказ номер первый, — прочитал Калнин, — первого марта тысяча девятьсот семнадцатого года».

Голос латыша звучал торжественно.

— «Совет рабочих и солдатских депутатов Петрограда предлагает…»

Калнин оглядел товарищей и еще торжественнее, словно настоящий артист, прочитал:

— «Во всех воинских частях и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из представителей от нижних чинов. Солдаты уравниваются в правах со всеми гражданами».

— Теперь можешь действовать, — сказал он Попову. — Организованно! Через солдатский комитет!

Вот тут-то и началось…

Ни Борисов, ни Попов, никто другой из команды радистов не думали до этого о том, какой они партии.

— Рабочей! — говорил Борисов.

До войны он несколько лет работал в монтажном цехе завода Эриксона, что на Выборгской стороне в Петрограде. Собирал там телефонные аппараты, считался отличным механиком-слаботочником.

Началась война тысяча девятьсот четырнадцатого года. Его призвали в армию и, как специалиста высокой руки, оставили работать в столице на центральной городской телефонной станции. Только года через полтора Борисова направили в действующую армию,

Борисов с полным правом мог считать себя членом рабочей партии. Но как только взялись за выборы в ротные, а потом и в полковые комитеты, он сам и его приятели растерялись.

Они знали Российскую социал-демократическую рабочую партию большевиков. Но такое же название носила и партия меньшевиков. А еще есть партия социалистов-революционеров.

— Пойди разберись тут, — пробормотал Васька Попов. — Социал-революционеры. Может, это и есть самая правильная партия. Ишь какое название боевое, — рассуждал он.

— Для тебя самая подходящая партия — кадеты. Туда наш капитан записался, — смеялся Ищенко. — Там такие сытые да гладкие, как ты, нужны.

— Бросьте, ребята, я хочу разобраться, где наша с вами дорога, — говорил обиженно Попов. — Кадеты не для нас. Это понятно. С кадетами буржуи: фабриканты и заводчики. А вот наша путь-дорога где?

Радисты ходили на митинги, слушали ораторов. Своих и приезжих. Ораторы говорили хорошо. Послушаешь, все за рабочий класс, все за крестьян, а войну до победного конца требовали.

«Оборона отечества!» — кричали меньшевики.

«Защита свободы», — вторили им социалисты-революционеры.

Такой разлад кругом, такое смятение умов. Все кричат: «Мы за народ идем!», «Мы за народное счастье стоим!» Пойди тут разберись. То ли дело большевики. У них проще: «Долой грабительскую войну!»

Борисова избрали в ротный комитет.

— Теперь гляди в оба! — напутствовали его друзья-радисты.

На первых порах страшновато было сидеть на заседаниях. Хотелось сказать слово-другое о солдатской доле, да посмотришь на председателя комитета, поручика Гуляницкого, что расшифровкой радиограмм занимался, язык присохнет — и смолчишь.

А в полковом комитете, куда довольно часто приходил Борисов, и того хуже. Народ разношерстный. Председатель комитета — капитан, кадетского толка.

В те дни солдат нутром правду чуял. Офицер — белая косточка — дело другое. «Своя рубашка ближе к телу», — самый понятный для него закон. Вот он и стоял за «войну до победного конца», чтобы мундир свой сохранить, оклад командирский оправдать. А солдату мундир ни к чему. Ему молот в руки или плужок подходящий, чтобы землю вспахать да хлеб засеять.

Членов партии попервоначалу было совсем мало. Все больше сочувствующие.

Кто считал, что он сочувствовал социалистам-революционерам, то есть эсерам, кто меньшевикам. Те кричали о свободе, о правах человека и гражданина, о великом назначении России.

Строже держали себя сочувствующие большевикам. Да их было и меньше в комитете, человек пять всего.

Меньшевики и эсеры не давали большевикам ходу. Но те не молчали, в драку с меньшевиками и другими шли смело.

Борисов посещал заседания ротного и полкового комитетов, но выступал редко, больше слушал. По правде сказать, он немножко растерялся.

— Ты кому сочувствуешь в комитете? — приставал к нему Васька.

— Шел туда, ребята, казалось, сочувствовал рабочей партии. Попал в комитет, словно раскололся. Меньшевики к себе тянут, эсеры к себе. Большевикам рот замазывают.

— Маленький! Может быть, соску дать? Ты кадета послушай. Он тоже за народ, — издевался Васька. — Вот мы тебя коленом из комитета, тогда разберешься!

В самый разгар политических дебатов Борисову принесли письмо.

— Из Петрограда! — сказал солдат из батальона связи, с особым почтением подавая толстый пакет.

— Откуда? — удивился Гетало.

— Из Пе-тро-гра-да! — повторил по слогам военный почтарь. — По случаю свободы — без вскрытия!

Слова почтаря ошеломили всех, кто в этот момент находился в одной комнате с Борисовым.

— Читай! Читай всем, Иван! Эх, мать честная! — ударил каблуком об пол Попов. — Читай, комитетчик? Правду узнаем…

Борисов прочитал письмо вслух.

— Читай еще! С начала! — потребовал Гетало.

Письмо выслушали еще раз.

— Братцы! Родные мои! Что же такое творится! — чуть не плача, кричал Васька Попов. — Там, в Петрограде, по всей России, революция, народ с оружием в руках за свое счастье бьется с капиталистами, а мы тут в жмурки с господами офицерами играем. Братцы, что же это такое!

— Не блажи! — остановил его Кочергин, редкого ума солдат. — Борисов, ты член комитета. Требуй сбор! Прочитай письмо на комитете.

Совет Кочергина пришелся всем по душе.

После настойчивого требования Борисова и его товарищей удалось собрать ротный комитет, а еще через день — полковой.

Как ни вертелся поручик Гуляницкий, чтобы не допустить такого позора, как он говорил, Борисов прочитал письмо на полковом комитете.

«Дорогой Ваня! Поздравляю тебя со свободой. Пусть загоревшаяся над Россией заря свободы разгорится в яркое солнце правды и справедливости.

Я думаю, что тебе доподлинно известно о совершившихся событиях, но все-таки постараюсь кое-что описать. Хотел послать раньше, но знал — цензура не пропустит. А теперь, когда со всех фронтов в Петроград едут делегаты с приветствиями, незачем цензуре замазывать наши вести.