Бурные дни Кавказа. Изменение ментальности российских офицеров, участвовавших в Кавказской войне - Алексей Дубровин

К. К. Пиратский. Формы нижних чинов Отдельного Кавказского корпуса. 1860

Однако российский колониализм на Кавказе имел особый специфический характер, существенно отличавшийся от классического европейского. Он шел в полном соответствии с многовековой тенденцией расширения России, выходом ее к естественным границам. Как заметил великий историк рубежа XIX – XX вв. В. О. Ключевский: «История России есть история страны, которая колонизуется»122.

Согласно понятиям XIX в., которые естественно разделяли российские офицеры, под колонизацией понимали «массовое вселение в некультурную или малокультурную страну выходцев из какого-либо цивилизованного государства. Результатом такого заселения является колония или колониальное государство, находящееся в той или иной зависимости от метрополии, т. е. государства, из которого вышли поселенцы»123. При этом надо заметить, что процесс колонизации не является общепринятым и существует множество различных ее видов, дифференцирующихся от целей, методик, характера взаимоотношений между представителями колонизующего и автохтонного народов.

В отличие от большинства европейских держав, осуществлявших захваты исключительно ради материального обогащения, причинами российской колонизации являлось массовое переселение россиян из густонаселенных районов, а также стремление контролировать стратегически важные территории. Последнее имело жизненно важный и часто вынужденный характер, так как Россия постоянно подвергалась агрессии со стороны соседей.

Однако самым главным отличием российского колониализма является то, что Россия изначально складывалась как многонациональное государство, для которого было характерно отсутствие комплекса превосходства, лояльное, и иногда даже покровительственное отношение к другим, особенно малым народам. И это неудивительно, ведь Россия всегда испытывала недостаток в людях, поэтому, при победе над своими противниками, не происходило целенаправленного истребления, как это делалось во многих колониальных империях. Напротив, в России «побежденных» стремились всеми силами завлекать на государственную службу, для чего им даже предоставлялись определенные привилегии недоступные для остального населения страны. Толерантность закреплялся в воинском уставе, принятом Петром I, наставлявшего начальников вести себя с подчиненными, независимо от звания: «Какой бы веры или народа они суть не были, между собой должны христианскую любовь иметь»124.

Кавказ оказался в орбите имперских воззрений преимущественно благодаря стратегически важному положению. Современники называли его не иначе как «мостом» и «трамплином в Азию»125. И действительно, кавказский регион в XVIII – XIX вв. являлся ареной соперничества целого ряда мировых держав: России, Турции, Персии, Англии и Франции. Несмотря на установившуюся к середине XIX в. гегемонию России в регионе, все они на протяжении Кавказской войны продолжали проявлять активный интерес к Кавказу. Они активно материально и психологически поддерживали независимые кавказские народы к бескомпромиссному сопротивлению российской армии. Для реализации своих целей они активно использовали специальных агентов – эмиссаров126.

Европейцы принимали участие в формировании некоторых национально-освободительных символов. В Национальном музее Адыгеи среди исторических флагов хранится уникальное знамя натухаевцев, в основе которого лежит французский триколор.

Знамя натухаевцев времен Кавказской войны. Фото автора

В сложившейся ситуации российские офицеры, отождествлявшие себя главными защитниками интересов государства, воспринимали захватническую войну на Кавказе как необходимую и вполне справедливую. Набеги кавказских горцев, постепенно усиливавшиеся пропорционально увеличению роста пограничного российского населения, подкрепляли их уверенность в необходимости покорения воинственных соседей.

Тем не менее, в российском обществе война на Кавказе воспринималась весьма неоднозначно. Следует заметить, что вплоть до начала активных наступательных действий в 1850-х гг., оно оставалось в «полном неведении»: о войне судили поверхностно «по нескольким повестям да рассказам людей, приезжавшим на Пятигорские воды»127. В отличие от офицеров российское общество в массе не понимало даже целей, заставлявших государство добиваться столь дорогостоящего в материальном и людском отношениях покорения далекой страны. Ведь в общем обзоре внешнеполитической стратегии Кавказ всегда занимал второстепенное значение (даже в войнах против Турции главной задачей Кавказской армии являлось отвлечение сил противника от главного – Балканского театра военных действий), а на его покорение отводилась значительная часть ресурсов страны. К концу 1850-х гг. на это тратился каждый шестой рубль государственного бюджета128, не говоря уже о крупных безвозвратных людских потерях.

Поэтому российская общественность вела активное обсуждение целей, задач и путей скорейшего завершения малоизвестной, но затянувшейся войны. Для обоснования необходимости дорогостоящей войны выдвигались утверждения о богатстве края, хотя на самом деле Кавказ вплоть до открытия крупных нефтяных месторождений в Азербайджане в конце XIX в. приносил одни убытки. Звучали идеи о просветительской роли России, распространявшей плоды «цивилизации» на «варварские» кавказские народы. Весьма убедительно выглядела цель защиты единоверной Грузии от «мусульманского ига»129. Также убедительно и небеспочвенно представлялась необходимость покорения воинственных горцев как единственного эффективного способа защиты пограничных подданных России130.

Сторонники необходимости присоединения Кавказа выдвигали предположения цены возможной неудачи. По их мнению, поражение на Кавказе стало бы демонстрацией ее слабости. А это в свою очередь привело бы не только к падению престижа России на международной арене, но и способствовало объединению ее врагов. Произошло бы неминуемое усиление сепаратизма у других свободолюбивых подданных империи. Кроме того серьезный удар был бы нанесен по обороноспособности южных регионов страны: «превращению границы от Каспийского моря до Китая в постоянный источник угрозы». И все это означало бы многократное увеличение общих военных расходов131. Все эти утверждения дополняли «геостратегическое» восприятие офицеров.

В то же время на Западе считали, что будто бы Россия была сама заинтересована в продолжительной перманентной войне на Кавказе «как в некоем хроническом раздражителе», позволяющем поддерживать вооруженные силы в постоянном боеспособном состоянии132. Эта точка зрения шла в полном соответствии с созданной в то время «теорией войны» известного немецкого военного теоретика К. Клаузевица. В соответствии с которой офицеры должны были постоянно упражняться в военном искусстве, а в мирное время отправляться туда, где идет война133.

Однако в российском обществе подобные воззрения считали беспочвенными. Здесь трезво осознавали дороговизну такой «военной школы». Не стоит забывать, что и без Кавказской войны, Россия регулярно участвовала в военных конфликтах.

Впрочем, справедливости ради, следует заметить, что в России действительно существовала категория людей, заинтересованных в затягивании конфликта. Но это были не российские власти, а облеченные значительной самостоятельностью кавказские начальники, пылкие офицеры134, а также многие «мирные горцы», которые благодаря непрекращающейся войне имели ряд привилегий.

Особенностью российского колониализма, достаточно ярко проявившегося на Кавказе, является стремление не просто к завоеванию территории, но и к ее инкорпорации в общероссийское социально-культурное и экономическое пространство. Кавказские горцы в конечном итоге должны были приобрести равные с остальными жителями России права и обязанности. Российская власть становилась гарантом безопасности в регионе. Российские войска не только защищали кавказские народы от вторжений персидских и турецких войск, но и способствовали прекращению разорительных междоусобиц135.

Помимо сугубо военных методов завоевания, российской стороной активно использовались разносторонние дипломатические, экономические, финансовые и просветительские методы, направленные на мирное распространение влияния136. Так, еще Екатерина II подчеркивала, «что не единою силою оружия… побеждать народы, в неприступных горах живущие… но паче правосудием и справедливостью, приобретать их к себе доверенность, кротостью смягчать, выигрывать сердца и приобщать их более обращаться с русскими»137.