Дорога скорби - Дик Френсис

Сумасшествие? Психоз? Непреодолимая тяга к бесцельному, безжалостному разрушению?

Это не походило на того Эллиса, которого я знал. На человека, с которым я состязался на скачках, с которым смеялся и с которым мы много лет были близкими друзьями. Нельзя знать другого человека так хорошо и все же не знать совсем. Или можно? Нет.

Неотступные мысли не давали мне уснуть всю ночь, и утром я отослал Линде Фернс ее чек обратно.

"Я не продвинулся в расследовании, – написал я. – Весьма сожалею".

Через два дня тот же самый чек вернулся ко мне. "Дорогой Сид, – писала в ответ Линда, – оставьте эти деньги. Я знаю, что однажды вы поймаете этих подонков. Я не знаю, что вы сказали Рэчел, но она повеселела, и после вашего визита на прошлой неделе ей перестали сниться страшные сны. За одно только это я должна заплатить вам вдвое больше. С любовью, Линда Фернс".

Я отложил чек в ящик, покончил с бумажной работой и пошел на свою обычную тренировку по дзюдо. Дзюдо, которым я занимался, – это тонкое искусство самозащиты, изменение равновесия за счет собственного движения нападающего, чтобы одолеть его. Дзюдо – это ритм, рычаг, скорость и иногда – воздействие на болевые точки, но, насколько я знал, всегда штука тихая.

Крики и удары карате, хлопанье по матам ради выражения агрессии мне никогда не нравились и были не нужны. Я не стремился к физическому превосходству и не затевал драк. С покалеченной рукой, жокейским весом и ростом в пять футов семь дюймов мне нужно было только выживание.

Я проделывал привычные упражнения, думая о другом. В лучшем случае мое знание дзюдо было моральной опорой. От многих опасностей нельзя спастись умением бросить нападающего через плечо. Меня не оставляли мысли об Эллисе. Я ошибся. Конечно же, я ошибся. Все знали его в лицо. Он не мог рисковать, что увидят, как он крадется ночью к пастбищу, вооруженный чем-то вроде мачете.

Но он устал от известности. Слава не заменит опасности, сказал он.

Ему было мало того, что он имел. И все-таки... он не мог.

Спустя неделю после дерби я поехал на четыре дня в Эскот, покрутился там, повосхищался лошадьми и экстравагантными женскими шляпками. Я должен был получить от этого наслаждение как обычно. Но вместо этого я чувствовал себя так, как будто передо мной разворачивался бессмысленный фарс, танцы над бездной.

Эллис бывал там каждый день и, конечно же, разыскал меня.

– Как дела, "горячая линия"?

– "Горячая линия" молчит.

– Так, значит, ты здесь для того, чтобы напугать своего торговца лошадиными ногами? – с дружеской иронией спросил он.

– Надеюсь на это.

– А что, если он просто не сможет удержаться? – спросил Эллис.

Я повернулся и посмотрел ему в глаза.

– Я поймаю его.

Он улыбнулся и отвел взгляд.

– Все знают, что ты ловко справляешься с такими делами, но готов поспорить...

– Не спорь, – прервал его я. – Не спорь, это не к добру.

Кто-то подхватил его под руку, требуя обратить внимание. Он хлопнул меня по плечу и сказал с обычной приветливостью:

– До встречи, Сид.

Его увлекли в сторону, а я не мог поверить, я не мог поверить, что он сказал мне зачем, даже если не сказал как.

"Что, если он не сможет удержаться ?" Можно ли совершать бессмысленные жестокости помимо собственной воли? Нет...

Да, можно, и да, так часто бывает. Но только не Эллис. Нет, не Эллис.

Алиби, подумал я, отыскивая рациональный выход. Я выясню, где был Эллис в те ночи, когда происходили нападения на лошадей. Я смогу подтвердить к своему удовольствию, что это не он, что у меня нет подозреваемых вообще, и я никогда не отыщу этих подонков. И со спокойной душой запишу себе поражение.

В пять тридцать на следующее утро после Золотого кубка в Эскоте я проснулся от телефонного звонка и услышал в трубке взволнованный высокий женский голос, который сказал:

– Я хочу поговорить с Сидом Холли.

– Вы с ним говорите, – сказал я, заставляя себя сесть и щурясь на часы.

– Что?

– Вы говорите с Сидом Холли. – Я сдержал зевоту. Черт побери, полшестого!

– Но я звонила в "Памп" и просила "горячую линию"!

Я терпеливо объяснил:

– Они переадресовывают звонки прямо мне. Так что вы разговариваете с Сидом Холли. Чем могу вам помочь?

– Боже, – растерянно выдавила она. – У нас жеребец с отрезанной ногой.

У меня перехватило дыхание.

– Где вы?

– Дома. Ох... то есть в Беркшире.

– А точнее?

– Комб-Бассет, к югу от Хангерфорда.

– И... э-э... Что у вас делается?

– Всеобщий плач и стенания.

– А ветеринар?

– Я только что ему позвонила. Он едет.

– А полиция?

– Они кого-то послали. Но мы решили, что лучше позвонить вам.

– Да, – ответил я. – Я сейчас же приеду, если вы не против.

– Для этого я вас и побеспокоила.

– Тогда как вас зовут? Ваш адрес?

– Бетти Брэккен, Мейнор-хаус, Комб-Бассет, – она спотыкалась на каждом слове, как будто не могла упомнить.

– Пожалуйста, – попросил я, – попросите ветеринара не отвозить ни жеребца, ни ногу на живодерню, пока я не приеду.

– Я постараюсь, – отрывисто сказала она. – Бога ради, скажите мне почему? Почему наш жеребец?

– Я приеду через час.

Что, если он не сможет удержаться... Пусть это будет не Эллис, подумал я. Пусть это окажется делом рук какого-нибудь несчастного психа, движимого собственным больным подсознанием. Эллис был бы способен контролировать такие порочные побуждения, даже если бы они у него были. Пусть это будет не Эллис.

Кто бы это ни был, его надо остановить, и я остановлю его, если смогу.

Я побрился в машине, держа бритву на батарейках в руке, действующей от батареек, и преодолел восемьдесят миль по относительно пустынному шоссе М4 с такой скоростью, что стрелка спидометра дрожала там, куда я редко ее загонял. Антирадар молчал. Ну и хорошо.

Было прекрасное июньское утро, ясное и свежее. Я въехал в ворота Мейнор-хауса, поставил машину и ровно в шесть тридцать вошел в дом, за открытой дверью которого были суета, громкие голоса и всеобщий зубовный скрежет.

Женщина, которая звонила, бросилась ко мне, едва увидела. Она была вне себя от волнения.

– Сил Холли? Благодарение Богу. Хоть один разумный человек в этой компании.

Компания состояла из двух полицейских в форме и толпы людей, которые впоследствии оказались родственниками, соседями и просто любопытными, а также полудюжины собак.

– Где жеребец? – спросил я. – И где его нога?

– В поле. Там ветеринар. Я сказала ему, чего вы хотите, но это упрямый шотландец. Бог знает, будет ли он ждать, сварливый старый черт. Он...

– Покажите мне, где это. – Я резко прервал ее излияния.

Она заморгала.

– Что? Ах да. Идите сюда.

Она быстро провела меня через дом какими-то дальними коридорами, напомнившими мне Эйнсфорд, да и любой старый дом, который был построен в расчете на слуг. Мы прошли через комнату с оружием, комнату с цветами, с пылью и наконец вышли через заднюю дверь во двор, заставленный мусорными ящиками.

Оттуда через зеленые деревянные ворота она повела меня садом вниз по дорожке к стальным решетчатым воротам.

Я начал уже думать, что мы заблудились, когда неожиданно впереди оказалась дорожка, заставленная машинами, и примерно десяток человек возле загона. Моя провожатая была высокой худой женщиной лет примерно пятидесяти, она была одета в старые плисовые брюки и оливковый шерстяной свитер. Ее неприбранные седеющие волосы свисали на высокий лоб. Она не заботилась о том, как выглядит, и у меня сложилось впечатление, что она относится к тем женщинам, для которых внешний вид вообще мало значит.

Она замедлила шаг. Люди, опиравшиеся на ограду вагона, выпрямились.

– Доброе утро, миссис Брэккен.

Она машинально кивнула и провела меня в ворота, которые один из них распахнул перед нами. За воротами, примерно в тридцати шагах, стояли еще трое мужчин, мужеподобная женщина и трехногий жеребец. Все, за исключением жеребца, жестами и позами выражали нетерпение.

Один из мужчин, высокий, седой, в очках в черной вправе, сделал пару шагов нам навстречу.

– Миссис Брэккен, я сделал то, что вы хотели, но уже поздно помогать вашему бедному малышу. А вы, должно быть, Сид Холли, – сказал он, глядя сверху вниз, как с горы. – Вы здесь мало что можете сделать.

Он коротко пожал мне руку, как будто не одобрял этого обычая.

Он говорил с сильным шотландским акцентом, а манеры у него были как у человека, привыкшего командовать. Другой человек, стоявший позади него, совершенно незаметный, оставался молчаливым наблюдателем. Я подошел к жеребцу. Он посмотрел на меня спокойными ясными глазами, без тени испуга. Я провел рукой по его носу, тихо уговаривая его. Он мотнул головой вниз и снова вверх, как будто поздоровался. Я позволил ему обнюхать мою руку. Потом погладил его по шее. Шкура была сухой – ни боли, ни страха, ни смятения.

– Он под наркозом? – спросил я.

– Мне нужно взять кровь на анализ, – сказал шотландец.