Гендер и язык - Антология

Устойчивость наивно-лингвистических представлений о разном использовании ругательств мужчинами и женщинами отражается в критике системы воспитания детей благородных сословий, представленной Элиотом в произведении «Гувернер» («The Governour») (1531). Элиот рекомендует, чтобы ребенок достопочтенного джентльмена воспитывался женщиной, которой не разрешается «произносить никаких неприличных слов» в его присутствии. Чтобы ребенок не слышал таких слов, он настоятельно советует не допускать мужчин к воспитанию.

Шекспир, наоборот, осмеивает этот культурный стереотип. В пьесе «Король Генрих IV» Готспер ругает свою жену за использование просторечных выражений:

Hotspur.

Come, Kate, I’ll have your song too.

Lady Percy:

Not mine, in good sooth.

Hotspur:

Not yours, «in good sooth»! Heart!You swear like a comfit-maker’s wife!Not yours, «in good sooth»; and «as true as I live»;and «as God shall mend me»; «as sure as day»;And givst such sarcenet surety for this oaths,As if thou never walk’dst further than Finsbury.Swear me, Kate, like a lady as thou art,A good mouth-filling oath; and leave «in sooth»And such protest of pepper-gingerbreadTo velvet-guards and Sunday citizens

(I Henry IV, III. I. 248ff.).

Готспер:

Теперь я хочу твою песенку, Кэт.

Леди Перси:

Как бы не так, ни за какие коврижки.

Госпер:

Как бы не так, ни за какие коврижки!У тебя выраженья, словно ты жена булочника.«Как бы не так», «держи карман шире»,«накажи меня Бог», «чтоб мне света не видать».Ты божишься, как будто ты весь векза Финсберийский вал не выходила,Уж если речи клятвой подкреплять,То крупно, во весь голос, по-дворянски.А клятвы с ароматом имбиряОставь воскресным парам на гулянье,Мещанам с бархатом на обшлагах[27].

Шекспир в данном отрывке показывает, что просторечные выражения связаны не только с полом, но и с социальной группой. Готспер настоятельно просит Кэт не ругаться, как жена булочника и другие «воскресные граждане» (буржуазия), а говорить, как подобает «истинной леди», то есть аристократке.

Как показано в предыдущем разделе, джентльмены XVIII в. осознают факт языкового изменения. Артур Мэрфи в остроумной статье в журнале «Gray’s Inn» от 29 июня 1754 г. предлагает создать «Регистр рождения и смерти слов». Он смело развивает эту мысль:

Разграничение слов может проводиться в соответствии с полом, то есть слова, относящиеся к женщинам, и слова, относящиеся к мужчинам, например, D-n ту blood имеет мужское происхождение, а Pshaw; Fiddlestick (дословно «смычок») – Фи! Фу! Тьфу! – я отношу к женским… (цит. по [Tucker 1961, 86]).

Идея разграничения мужских и женских нецензурных слов и выражений по-прежнему широко поддерживается. Спустя 200 лет Робин Лакофф делает точно такое же наблюдение, как и Артур Мэрфи:

Рассмотрим:

а) «Oh dear! You’ve put the peanut butter in the refrigerator again». – «О, дорогой, ты опять положил арахисовое масло в холодильник»;

б) «Shit!! You’ve put the peanut butter in the refrigerator again». —

«Черт, ты опять положила арахисовое масло в холодильник». Можно сделать уверенный прогноз, что люди классифицируют первое предложение как составляющую «женского языка», а второе – как «мужского». [Lakoff 1975, 10].

Позднее Лакофф обобщит свою позицию: «Женщины не употребляют непристойных и неделикатных выражений; женщины – это настоящие специалисты по эвфемизмам» [Lakoff 1975,55].

Хотя Лакофф и отмечает, что затрагивает в большей степени «общие тенденции», а не «сотни корреляций», тем не менее она довольствуется представлением такого наивно-лингвистического материала, неподтвержденного какими-либо исследовательскими выводами, которые можно принять или опровергнуть. Менее удивительно, что Есперсен в 1922 г. высказал такую точку зрения:

Не может быть никаких сомнений, в том, что женщины оказывают огромное и всеобщее влияние на развитие языка благодаря их подсознательному уклонению от непристойных, грубых выражений и их склонности к использованию чистых и (в некоторых случаях) завуалированных и уклончивых фраз.

Далее он переходит к особым случаям ругательства:

Среди того, против чего женщины возражают в языке, должны быть упомянуты все виды ругательств.

В сноске он дополняет:

Существуют большие различия в отношении к брани между различными нациями; но я думаю, что в тех странах и в тех обществах, где ругань – норма, чаще ее можно обнаружить среди мужчин, чем среди женщин, во всяком случае, это верно для Дании [Jespersen 1922,246].

Названные авторы склонны отмечать большую вежливость женщин в использовании языка, но мы должны задать вопрос, не является ли то, что они делают, попыткой указать женщинам, как им следует говорить. Избежание ругательств и грубых слов приветствуется в речи женщин как идеал, к которому стремятся (так же как и молчание, как мы увидим в разделе «Разговорчивость»). Несомненно, что люди в течение долгого времени задумывались над различным отношением женщин и мужчин к употреблению ругательств и табуированных выражений. В шестой главе мы увидим, что нам по-прежнему не хватает научных данных, способных подтвердить или опровергнуть это представление.

2.2.3. Грамматика

Развитие литературного английского языка способствовало осознанию языковой вариативности, и в связи с этим лучшему пониманию того, что есть нормированность языка. Когда стандарт принимался и кодифицировался, то формы, отклоняющиеся от него, рассматривались как «неправильные». В XVIII в. познание в грамматике еще не достигло современного уровня. Грамматики были, скорее, предписывающими, чем описательными, формулирующими законы правильного употребления. В них часто входили разделы по правописанию и пунктуации, которые показывают, насколько рано грамматисты за основу своих трудов взяли письменный язык.

Самые ранние исследователи грамматики и риторики рассматривали «правильный» порядок элементов во фразе, например мужчины и женщины:

Некоторые ставят карету впереди лошади, например, когда говорят: моя мама и мой папа дома, даже не осознавая неправильности своих слов. Хотя так часто и случается (один Бог знает, почему), но, по крайней мере, в разговоре давайте придерживаться естественного порядка и ставить мужчину перед женщиной, как предписывает этикет[28].

Идея «естественного порядка» и превосходства мужского бесцеремонно навязывается и в употреблении языка: «мужской род ценнее, чем женский» [Poole 1646, 21]. Возможно, эта идея явилась необходимой предпосылкой правила о полонеразличительном, родовом местоимении (sex-indefinite) he, вытесняющем употребление they или he, she в тех случаях, когда пол субъекта неизвестен.

Сравните следующие три предложения:

1. Someone knocked at the door but they had gone when I got downstairs (Кто-то постучал в дверь, но когда я спустился, они ушли);

2. Someone knocked at the door but he or she had gone when I got downstairs (Кто-то постучал в дверь, но когда я спустился, он или она ушли);

3. Someone knocked at the door but he had gone when I got downstairs (Кто-то постучал в дверь, но когда я спустился, он ушел).

В соответствии с предписывающей грамматикой только последнее из высказываний является «правильным» (первое – «неправильное», а второе – «нескладное»). Часто цитируемое утверждение Джона Кикби из «Новой английской грамматики» («New English Grammar») 1746 г. гласит:

Лицо мужского рода откликается на общее имя, которое подразумевает и мужское и женское; поскольку любой человек знает то, что он говорит [Kirkby 1746, 117].

За недостатком места мы не можем в полном объеме обсудить альтернативные заслуги родового (generic) he и they в значении неопределенного лица в контексте, требующем местоимения, не различающегося по полу (для детального изучения см. [Bodine 1975b]). Важный момент состоит в том, что андроцентрические (мужское как норма) отношения, достаточно заметные в ранних трудах по языку, были действительно взяты за основу для некоторых описательных правил грамматики. Многие люди рассматривают феминистскую точку зрения на использование родового he как вводящую в заблуждение и обреченную на неудачу. («Я чувствую… что попытка изменить употребление местоимений бесполезна» [Lakoff 1975, 45]). У этих людей вызывает недоверие тот факт, что существующее правило было навязано носителям языка мужчинами-грамматистами XVIII в. Наивно допускать, что кодификация была нейтральной и свободной от модных веяний: те, кто формулировал законы, несомненно, определяли как «правильное» такую грамматическую форму, которую они по какой-либо причине предпочитали.

Что касается грамматики, писатели, наблюдая за языком, высказывают предположение, что женщины часто бывают виновны в неправильном словоупотреблении. Следующий отрывок является типичным для своего времени:

Вчера я вошел в гостиную, где обнаружил миссис Корнелию, третью дочь моей дамы, как всегда одну, читающую газету, в которой, как я позже обнаружил, были стихи о любви и дружбе… По почерку, с первого взгляда, я не мог догадаться принадлежали ли они даме, но, надев очки и внимательно прочитав, по своеобразному стилю орфографии и некоторой небрежности в грамматике я понял, что это был сонет, написанной женщиной [Richard Steele 1713]; цит. по [Tucker 1961, 69].