Коррозия характера - Ричард Сеннетт

Глава 3

Гибкость

Слово «гибкость» (flexibility) вошло в английский язык в XV веке. Изначально его значение происходило из простого наблюдения, что хотя дерево и гнется на ветру, его ветви всегда стремятся вернуться в первоначальное положение. Следовательно, «гибкость» — это способность дерева уступать силе и обретать себя снова; это испытание и восстановление одновременно. Идеально гибкое человеческое поведение должно иметь такой же предел прочности на разрыв — оно должно адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам, но не ломаться под их воздействием. Общество сегодня ищет пути, как сокрушить зло рутины через создание более гибких институтов. Однако при осуществлении гибкости на практике концентрируются, главным образом, на силах, сгибающих людей.

Предтечи современной философии прямо связывали «гибкость» человека с его способностью ощущать мир. Так, Локк в своей работе «Опыт о человеческом разумении» писал: «Индивид есть такая сознательная думающая вещь, которая ощущает или осознает удовольствие и боль и которая способна быть счастливой или предаваться горю…». Юм в работе «Трактат о человеческой природе» утверждал: «когда я углубляюсь в то, что я называю „я сам“, я всегда „спотыкаюсь“ о некое особенное восприятие того или иного рода — жары или холода, света или тени, любви или ненависти, боли или удовольствия»[30]. Эти ощущения суть следствия воздействия внешнего мира, который «сгибает» индивида, словно дерево, то так, то этак. Теория моральных чувств Адама Смита также опиралась на констатацию этих внешних, меняющихся воздействий.

Философское размышление о характере тоже билось впоследствии над тем, чтобы найти принципы внутренней регуляции и самовосстановления, которые бы уберегли ощущение цельности своего «Я» от сенсорного воздействия. Однако в работах, написанных после Адама Смита и посвященных политической экономии, акцент был сделан на абсолютном изменении. Гибкость такого рода ассоциировалась с добродетелями предпринимательства. Следуя за Адамом Смитом, политические экономисты в XIX веке противопоставляли предпринимательскую гибкость тупой тяжеловесной устойчивости промышленного рабочего. Джон Стюарт Милль в своей работе «Принципы политической экономии» рассматривал рынок как театр жизни, в равной степени опасный и волнующий, где торговцы выступают как артисты-импровизаторы.

В то время как Адам Смит был моралистом, провозглашавшим ценность сочувствия, политические экономисты, которые последовали за ним, сосредоточивались на другой этической ценности. Так, например, Милль считал, что именно гибкое поведение порождало личную свободу. Мы тоже все еще склонны думать, что это именно так. Мы воображаем, что открытость к переменам, адаптивность являются теми качествами характера, которые необходимы для свободного действия, ибо человеческое существо свободно именно потому, что способно изменяться. В наше время, однако, новая политическая экономия «предает» это стремление личности к свободе. Отвращение к бюрократической рутине и поиск гибкости скорее спродуцировали новые структуры власти и контроля, чем создали условия, которые бы нас освободили.

Система власти, что таится в современных формах гибкости, состоит из трех элементов — это переизобретение институтов, гибкая специализация продукции и концентрация власти без ее централизации. Факты, попадающие под каждую из этих категорий, знакомы большинству из нас, они не составляют тайну. Труднее оценить последствия этих фактов для личности.

Прерывное переизобретение институтов. Пособия по бизнесу и современные журналы имеют тенденцию изображать гибкое поведение как стремление к переменам, но фактически это перемены особого рода, влекущие особые последствия для нашего восприятия времени. Антрополог Эдмунд Лич попытался разделить опыт восприятия изменения времени на два вида. В одном виде опыта, мы знаем, что вещи меняются, но кажутся продолжением того, что было ранее. В другом виде опыта существует разрыв из-за событий, которые необратимо изменили нашу жизнь[31].

Рассмотрим, например, такой религиозный ритуал, как причастие. Когда вы берете просфору, вы как бы приобщаетесь к тому же самому акту, который совершался кем-то много лет тому назад. Если вы замените облатку из черного хлеба просфорой из белого хлеба, вы не очень измените смысл ритуала; другой тип муки вполне органично вписывается в этот обряд. Но если вы будете настаивать на том, чтобы замужним женщинам разрешили совершать богослужения в качестве священников во время причастия, вы необратимо измените само значение понятия «священник», и, таким образом, изменится смысл самого причастия.

Ритмы труда, которые описал Дидро, взяв в качестве примера бумажную фабрику, или привычные процедуры, которые изобразил Антони Гидденс, дают нам примеры первого типа восприятия меняющегося, но континуального времени. Напротив, «гибкое» изменение того типа, которое происходит сегодня, нацелено на бюрократическую рутину и стремится решительно и бесповоротно переизобрести институты, так что настоящее перестает быть продолжением прошлого.

Краеугольным камнем современной управленческой деятельности становится убеждение, что нежесткие сетевые структуры более открыты для решительного переизобретения, чем пирамидальные иерархии, такие, которые правили в эпоху Форда. Соединение узловых пунктов в такой системе свободнее; вы можете изъять какую-либо часть, по крайней мере в теории, без того, чтобы разрушить другие части. Эта система фрагментирована, и в этом заложена возможность для вмешательства. Сама эта несвязанность как бы побуждает вас к ревизии.

Специфические техники переизобретения институтов в этом направлении на сегодняшний день хорошо отработаны. Менеджеры используют различные компьютерные программы, которые стандартизируют управленческие процедуры. Таким образом, становится возможным даже для очень большой корпорации увидеть, как функционируют ячейки в институциональных сотах, просто используя программу, и, следовательно, быстро отсекать дублирующие или неэффективные структуры. Те же самые компьютерные программы дают возможность бухгалтерам и организационным планировщикам определить количественно, какие программы или сотрудники могут быть сокращены в процессе слияния корпораций. Так называемое «делегирование» относится к особой практике предоставления меньшему числу менеджеров контроля над большим числом подчиненных; «вертикальная дезинтеграция» дает членам «корпоративного острова» множество многоцелевых задач для осуществления.

Знакомый термин для такой практики — «реинженирование», и самый бросающийся в глаза факт относительно реинженирования — это сокращение рабочих мест. По оценке экспертов, численность американских рабочих, которые подверглись сокращению с 1980 по 1995 год, варьировалась от низшей отметки — в 13 миллионов до высшей — в 39 миллионов. Сокращение рабочих мест напрямую связано с возрастающим неравенством, так как только меньшая часть рабочих среднего возраста, которых «выдавили», нашла подобную работу за ту же самую или более высокую оплату. В современной «библии» по этому предмету — она называется «Реинженирование корпорации» — ее авторы, Майкл Хаммер и Джеймс Чэмпи, защищают организационное реинженирование от обвинения, что это просто прикрытие для того, чтобы уволить людей. Они утверждают, что «сокращение рабочих мест и реструктуризация означают только одно: делать меньше с меньшим числом. А реинженирование, напротив, означает делать больше с меньшим числом»[32]. Эта декларация словно призывает «дух» эффективности — само слово «реинженирование» вызывает в воображении более жесткое управление, достигаемое решительным разрывом с прошлым. Но обертоны эффективного реинженирования вводят в заблуждение. Необратимые изменения происходят именно потому, что само реинженирование может быть чрезвычайно хаотичным процессом.

К середине 90-х годов, например, многие бизнес-лидеры поняли, что только в высокооплачиваемой фантазийной жизни консультантов большая корпорация легко может выработать новый бизнес-план, привести себя в порядок, реинженировать себя, а затем на всех парах устремиться вперед, чтобы реализовать этот новый проект. Эрик Клемонс, один из наиболее трезвых и практичных среди этих консультантов, самокритично заметил, что «множество, даже большинство, попыток реинженирования терпят крах», главным образом потому, что организации во время процесса «выдавливания» людей становятся нефункциональными: бизнес-планы ревизуются и подвергаются сомнению; ожидаемые прибыли нередко оказываются эфемерными, а сама организация теряет свое направление и цель[33]. Организационные изменения вместо того, чтобы следовать путем «направленной стрелы», часто устремляются в разные и нередко конфликтующие между собой направления: например, прибыльное управленческое подразделение вдруг продается, а через несколько лет «материнская» компания пытается вернуться обратно в бизнес, в котором она знала, как делать деньги перед тем, как начать себя переизобретать. Такие выкрутасы подсказали социологам Скотту Лэшу и Джону Урри идею о том, что можно говорить о гибкости, главным образом, как о «конце организованного капитализма»[34].