Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

- Клеониса, - сказал герцог де Лаван, - я привел к вам господина де Жослэна, сьёра де Кеткана, дворянина из города Кенпе. Он прибыл в Париж сегодня утром и жаждет с вами познакомиться. Подарите его своею дружбою. Он достоин ее.

- Подойдите ближе, сударь, - сказала девушка, - я рада видеть вас.

С несчетным числом поклонов и сильно размахивая шляпою, вышел Тюрлюпэн на середину комнаты.

- Тирсис! Серила! - обратилась мадемуазель де Лаван к обоим кавалерам. - Предложите же стул господину де Жослэну. Кенпе? Об этом городе мне еще не доводилось слышать. Где лежит Кенпе? Простите мое невежество.

Тюрлюпэн оказался в некотором затруднении, он не знал, лежит ли Кенпе на берегу реки, или в горах, или у моря, об этом ему писец ни слова не сказал. Но он постарался вывернуться, как мог.

- Кенпе,-сказал он, - это очень большой городок, лежащий посреди пейзажа.

- Посреди пейзажа! - воскликнула девушка. - Это хорошо сказано. Право, мне нравится это словцо. Дайте доску, я запишу его. Кенпе лежит посреди пейзажа. Серила, вы слышали?

- По такой остроте сразу видно человека просвещенного, - откликнулся молодой дворянин.

Герцог де Лаван продолжал между тем знакомить Тюрлюпэна с присутствующими:

- Господин де ла Рош-Пишемэр, господин де Гюнольде, господин де Сент-Эньян. Имя господина де Сент-Эньяна вам, вероятно, знакомо. Он сочинил, по правилам Академии, трагедию в стихах, "Дидону", которая была поставлена в Лувре, в прошлом году, в день рождения королевы.

- Ваш покорный слуга, сударь! - сказал Тюрлюпэн с величавой учтивостью, которая вошла у него в привычку при его профессии. Мадемуазель, я весь к вашим услугам. Сударь, я предан вам, как никому.

Он оглянулся и только в этот миг заметил господина де ла Рош-Пишемэра, сидевшего поодаль, перед камином. Этому дворянину он также засвидетельствовал свое почтение:

- Я весьма рад познакомиться с вами, - заверил он его, - мне крайне приятно сказать вам...

Он растерялся и принялся медленно пятиться к двери, потому что узнал в господине де ла Рош-Пишемэре того дворянина, чья лошадь на Красном мосту поразила насмерть калеку-нищего.

- Мне также крайне приятно, - сказал со скучающим видом господин де ла Рош-Пишемэр, не отводя взгляда от пламени в камине.

Это прозвучало успокоительно для Тюрлюпэна. Он легко вздохнул, потому что уже боялся, как бы этот знатный господин не узнал в нем парикмахерского подмастерья, стоявшего на Красном мосту с бритвами и кочаном капусты, в заплатанных башмаках и старом плаще.

- Подсядьте к нам, сударь! - крикнул ему господин де Гюнольде. Окажите нам эту честь. Тут есть вино, айвы и персики в сахаре. Отведайте-ка этого миндального торта.

К Тюрлюпэну вернулось прежнее самообладание, когда он увидел, что господин де ла Рош-Пишемэр не обращает на него внимания, а остальные так любезно принимают его. Писец оказался в самом деле прав: в этом парике и при шпаге Тюрлюпэн совершенно преобразился.

Он поднял свой стакан и осушил его, стоя, за здоровье мадемуазель де Лаван. Только после этого уселся он за стол.

- Клеониса, - сказал герцог с низким поклоном, - я должен просить вас отпустить меня теперь. Вы знаете, обязанности, лежащие на мне в этом доме, лишают меня возможности продлить удовольствие беседы с вами. Господа, я в любое время ваш преданный и покорный слуга.

- Это вино, - объявил Тюрлюпэн, - лучшее, какое я пил в своей жизни.

- Сразу видно знатока, - сказал господин де Гюнольде.

- Клянусь всеми турками и маврами, оно в самом деле превосходно, уверял Тюрлюпэн.

- О, - воскликнула мадемуазель де Лаван. - Пощадите же своих друзей, господин де Жослэн. Оставьте в покое турков и мавров, такими неразумными и грубыми существами не клянутся. Клянутся приятными предметами родственной нам природы: синевою неба, нежным шепотом зефира, плясками ореад, мягко зыблемыми нивами... Продолжайте, Тирсис!

- Желанием, которое будят во мне ваши уста, Клеониса, - заговорил господин де Сент-Эньян, - всеми стонами, которые я посвятил своей любви, океаном, завидующим синеве ваших глаз, пылом страсти, которою я полн...

- Довольно! Молчите, Тирсис! - приказала девушка, с весьма немилостивым выражением лица.- Это было нехорошо. Фи, страсть - это нечто очень некрасивое.

- Это верно, - подтвердил Тюрлюпэн, - от возбуждения делаются прыщи.

- Это для меня новость, - заметил господин де Гюнольде.

- Я прочитал об этом в книге, которая называется "Печатью мудрости", доверчиво сообщил Тюрлюпэн.-В ней указываются очень полезные вещи. Между прочим, в ней говорится, что из телячьих ножек получается самая лучшая помада.

- Из телячьих ножек! Это надо бы рассказать Его Величеству королю, сказал господин де Гюнольде, - он часами занимается приготовлением всевозможных помад.

Тюрлюпэн поднес рюмку к губам, но так был озадачен этими словами, что не осушил ее.

- Приготовлением помад? - воскликнул он. - Король собственноручно растирает помады? А его мошенники-слуги стоят при этом сложа руки?

- Наш великий король Людовик мастер на все руки,-объяснил ему молодой дворянин. - Он изготовляет веревки, сети и седла, варит варенье, а весною растит зеленый горошек. Он также отлично бреет. Всем своим дворовым офицерам он сбрил бороды.

- Бреет... Нет, это невозможно! - воскликнул Тюрлюпэн в ошеломлении и выпучил глаза на господина де Гюнольде. - Я никогда не видел над воротами Лувра парикмахерской вывески.

- Его Величество находит в этом удовольствие. Тюрлюпэн поставил рюмку на стол.

- Этого я не понимаю, - сказал он, покачивая головою. - Я нахожу, что это весьма раздражающее занятие. И к тому же это чрезвычайно несправедливо. Как же цирюльникам достигнуть благосостояния, если люди будут ходить бриться к королю? И это ему доставляет удовольствие? Ну, знаете ли, я прямо слов не нахожу...

- Тирсис! - воскликнула мадемуазель де Лаван. - Вы сидите, предаваясь благородной меланхолии. Я позволяю вам выразить свои чувства в красивых стихах.

- Никогда бы не поверил, - бормотал Тюрлюпэн, который все еще не мог прийти в себя.

- Ваше слово для меня закон, Клеониса, - сказал господин де Сент-Эньян.

Он опустился на табурет у ног молодой девушки, мечтательно поднял глаза на обшитый деревом потолок и запел очень приятным голосом, аккомпанируя на лютне стихам собственного сочинения:

Когда на небе, пламенея,

Светила нам любви звезда,

От синих глаз твоих пьянея...

- А парики он тоже делает? - спросил Тюрлюпэн.

...Ах, как я счастлив был тогда,

Какие нежные названья

Дарили мне уста твои!

Нетленны все воспоминанья...

- Скоблит людям подбородки! Король! Я ошеломлен! - говорил Тюрлюпэн.

...О нашей сладостной любви.

И как я ни вздыхаю томно,

Сердечной муки не уйму...

- Довольно! - крикнула мадемуазель де Лаван. - Ваши стихи, Тирсис, весьма посредственны сегодня. Видела я уже влюбленных, сочинявших лучшие стихи.

Грустные, минорные аккорды исторг из своего инструмента господин де Сент-Эньян и пропел в заключение:

Я опускаю лютню скромно,

Покорный слову твоему.

Потом он встал и произнес, подняв страдальческие глаза к потолку, вздохнув и поклонившись:

- Вы очень жестоки, Клеониса, к преданнейшему из ваших друзей. Вы знаете, что я вас люблю.

- Я это знаю,- сказала девушка и швырнула хлебным шариком в грудь Андромеды. - Знаю, но никогда не придавала значения вашим чувствам.

- Я нахожу, - сказал Тюрлюпэн, - что слова, пропетые этим господином, чье имя я позабыл, заслуживают внимания. Мне жаль, что я не обучен играть на этом инструменте и петь под его аккомпанемент.

- До вашего прихода, сударь, у меня еще была некоторая надежда, обратился к Тюрлюпэну несчастный влюбленный, - но теперь мне приходится опасаться злейших бед. Клеониса любит вас, в этом невозможно сомневаться. Замолвите же ей словечко для меня. Я этого жду от вашей доброты.

Тюрлюпэн дружески похлопал молодого дворянина по плечу.

- Я в этих делах мало понимаю, - ответил он, - однако, вижу, что мадемуазель принадлежит к тем особам, по отношению к которым нужно вести себя настойчиво. Не следует падать духом. Мой совет - попытайтесь-ка взять ее подарочками: подносите ей то цветы, то ленты или перчатки, или скляночки с духами.

- Черт побери! - воскликнул господин де Гюнольде.-Это совсем неплохая мысль. Что вы на это скажете, Клеониса?

- Скажу, - ответила девушка, хлопнув веером по парику Тюрлюпэна, - что этот господин де Жослэн изрядный бесстыдник. Но дворянину, приехавшему из таких далеких краев, нужно многое прощать. Он мне нравится. Я нахожу его очаровательным. Господин де Жослэн, я знаю, что вы меня любите и разрешаю вам признаться мне в этом.

- Клеониса! - простонал господин де Сент-Эньян.-Сжальтесь же надо мною. Вы меня убиваете. Каждое ваше слово пронзает мне сердце.

Господин де ла Рош-Пишемэр поднялся со своего места. Он стоял, скрестив руки на груди, и лицо его, озаренное отблесками огня, выражало злобу и презрение.