Воспоминания о Николае Шмелеве - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но одно дело возможность смены направления деятельности, другое — ее реализация. Предстоял перевод всего жизненного уклада на абсолютно новые рельсы. Разумеется, в системе МИД также приходилось готовить аналитические бумаги с выводами и предложениями, но они носили четко выраженный оперативный, «приземленный» характер. Отныне же требовался более широкий взгляд на ситуацию с учетом и исторического фона, и политических параллелей, и перспектив развития. Я очень признателен директору-основателю института академику В. В. Журкину за поддержку и советы в это сложное для меня время. Никогда не забуду внимания со стороны его заместителя В. Н. Шенаева, который способствовал публикации результатов моих исследований в серии «Доклады Института Европы» (с 1997 г. в ней практически ежегодно выходили подготовленные мной работы), а также подставленное доктором исторических наук Н. А. Ковальским дружеское плечо в деле приобщения к проектам общеинститутского масштаба.
И все-таки я стал ощущать Институт Европы как свой родной дом только после того, как в 1999 г. Николай Петрович стал его директором. Никогда раньше я не встречался с таким абсолютным тождеством человека и его дела. Новый руководитель и возглавляемая им научная организация составляли одно неразрывное целое. Николай Петрович почти физически ощущал институт как часть самого себя. Он обладал редчайшей способностью создавать вокруг себя атмосферу сплоченности, доверия и взаимопонимания. Искал для каждого из сотрудников соответствующее его потенциалу место в рамках решения общих задач Института, находил это место и добивался, чтобы сотрудник занял его. Не останавливался перед тем, чтобы легонечко подталкивать вперед молодежь, слишком часто испытывавшую робость перед лицом формальных трудностей, связанных с получением научных степеней.
Он трогательно заботился о том, чтобы в институте готовилась достойная смена для составляющих его гордость ярких ученых мужей и дам, чья творческая биография вступала в завершающуюся стадию. Через год-два и сам Николай Петрович собирался целиком посвятить себя исследовательской работе, покинув с этой целью директорский пост и предложив в качестве своего преемника Алексея Анатольевича Громыко, которого он высоко ценил за глубину научного мышления, организаторский талант, энергию и настойчивость. По его инициативе научный коллектив института выдвинул кандидатуру А. А. Громыко в члены-корреспонденты РАН.
Характерно для Николая Петровича было категорическое отсутствие бюрократического стиля руководства. Он никогда не ставил свою оценку работы сотрудников в зависимость от продолжительности их ежедневного присутствия в стенах института. Критерием в его глазах были конкретные результаты научного поиска — идеи, статьи, книги, брошюры, доклады на конференциях. Как директор он был обязан быть в институте — ведь помимо научной работы ему приходилось решать массу технических, финансовых и прочих проблем, без чего существование научной организации в наше сложное время просто невозможно. Но его неодолимо тянуло к стопке чистых листов на письменном столе (к компьютеру он так и не привык). В стенах своего директорского кабинета он жаловался: «Здесь невозможно сосредоточиться, работать не получается».
Мне часто вспоминаются наши первые задушевные беседы, которые проходили на начальных мероприятиях российско-германского Петербургского диалога, служивших установлению контактов не только между представителями обеих стран, но и внутри каждой из делегаций. Меня приятно поразили открытость Николая Петровича, его откровенность и прямота его суждений. Наши взгляды на международную ситуацию и на состояние практически всех проблем, волновавших российское общество, были близки или совпадали. У Николая Петровича было шутливое обыкновение удостоверяться в моральных качествах человека, о котором он слышал впервые, задавая собеседнику вопрос: «Он за белых или за красных?». Речь, естественно, шла не об идеологии или о политических взглядах соответствующего лица, а исключительно о его порядочности и надежности. Я был счастлив тем, что мы вместе были «за красных», что мой директор является также моим единомышленником. С самого начала мы стали безгранично доверять друг другу.
Шмелёв умел сам радоваться жизни и заражать окружающих бодростью, оптимизмом, готовностью принимать реальности такими, какими они есть. К моим самым светлым воспоминаниям относятся дни (к сожалению, очень редкие), когда мы вместе участвовали в международных мероприятиях, проводившихся в Германии. Будь то Берлин или Мюнхен, Николай Петрович увлеченно интересовался всем: особенностями истории, архитектуры, деталями поведения автохтонного населения, традициями еды и питья в тех местах, которые он посещал. Он был энциклопедически образован, но никогда не отказывался пополнять запас своих знаний. Ему доставляло почти детское наслаждение распробовать вкус местного глинтвейна посреди толпы посетителей рождественского базара где-нибудь на узкой улочке рядом с величественной Мариенкирхе в центре Мюнхена. Или сравнивать достоинства сортов пенного напитка берлинского и баварского производства в пивном зале на Фридрихштрассе по соседству с Русским домом в Берлине.
Летом 2011 г. случилось так, что директор берлинского Русского дома пригласил нас провести в его гостевых помещениях почти неделю, отделявшую два организованных им мероприятия (при возвращении в промежутке в Москву вторичный прилет Шмелёва в Берлин стоял бы под вопросом). Мы были с женами, и эта неделя по-семейному непринужденного интеллектуального общения и исполненного искрометным юмором и самоиронией обмена мнениями стала, пожалуй, самой памятной в моей жизни. В россыпи связанных с Николаем Петровичем драгоценных камней памяти видное место занимают дни, проведенные в Баварии делегациями института по приглашению профессора Генриха Оберройтера, возглавлявшего до недавнего времени Академию политического образования в Тутцинге. Если между немцами и русскими могут существовать дружественные отношения, то именно они характеризовали атмосферу этих контактов.
Оптимизм и жизнелюбие были характерны для Николая Петровича в любой ситуации. И в любой ситуации он оставался бессребреником. Его место в самолете находилось всегда в эконом-классе, рядом с другими участниками нашей делегации, причем часто оно было самым неудобным. Он был способен на весьма резкую критику тезисов, которые он считал неправильными, и в то же время уважительно относился к людям, которых признавал честными и неподкупными, даже если они ошибались.
Он одобрил включение в 2002 г. в серию Докладов Института подборки записей из моих берлинских дневников за 1989–1990 гг., но предложил изменить название публикации. Первоначальный вариант звучал так: «Дилетанты правят бал». Николай Петрович был мнения, что такое название может быть воспринято как обидное для М. С. Горбачёва, роль которого в ликвидации ГДР стояла в центре материалов публикации. Директор не отрицал, что политика последнего генсека КПСС привела к катастрофическим результатам, но настаивал на высоких личных качествах Горбачёва — его доброте, бескорыстности, человеколюбии, отказе от применения насилия (что было бесспорно). В итоге публикация пошла под заголовком «„Народ нам не простит…“» — это была цитата из высказываний самого Горбачёва в беседе с нашим послом перед отлетом из Берлина в октябре 1989 г. (в передаче посла высказывание генсека звучало дословно следующим образом: «Народ нам не
