Голоса летнего дня - Ирвин Шоу

— Ну вот, парни, — сказала ирландка, указывая на разложенные на столе аккуратные кучки. — Подходите, берите и кончайте ныть и жаловаться! По одиннадцать пятьдесят на каждого!

— А за что доллар пятьдесят? — спросил кто-то из мальчиков.

— Доля каждого, из общих чаевых, — объяснила старуха.

— О Господи!.. — простонал один из юношей. — Вы уверены, что эти бедняги, эта белая кость, что гуляла здесь сегодня, могут позволить себе так потратиться на чаевые? Да они, чего доброго, останутся без икры в будущем году, если станут так швыряться деньгами! Черт бы их всех побрал…

— Никакого богохульства у себя на кухне я не потерплю! — вскипела старуха. — Особенно от таких, как вы! — И с этими словами она выплыла из кухни в подсобку. Сняла фартук, повесила его на крючок, закрыла в подсобку дверь и заперла ее на ключ.

Каннингем откашлялся и запел:

— Там носить зеленое никак, никак нельзя…

Остальные юноши дружно подхватили:

— Такая уж это странная дурацкая страна! — Голоса их гулким эхом отдавались под сводами огромной холодной кухни. — На виселицу попадет всяк, кто по улице пройдет, одетый весь в зеленое, в зеленое, зеленое…

— Это еще не конец! — воскликнул Каннингем.

Тут в кухню ворвалась разъяренная старуха. Пошатываясь, она подошла к Каннингему и погрозила ему пальцем:

— Я не позволю оскорблять ирландцев! Гляди у меня, парень!

— Да он сам ирландец, леди, — сказал кто-то из юношей.

— Знаю, какой он ирландец, — пробормотала старуха. — Подонок он, больше никто! — И снова вышла из кухни. Они слышали, как она неверной походкой направилась через холл к себе в спальню.

— Ладно, — поднявшись, заметил Бенджамин, — в жизни своей еще так не веселился. Иду спать.

Они договорились, что уедут завтра в одиннадцать утра, и устало поплелись наверх, на третий этаж, где под самой крышей разместились комнатушки для слуг.

Подойдя к двери в свою комнату, Бенджамин обнаружил, что она заперта. Борясь со сном, он пытался понять, как такое могло случиться. Он помнил, что перед тем как спуститься вниз, оставил ключ в двери — ведь в комнате у него не было ничего ценного, ничего такого, на что бы мог позариться вор. Но теперь… теперь дверь была определенно заперта и ключа в ней не было… Он пытался поднажать, навалился на нее плечом. Дверь не поддавалась. Тогда он толкнул дверь в соседнюю комнату. Свет там был включен, Каннингем, слишком уставший, чтобы раздеться, распростерся поперек койки.

Бенджамин рассказал ему о двери и отворил окно — посмотреть, сможет ли проникнуть в свою комнату, окно которой находилось футах в трех. В помещение ворвался поток ледяного воздуха, и Каннингем жалобно застонал. Вдоль края покатой крыши тянулся водосточный желоб, сама крыша была покрыта деревянной дранкой, за края которой тоже можно было ухватиться кончиками пальцев. И вот Бенджамин осторожно шагнул на наружный подоконник и стал пробовать желоб на прочность.

— Можешь потом сказать ребятам, — заметил он, обернувшись к Каннингему, — что я пал смертью героя.

Каннингем из последних сил поднялся с кровати и, высунувшись из окна, наблюдал за тем, как Бенджамин дюйм за дюймом подбирается к своему окну, стараясь не смотреть вниз, на землю.

— Да давай же побыстрей, ради Бога! — взмолился Каннингем. — Мерзну я, слышишь?

Наконец Бенджамин достиг своего окна и попытался открыть его. Окно тоже оказалось запертым. Ветер продувал его тонкую рубашку насквозь (белые куртки и галстуки-бабочки они оставили на кухне). Жалюзи внутри были опущены, хотя он точно помнил, что не приближался к окну за те несколько минут, что находился в комнате перед работой.

— А, черт с ним! — сказал он Каннингему. Достал из кармана носовой платок, обернул им ладонь и выбил верхнюю часть стекла. Затем, запустив руку внутрь, нашарил задвижку, повернул ее, приподнял раму, потом — жалюзи и вполз в окно. Уже оказавшись внутри, высунулся из окна и сказал Каннингему: — Все о’кей. Можешь идти спать.

Каннингем закрыл свое окно. Бенджамин подошел к двери и включил свет. Затем осмотрел комнату. Он весь так и дрожал от холода — в разбитое окно со свистом врывался ледяной ветер. Постель была в беспорядке. Одеяло сорвано и валяется на полу, смятая простыня съехала. Наволочка на подушке вся в пятнах — от губной помады…

Блондинка, подумал Бенджамин. Пьяная белокурая шлюха! Наверняка охотилась за третьим парнем, а потом заперла дверь и забрала ключ с собой, чтобы воспользоваться комнатой еще раз. Его расческа и щетка тоже валялись на полу. Он подобрал их. В расческе застряли два-три тонких светлых волоска. Неудивительно, что она выглядела столь безукоризненно причесанной, когда спускалась в зал по лестнице. А что, если просто завернуться, укутаться поплотнее в пальто и лечь спать на полу? «Ну уж нет, — подумал он в следующую секунду, пытаясь побороть приступ бешеной и бессильной ярости, захлестнувшей его. — Не собираюсь доставлять этой сучке такого удовольствия!» Он взял пальто и попытался заткнуть им дыру в стекле. Теперь дуло меньше, но все равно в комнате было страшно холодно. На улице наверняка градусов десять мороза. Весь дрожа, он подобрал простыни и застелил кровать. Пятна от помады оказались в самых странных местах. И еще он заметил на простыне большое пятно спермы и уловил хоть и слабый, но вполне различимый раздражающий запах. Выключил свет, улегся на постель прямо в одежде, только ботинки скинул. Натянул тоненькое одеяло до подбородка. Как только тело немного согрело простыни, ноздри защекотал затхлый запах набитого сеном матраса, аромат духов, запах влагалища и мужского семени. Здесь так и воняло сексом. И ему никак не удавалось уснуть, несмотря на страшную усталость. Он лежал и пытался дышать ртом, чтобы не чувствовать, что всем телом жаждет эту девушку, которую совсем недавно оттрахали на его постели двое мужчин. И еще подумал, что если бы сейчас отворилась дверь и она вошла в комнату, он заключил бы ее в объятия. И тоже занялся бы с ней любовью, если б она приняла его.

С этого момента Бенджамин вдруг понял, что всегда будет искать девушек, похожих на тех, что видел здесь сегодня. Похожих на ту маленькую брюнетку в черном платье, которая, поймав его взгляд, демонстративно поправила бретельку. Что он всю жизнь будет охотиться за сотнями девушек, подобных тем, что танцевали здесь сегодня, будет стремиться переспать с каждой из них. И еще он вдруг понял, что никогда не женится на Пэт, что только на какое-то время способен сохранять верность одной женщине, а все остальное потратит на неразборчивые связи, будет ошибаться, заниматься блудом. Наверное, он вообще не способен на верность.

— О Господи, что же это? — громко простонал он. Встал с постели и включил свет. Потом, весь дрожа, присел на край кровати. Спать совершенно не хотелось. И тут вдруг до него дошло, что он просто умирает с голоду. Он должен хоть немного поесть, иначе просто погибнет. А потом вспомнил: ключ!.. Старуха оставила его в двери небольшого офиса рядом с кухней — в тот момент, когда Каннингем запел: «Там носить зеленое никак, никак нельзя», — и она, разъяренная, вернулась на кухню и набросилась на него.

Бенджамин надел ботинки, подергал дверную ручку. Не поддается. Оглядел комнату в поисках какого-нибудь предмета, с помощью которого можно было бы взломать дверь. И заметил валявшуюся в углу короткую клюшку для гольфа. Очевидно, ее забыл тут летом какой-нибудь мальчик, подносящий мячи и клюшки на поле для игры в гольф. Или же официант, занимавшийся спортом в свободное от работы время. Бенджамин взял клюшку и, действуя ею как рычагом, попытался отодрать верхнюю дверную панель, не обращая ни малейшего внимания на поднятый им шум. Он бешено долбил тонкую планку, и вскоре она стала расщепляться, и образовалась дыра. Отбросив клюшку, Бенджамин уже голыми руками стал отдирать куски дерева. Одна щепка с треском переломилась у него в пальцах, на двери и одежде появились пятна крови, но он настолько вошел в азарт, что и не думал останавливаться.

Казалось, никто в доме не слышал этого шума. Все ребята настолько устали, что их теперь и пушками не разбудить, подумал он. Мало того, ветер так сильно завывал в щелях и каминных трубах, что, казалось, весь этаж был буквально пронизан этим воем, посвистыванием, а также потрескиванием половиц. Скоро отверстие в двери расширилось, через него уже можно было пролезть.

Сначала Бенджамин выбросил в коридор свою маленькую сумку, затем, надев пиджак и пальто, выбрался сам.

Он тихо крался по погруженному во тьму дому Спустился этажом ниже — там располагались комнаты для гостей, но на зиму их закрывали, и кругом стояла полная тишина. Он начал спускаться дальше по лестнице — и вдруг в ноздри ударил запах пролитого виски, пота, прокисшей еды. И он понял, что находится в обеденном зале. Нашел дверь в кухню, включил свет. На выключателе осталось пятнышко его крови.