Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

- Скажу, - ответила девушка, хлопнув веером по парику Тюрлюпэна, - что этот господин де Жослэн изрядный бесстыдник. Но дворянину, приехавшему из таких далеких краев, нужно многое прощать. Он мне нравится. Я нахожу его очаровательным. Господин де Жослэн, я знаю, что вы меня любите и разрешаю вам признаться мне в этом.

- Клеониса! - простонал господин де Сент-Эньян.-Сжальтесь же надо мною. Вы меня убиваете. Каждое ваше слово пронзает мне сердце.

Господин де ла Рош-Пишемэр поднялся со своего места. Он стоял, скрестив руки на груди, и лицо его, озаренное отблесками огня, выражало злобу и презрение.

- Вот она, любовь наших дней! - сказал он глумливо. - Люди напускают на себя томность, обращаются со слезами на глазах к возлюбленной, падают в обморок, когда ей угодно прогневаться. В какое дурацкое время мы живем! Отцы наши пренебрегали чувствительными словами и влюбленными воздыханиями, и все же их красавицы всегда были готовы танцевать с ними тулузский танец.

Мадемуазель де Лаван слабо вскрикнула от ужаса и негодования и зажала уши руками.

- Постыдитесь! Постыдитесь, господин де ла Рош-Пишемэр! Как смеете вы здесь, в этой комнате, говорить о таких вещах?

- Тулузский танец? - повторил, недоумевая, Тюрлюпэн.- Я прошу простить меня, но я не знаю этого танца.

- Тулузским танцем, - объяснил господин де Гюнольде, - мы называем ту приятную игру вдвоем, при которой победитель и побежденный получают одинаковое удовольствие.

- Серила! - воскликнула в восторге молодая девушка.- Я поздравляю вас! Вы изъяснили грубую, мерзкую и пошлую вещь самыми изящными словами, какие только можно было найти.

- Теперь я знаю, о какой вы игре говорите,- сказал Тюрлюпэн. - Но мы ее называем токадильей. Я часто присутствую при том, как наш господин викарий играет в нее с моим олухом-слугою.

- Как? - воскликнул господин де Гюнольде. - Верить ли мне ушам своим? В нее играет ваш викарий, да еще на итальянский лад, с одним из ваших слуг? Это забавно.

- И лучше всего,- воскликнула девушка, трясясь от хохота, - лучше всего то, что этот добрый викарий позволяет при этом присутствовать господину де Жослэну. Вы это только представьте себе! Что может быть забавнее деревенских нравов!

Тюрлюпэн, к досаде своей, заметил, что сделался предметом увеселения для общества. Он не понимал причины этого веселья.

- Я не знаю, что вас рассмешило, - сказал он, строго взглянув на мадемуазель де Лаван. - Я не нахожу в этом ничего смешного. Это маленькое приятное развлечение, эта токадилья, и больше ничего. А что касается вас, сударь, - обратился он к господину де ла Рош-Пишемэру, чья надменно-глумливая усмешка особенно его возмутила, - что касается вас, то, как мне отлично известно, у вас нет никаких оснований...

- Ну? - произнес дворянин, и усмешка исчезла у него с лица. -Я слушаю и жду. Что хотите вы мне, сударь, сказать?

- Больше ничего, - ответил Тюрлюпэн, потому что только это и ничего больше не сообщил ему герцог де Лаван.- Больше ничего. Это все, что я хотел вам сказать.

Господин де ла Рош-Пишемэр медленно приблизился, остановился перед Тюрлюпэном и стал его внимательно разглядывать. И в тот же миг Тюрлюпэну вдруг стало ясно, что в лице этого дворянина перед ним стоит его гибель, конец его похождения, смерть.

Все умолкли.

- Чем дольше я думаю, - сказал вдруг де ла Рош-Пишемэр, - тем больше убеждаюсь, что вижу вас не в первый раз. Нет, я не ошибаюсь. Мы уже встречались.

Тюрлюпэн смертельно побледнел. Страх душил его. Но он это скрыл и собрался со всеми силами, чтобы повести себя в этот миг по-дворянски.

- Я вас отлично помню, - продолжал господин де ла Рош-Пишемэр. - Я только не знаю, где и когда это было, но вашего лица я не забыл. Вы стояли от меня в двух шагах и так таращили на меня глаза, что мне хотелось приказать своим лакеям вас отхлестать.

Тюрлюпэн выпрямился. То обстоятельство, что не зашло речи о кочане капусты, бритвах и заплатанных башмаках, опять вдохнуло в него мужество.

- Ах, вот что, хорошо, что я это знаю,- воскликнул он. - Вы, стало быть, хотели приказать своим лакеям отхлестать меня. Прекрасно, но вы не на таковского бы наскочили, смею вас уверить. И если бы я не должен был считаться с герцогом де Лаваном, имеющим честь быть моим хозяином...

Господин де ла Рош-Пишемэр показал движением руки, что хочет сделать одно предложение.

- Я прекрасно понимаю, что вы желаете получить удовлетворение, произнес он небрежно. - Разрешите предложить вам вот что, сударь. В саду есть небольшая красивая площадка, усыпанная песком, вы найдете ее, если от левой боковой калитки сделаете пятьдесят шагов по прямому направлению, а затем повернете направо. Если угодно, я завтра буду ждать вас там с одним из моих друзей, едва лишь стемнеет.

- Превосходно, - ответил Тюрлюпэн, обрадованный тем, что господин де ла Рош-Пишемэр принимает его за дворянина. И в этот же миг ему припомнились слова, которые он слышал двумя днями раньше в цирюльне вдовы Сабо о дворянине из Пикардии. Они показались ему чрезвычайно подходящими при данных обстоятельствах.

- Дуэль при свете факелов, - сказал он. - Это забавно. Он поклонился господину де ла Рош-Пишемэру. Затем он отвесил поклон присутствующим:

- Мадемуазель, благоволите смотреть на меня как на своего покорного слугу. Господа, примите уверение в моем совершенном уважении. Имею честь откланяться.

- Я запрещаю вам драться с господином де Жослэном, - крикнула молодая девушка, когда Тюрлюпэн вышел из комнаты. - Вы оскорбили его. Вы должны перед ним извиниться...

Господин де ла Рош-Пишемэр подбросил полено в камин. Потом опять уселся перед ним.

- Мадемуазель, - ответил он,- власть ваша надо мною, слава Богу, имеет границы. Я буду драться с этим странным дворянином, это решено.

- Но я этого не желаю. Я запрещаю вам. Он остроумен, у него забавные мысли, с ним весело. Он мне нравится.

- Он вам нравится? Ну а мне он не нравится,-сказал, пожав плечами, господин де ла Рош-Пишемэр.-"Герцог де Лаван, имеющий честь быть моим хозяином!" Это, по-вашему, остроумно? Вы находите это забавным? А затем разве вы не заметили? - от него несет луком! Это тоже не может способствовать нашему сближению.

Глава XV

Тюрлюпэн укрылся в темном углу галереи. Там стоял он, подавленный тревогою за свою жизнь, и в его смятенной душе гнев боролся с отчаянием.

- Отчего, черт возьми, дворянину этому так хочется вонзить мне в тело свою шпагу? - спрашивал он себя в сотый раз. - Где я, в конце концов: среди христиан или язычников? Он проткнет меня в трех или четырех местах и оставит валяться на песке. А как же религия? Этого не следовало бы позволять. Кто бы мог мне вчера это предсказать? Проклятье, ну и влип же я!

Подталкиваемый страхом и тревогою, он принялся ходить взад и вперед.

- Дворянином быть опасно, - бормотал он. - Ешь, пьешь, получаешь удовольствия и не успеешь опомниться, как уже лежишь на площадке, продырявленный шпагою в стольких местах, что уж никакой лекарь не поставит тебя на ноги. Этот проклятый мерзавец смеется мне прямо в лицо! Жалкий подлец в желтом атласе! Но он у меня за это поплатится. Не так-то ему будет легко меня укокошить. Достанется и ему на орехи.

Он вспомнил, что не так давно господин Ле-Гуш в цирюльне показывал как-то кабатчику, как делаются выпады, кварты и терции. И он выхватил шпагу из ножен и принялся яростно рубить и колоть белый мрамор коленопреклоненной Дианы, метившей куда-то своим копьем.

Но рука Тюрлюпэна, привыкшая управлять легкими бритвами, не выносила тяжести шпаги.

- Не идет дело, - плакался он. - Устаешь от этого как собака. И нельзя ни на мгновение остановиться, иначе ты погиб. И существуют еще какие-то квинты и финты, и большие секунды, и малые секунды, и парады, и шарады, и всего этого я не запомнил. Надо было смотреть внимательнее, теперь уже поздно. Вот если бы позволено было тузить кулаками друг друга, я бы его так прижал к стене, что он передохнуть бы не мог. Но со шпагой этой мне не управиться.

Измучившись, он стоял, опустив шпагу и вперив глаза в темноту.

- А не проткнуть ли его, прежде чем он соберется вынуть шпагу из ножен? Броситься на него и распороть живот без предупреждений? Раз, два, и кончено дело, и я, откланявшись, иду своей дорогою. Но и это не годится. Видит Бог, не годится. Нужно ждать сигнала, говорил господин Ле-Гуш. Нельзя начинать, когда заблагорассудится, нужно проделать множество церемоний, прежде чем тебе позволят рубить.

Но едва лишь он отказался от такого плана спасти свою жизнь, как у него уже возник другой, показавшийся ему гораздо более разумным и легче осуществимым.

- В доме этом так много дворян, умеющих обращаться со шпагою, - сказал он себе. - Если бы мне уговорить кого-нибудь из них вместо меня сразиться с этим подлым дворянином, желчным и злобным, как дьявол? Поговорю-ка я с герцогом, так радушно и приветливо меня принявшим. По виду судя, он умеет действовать шпагой. Может быть, он окажет мне такую услугу, если я его об этом попрошу. Честное слово, мне приятнее будет его видеть мертвым на площадке, чем себя.