Молодость - Александр Сергеевич Долгирев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, Комиссар, ты не хочешь начинать войну с фашистами, но как насчет расплаты за старые обиды?
– Что ты имеешь в виду?
– Садись и выслушай. Если после того, что я тебе расскажу, ты все еще не захочешь мне помочь, я не стану тебя больше убеждать, ты выйдешь из этой комнаты и никогда больше меня не увидишь.
Ансельмо, судя по его лицу, был весьма заинтригован. Он вновь сел в кресло и приготовился слушать.
– Прибыв в Рим, я не терял времени даром. Я принялся копать и составил что-то вроде списка видных местных фашистов. Это было не так уж трудно – они проникли во все сферы жизни города, причем не особенно-то и скрываются. Обратил я внимание, разумеется, и на Социальное движение, но если замахиваться на Микелини13 или Альмиранте14 еще явно рановато, то вот к персоне адвоката Микелини я присмотрелся. Он член Социального движения, ранее был чернорубашечником, остался верен Муссолини после 43-го и служил в Республике Сало15. Но самое главное, это его имя. Его зовут, Малатеста.
Услышав это имя, Комиссар потемнел лицом и как-то расплылся в кресле, сразу став лет на десять старше своего возраста. Через минуту он хрипло спросил:
– Ты уверен, что это он?
– Да.
Комиссар надолго погрузился в размышления. Итало не торопил его. Он прекрасно знал, о чем думает старый товарищ. А Ансельмо думал о то, что последние восемнадцать лет жаждал убить человека по фамилии Малатеста.
Это было зимой 1945-го года. Комиссар тогда находился под арестом неподалеку от Верчелли. Не прошел простую проверку на дорогах и попал в застенок, где его держали уже неделю, но отчего-то не расстреливали. За эту неделю его допросили уже больше двадцати раз. Чернорубашечник, лицо которого все время было скрыто за светом, направленной прямо в глаза Ансельмо лампы, постоянно спрашивал про какого-то партизанского командира по прозвищу Бородач. Комиссар молчал. Даже захоти он рассказать о Бородаче хоть что-то, у него бы это не вышло, потому что Ансельмо почти ничего о нем не знал. Они с Итало познакомятся только через месяц.
Дни шли. Нога, раздробленная почти год назад и сросшаяся не вполне правильно, болела нещадно, как и все тело после тяжелых каждодневных побоев. Ансельмо кормили каждый день, но совсем не дали одеял или теплой одежды, поэтому он страшно мерз по ночам. Наконец, на седьмой или на восьмой день (Комиссар не был уверен), его и еще десяток узников, которых держали в других камерах, посадили в грузовик и повезли в сторону ближайшего леса. Перед отправлением Ансельмо успел заметить знакомую фигуру допрашивавшего его чернорубашечника, но не его лицо – тот стоял спиной, а перед ним отчитывался верзила, который обычно избивал Комиссара на допросах. Ансельмо услышал только одну фразу:
– Все будет исполнено, синьор Малатеста.
«Совсем не по-армейски» – подумал тогда Комиссар, но не стал на этом заостряться, имея более серьезные проблемы – их везли на расстрел – в этом Ансельмо не сомневался. На подъезде к лесу Комиссар собрал все оставшиеся силы и выбросил себя из кузова грузовика прямо на заледеневшую грунтовку. Не обращая внимания на боль, Ансельмо вскочил и поспешил под укрытие заснеженных деревьев, молясь, чтобы охранники в кузове оказались не только растяпами, но еще и мазилами. Его мольбы были услышаны, и до леса Комиссар добрался, так и не обретя лишних отверстий в своем теле.
Что было в следующие несколько часов, Ансельмо плохо помнил. Он шел и шел по лесу, все дальше уходя от дороги. Потом обессилел и устроился под пышной елью, немного прикрывшись за пригнутыми снегом почти к самой земле ветвями. Комиссар понимал, что умирает. Он пытался не уснуть, но порой все равно проваливался в тяжелое, грозившее вечностью забытие. В один момент, придя в себя, Комиссар отчетливо увидел сквозь прореху в ветках лицо молодого парня. Ансельмо, как мог, присмотрелся к нему и чуть не испустил вздох разочарования – парень был в форме фашистской национальной гвардии.
Парень повернул свое лицо к Комиссару и тоже заметил его. Они так и застыли, глядя друг на друга. У гвардейца было красивое, даже аристократическое лицо с изящными усами и внимательными глазами. Комиссар очень хорошо запомнил это лицо. Неожиданно парень приложил указательный палец правой руки к губам, а потом посмотрел куда-то в сторону и крикнул:
– Здесь никого!
Через пару часов, которые Ансельмо совсем не запомнил, его нашли крестьяне из ближайшей деревни, которые смогли спасти его и выходить. Из всех пленников тот день пережил только он.
– Так ты поможешь мне, Комиссар?
Бородач вернул Ансельмо из воспоминаний. Он моргнул несколько раз, приходя в себя, и понял, что все это время сжимал челюсти так сильно, что теперь они болели. Ансельмо с трудом подчинил себе одеревеневший язык:
– Да, Бородач, можешь на меня рассчитывать.
Глава 7
Рецепт настоящего прошутто
– Смотрели что-нибудь на этой неделе, Чиро?
– Да, в понедельник попал на «Леопарда».
– И как вам?
– Сандра уснула на середине.
– Сандра? Ваша девушка?
– Ну да…
– Как то вы не очень в этом уверены, Чиро.
– Это было наше первое свидание.
– Тогда понятно… А второе было?
– Да, вчера.
– Ну, значит все не так плохо! Куда ходили на этот раз?
– Тоже в кино. На американский мюзикл. Ей, вроде, понравилось.
– Вот вы и нашли то, что ей нравится, Чиро – мюзиклы! Начало отношений с женщиной, это как перевод стихов с другого языка – сперва все время получается что-то не то, но с каждым следующим разом все лучше и лучше.
– Ей, как я понял, больше понравился Фред Астер, а не сам фильм…
– Фред Астер – интересный выбор. Не так очевидно, как Тони Кертис или Кирк Дуглас.
– Ну да…
– Чиро, позвольте маленький совет: никогда не ревнуйте своих женщин к певцам, актерам и писателям. Во-первых, это выглядит смешно; во-вторых, это бессмысленно; а в-третьих, женщины совсем не глупы – они прекрасно понимают, что вы рядом, а Фред Астер далеко, просто иногда все склонны увлекаться выдуманными персонажами.
На этот раз Чиро даже не сказал: «Ну да…» – он просто кивнул. За прошедшую неделю Сальваторе успел позабыть о своем новом знакомце, поэтому появление Чиро на Пьяцца Навона в половину четвертого пополудни стало для Кастеллаци неожиданностью. Но, несмотря на то,
