Перстень старой колдуньи - Елена Ткач

И она шла. Покорная, сломленная, как неживая... И возвращалась вся разбитая, опустошенная, словно в воду опущенная. Она не могла противиться злой воле кольца или того, кому это кольцо принадлежало... а в том, что кольцо её злое - Никита ни на секунду больше не сомневался.

Но Ева ведь говорила, что кольцо - мамино. Что это её подарок. Но чувствовал: тут что-то не так. Не может мамин подарок нести человеку зло это против законов природы! А значит в них правды нет - в этих словах... не мама Еве его подарила!

И сделав это важное открытие, Никита вздохнул, словно тяжкий груз с него свалился. Сидя здесь, в маленькой уютной комнатке бабы Маши рядом сЕвой, он догадался о многом... О нет, вовсе не обо всем! Ее история по-прежнему была для него загадкой.

И вдруг... вдруг Кит обернулся, точно его кто-то окликнул. На стене у него за спиной среди прочих фото в круглых и прямоугольных рамках была фотография улыбавшейся женщины. На руках она держала малютку, которая смеялась во весь свой беззубый роток, показывая пальчиком в объектив. Кит встретился взглядом с этой женщиной и сразу догадался, что познакомился с Евиной мамой. Он её сразу узнал! И уже не мог отвести глаз. Она глядела на него, улыбалась и... как будто просила о чем-то.

Маленькая, изящная, со светлыми волосами, зачесанными наверх и прихваченными с боков двумя черепаховыми заколками. С длинными загнутыми ресницами, нежной линией губ, детски-распахнутыми, чуть удивленными фиалковыми глазами... У Женьки были её глаза! И весь облик её, и стать.

Глядя на нее, Кит подумал: наверное у неё была легкая летящая походка. И еще... ещё тонкие удлиненные пальцы. Она... хорошо играла на рояле... пела... что еще?

Он как будто играл в какую-то веселую игру, вроде "Угадай мелодию", но это была не игра.

Ее звали Наталья... да, это он вспомнил - об этом упоминал Волошин. Но вот остальное... этого он не знал - не мог знать, но информация проявлялась в нем как фотография на листе фотобумаги, опущенном в раствор с проявителем.

Она работала с книгами. Писала их? Нет. Скорее переводила... Да, точно: переводы с английского! Он без смигу глядел на её фотографию, а она каким-то непонятным образом рассказывала ему о себе. Скорее всего, Наталья Андреевна переводила не прозу - поэзию. Кит сам себе удивлялся, но знал, что его догадки верны. Ведь она сама с ним сейчас говорила! Но как? Бог весть...

Она не хотела с кем-то общаться... с кем-то из родственников... с женщиной. Это была сестра? Нет. Тетка. Сестра её матери. Значит Ева приходится той внучатой племянницей. Да, все так. Наталья Андреевна вдруг заболела. Слегла. До этого она побывала у своей тетки, хотя идти к ней совсем не хотела. Она угасла от неизвестного вируса, - так сказали врачи. У неё просто выпили душу, - всю до капли... Он вдруг ясно осознал это, как и то, что все время сидит, словно в трансе, не отрывая взгляда от фотографии на стене.

Он вскочил, обернулся к Еве.

- Скажи, это ведь фотография твоей матери? - крикнул он, указывая на фото. - Правда ведь? А это ты... да?

- Как ты угадал? - Ева тоже вскочила и вся вытянулась как струна. Никто... ни один человек не помнит о маме! Как будто её никогда и не было... - она всхлипнула и закрыла лицо руками.

Он кинулся к ней. Через минуту они уже сидели на постели Сомика за занавеской, и он целовал её мокрые щеки, глаза и руки, и шептал ей все ласковые слова, какие только знал, и сам был весь мокрый от слез - её ли, своих ли - не ведал...

- Я знаю, твоя мама была чудесная... Я таких не встречал. А она была как сама радость - ласковая, хорошая. Талантливая... да? Так ведь, я угадал?

И Ева кивала в ответ, и, обессиленная, склонялась к его плечу, и плакала, плакала... А он радовался, что она может хоть поплакать спокойно. Впервые её чувства разделял близкий и понимающий человек.

- А... откуда... ты... - всхлипнула она, с трудом выговаривая слова, как ты догадался, что на той фотографии именно она?

- Не знаю, - честно ответил он. - Просто увидел её - и все! Сразу узнал.

Он вдруг почувствовал смутную тревогу - это было похоже на приближение далекой грозы или землетрясения или ещё чего-то подобного - грозного, страшного... И невольно взглянул на камень. Тот начинал тускло светиться, точно внутри в нем завибрировало что-то, зашевелилось и ожило...

- Ева, ты можешь сделать одну вещь... для меня? - спросил он её, почти не дыша, потому что их губы ещё секунду назад узнавали друг друга.

- Какую, - она улыбалась ему сквозь слезы, и в этой улыбке уже был ответ: "Дурачок, ну конечно!"

- Ты можешь... снять это кольцо?

- Снять? - переспросила она и тон её тотчас же изменился. - Но зачем? Это же мамино кольцо - я тебе говорила, что никогда с ним не расстаюсь.

- Даже если от этого будет зависеть чья-то жизнь?

- И чья же? Уж не твоя ли? - насмешливо переспросила она.

- Нет, конечно! Это я глупость сморозил, ну... пошутил в общем...

- Ничего себе шуточки! - она вдруг резко отпихнула его обеими руками. - Да ты просто поехал! Тоже мне, прикольчики... кретин несчастный!

Отдернула занавеску и вышла, - прямая, сердитая.

- Баба Маша, мне пора. Вы за Сомиком поглядите?

- А куда ты торопишься, Женечка? Вы же, кажется, с Никитушкой за книжками собрались.

- Не надо мне никаких книжек. Мне к тетушке пора - она приболела. Мы с ней договорились, что я вечерком к ней зайду, так что...

Она не обернулась, когда вслед за ней из-за занавески вышел Никита.

- Ева, - окликнул он её, и собственный голос показался ему чужим.

Ее ресницы чуть дрогнули. Казалось, вот-вот - и она улыбнется, вновь станет прежней. Но это колебание длилось одно мгновение - накинув куртку, Ева вылетела за дверь, бросив ему на ходу:

- Пока...

Он стоял посреди комнаты, не в силах пошевелиться... Всего каких-нибудь пару минут назад они целовались и она приникла к нему, счастливая и доверчивая, а он губами осушал её слезы ...

И такая вдруг перемена!

- Не тушуйся, Никитушка, - послышался глуховатый голос Марии Михайловны. - Это после смерти матери девочка моя дорогая так переменилась. Характер у неё испортился. Сам видишь: то ласковая и веселая, а то прямо как туча! Но я думаю это пройдет. Ты вот ей и поможешь. Только если не станешь обиды свои смаковать, а ринешься в бой. Глянь-ка в окно.

Там, внизу, под окном, среди пуржащей метели виднелся силуэт девочки. Она шла, низко наклонив голову, шла против снега и ветра, а у ног её кругами вился черный кот. И откуда только он взялся?!

Мария Михайловна перехватила его взгляд.

- Ох, этот мерзкий котище! Так бы, кажется, и схватила за шкирку, да вышвырнула вон! Только к нему не подступишься - когтями порвет. Злющий, что тигра! Я его к себе в комнату не впускаю, так он в коридоре дежурит Женечку ждет. Куда она - туда и он, а вернее, наоборот. Мне иногда сдается, что это кот её водит, словно пастух теленочка на веревочке. Эх, кабы разорвать эту веревку, только на то у меня - у старухи - сил недостает. Тут другие силы играют - невидимые. А ты сможешь, - очень твердо сказала старушка, глядя Никите в глаза.

- А откуда он взялся - этот кот? Он, что, давно с Евой живет?

- Да, почитай, с тех пор как матушка её померла, - царствие ей небесное, - с тех пор этот негодник и объявился. А откуда взялся - про то я не знаю. Может, пристал на улице - Женечка очень животных любит. А может, ей кто его отдал... Только хорошо бы, чтоб сгинул этот поганый кот без следа. Так и зовет её, так и тянет!

- А куда? К тетке? Я слышал про Евину тетку, которая в Самокатном переулке живет...

- Да, есть такая, - бабушка Маша отвела взгляд, и Никита понял, что ей отчего-то не хочется говорить об этом.

- А ты ступай за ней, сынок - сам все и узнаешь. Мне ли вас, молодых, учить как за дружечками своими приглядывать, чтобы отвести от беды. А беда - она ведь возле Женечки ходит. Ох, мальчик милый, близко она! Неужели сам ты не чувствуешь?

И она взглянула в упор на парня своими прозрачными выцветшими глазами, которые когда-то цвели и сводили мужчин с ума. И взгляд её был участливым, дружеским, но в то же время и испытующим, словно она спрашивала его: ну, что медлишь? Или сил у тебя маловато? Разве не знаешь, что за любовь свою надо сражаться, что многого не добьешься, сидя за печкой в тепле?

- Ну, Марья Михайловна, я пойду. Спасибо вам., - он вздохнул, собираясь с силами. - Я все сделаю... - он хотел ещё что-то сказать, но голос прервался.

Старушка его обняла. Трижды перекрестила.

- Ну, ступай с Богом. И помни - ты должен успеть до Рождества. Ты должен отвоевать ее! Но самое страшное время - сочельник. Про это раньше-то каждый помнил,а теперь немногие знают. Злые силы гуляют по земле в эту ночь. Чувствуют, что подступает конец их вольнице - Царь небесный рождается - наш спаситель земной. И ты поберегись в эту ночь... Ты молитвы какие знаешь?

- Нет... - потупясь, ответил Никита.

- Эх ты, Аника-воин!

Бабушка Маша подошла к комоду, выдвинула верхний ящик, порылась в нем и достала сложенную вчетверо бумажку, всю исписанную мелким почерком.