Во имя человека - Александр Поповский

Презрением и клеветой отмечен был путь великого хирурга, кипящее масло и каленое железо больше ста лет еще господствовали в операционной.

Вновь появившись, бальзам уже не исчезал. Напрасно осмеивали его приверженцев, практикующие врачи не сдавались. В 1774 году Хирургическая академия в Париже объявила конкурс на тему: «Доказать вред, проистекающий от злоупотребления мазями, и выяснить, какая надобна реформа при лечении язв». Академики не допускали, что возможен другой взгляд на этот предмет.

В конце прошлого века Роберт Кох убедился, что некоторые микробы исчезают в оливковом масле. Свойство уничтожать микрофлору нашли также у рыбьего жира, льняного масла и вазелина. Смертельная доза столбнячного токсина, смешанная с перуанским бальзамом, становилась для животных безвредной. В войне 1914 года русские хирурги на фронте лечили раны вазелиновым маслом, широко заливая им пораженную область. До открытия антисептики перуанским бальзамом покрывали оперированные ткани, и история утверждает, что прославленная карболка Листера не имела перед этим средством преимуществ.

Вишневский не остановился на полпути. Бальзамическая повязка вдохновила его на дело, достойное быть причисленным к выдающимся подвигам науки.

Представим себе больного туберкулезом. Зияющие раны в легком, растягиваемые при каждом вздохе, не могут срастись и зажить. Вообразим, что состояние больного осложнено гнойным процессом в плевре – в мешке, облегающем легкое. Единственная возможность спасения – дать легкому сжаться и оставить его в таком состоянии. Сблизившиеся края раны-каверны могут со временем срастись. Спадение плевры также будет способствовать излечению ее гнойника.

Операция, которую хирурги проделывают этим больным, по своей мучительности не знает сравнений. Они выламывают несколько ребер целиком или только частично, и легкие, лишенные поддержки, спадают. Из опасения, что гной из пораженной плевры может попасть в туберкулезное легкое и создать в нем новый очаг заболевания, хирурги прибегают к отсасыванию гноя снаружи, избегая при этом широко проникать в полость плевры. В результате такого лечения возникают незаживающие свищи, из которых непрерывно выделяется гной, наступает перерождение органов, нередко истощение и смерть.

«Вскрыть гнойный плеврит при туберкулезе, – говорил американец Элезер, – все равно, что распахнуть ворота смерти больному». «Вскрыть гнойник плевры у туберкулезного больного, – говорит хирург Сержан, – значит нанести ему ножом в спину удар».

Вишневский не соглашался ни с грубостью операции, ни с утверждениями авторитетов. Ему не раз приходилось проникать в плевру, гасить в легком гангрену, и никогда он при этом не наблюдал опасных явлений. В тех случаях, правда, не было туберкулеза, легочный процесс не осложнял работу хирурга. И все-таки он решает попробовать помочь туберкулезному больному. Ни предупреждения практиков, ни сознание ответственности за неудачу не удержали ученого от искушения сделать эту операцию по-своему. Он удаляет у больного лишь одно ребро, решительно разрезает плевру. Когда гной из полости был удален, хирург набил в плевру двадцать метров бинта, пропитанного можжевеловым дегтем. На следующий день в состоянии больного наступил перелом, а месяц спустя из груди его вынули последний тампон. Еще некоторое время – и человек был здоров.

Страшная операция навсегда была изгнана из клиники Вишневского.

Десятилетиями изучал Вишневский анестезию, блокаду и действие бальзамической мази. Пришло время спросить себя: какое место этим средствам отведено в науке? Промелькнут ли они, едва осветив глубины человеческой природы, или надолго останутся в медицине?

Совершенно очевидно, что в действии мазевой повязки, новокаинового блока и анестезии есть нечто общее. Всякий раз, когда он применял эти средства – вместе или порознь, – организм отвечал одинаково. Либо начавшаяся болезнь обрывалась, либо текущая стадия процесса завершала свой ход и пораженное место отграничивалось. Заведенный механизм страдания как бы замирал на границе разрушения и смерти. Нож хирурга отсекал затем отмершую ткань, и жизнь возвращалась в норму.

Бывало и так: Вишневский отказывался признать межу необратимых последствий. Рука не поднималась на конечность, пораженную гангреной. Тогда завязывалась борьба между ученым и силами смерти. На помощь новокаиновому блоку являлась бальзамическая повязка, дружественная нервам. Ее действие отличалось постоянством. На почерневшей ноге среди язв и гнойников островками возникала розовая ткань. Болезнь отступала, однако за недавней границей смерти и разрушения вырисовывалась другая граница.

Ему доставили сумасшедшего с гангренозной ногой. Возникший психоз был результатом отравления организма продуктами гниения тканей. Удаление конечности с ее источником интоксикации было единственной надеждой вернуть больному рассудок. Вишневский заупрямился: у него свои соображения на этот счет. Мазевая повязка достойно себя повела: на отмирающей ноге возникли признаки жизни. Сколько сил и настойчивости надо было при этом проявить хирургу! Гангрена утихала, и к больному возвращался рассудок.

– Ну, как, подождем, – спрашивал его хирург, – или, может быть, резать?

– Не будем торопиться, – отвечал тот, – еще кусочек ноги отвоюем – и правый сапог пригодится.

Терпение ученого не было напрасно: и правый, и левый сапоги пригодились.

«Наше вмешательство, – сказал себе Вишневский, – изменяет течение болезни. У нас в руках средство, которое подсекает заболевание».

Ученый увидел перспективу, частные выводы уступили место обобщению. Следующие случаи из практики подтвердили расчеты Вишневского.

В секционной шло вскрытие трупа. Неловкое движение прозектора, и нож, скользнув по руке, чуть ранил указательный палец. На следующее утро у хирурга возникли острые боли в предплечье, железы под мышкой увеличились, температура поднялась. Все признаки острого сепсиса – результат заражения трупным ядом. Мучительный страх ухудшил и без того тяжелое самочувствие больного. Потрясенное воображение рисовало прозектору картины одну мрачнее другой: поток заразного начала в крови нарастает, стрептококки оседают на клапанах сердца и разрушают их. Нет, казалось, силы, способной остановить катастрофу: за отеком легких последует смерть.

Вишневский делает больному новокаиновый блок, и в тот же день наступает перемена: температура снижается, боли исчезают, a с ними – и страхи больного. Через неделю из места пореза выпадает кусочек отмершей ткани величиной с ноготок. Блок, который повернул болезнь вспять, отграничил пораженные ткани.

«Пройдут годы, – мечтает Вишневский, – возможно десятилетия, врачи изучат механику действия блока и бальзамической повязки на всем многообразии патологии. Строгие таблицы, созданные путем неусыпных наблюдений, подскажут хирургу, в каком именно состоянии какое воздействие повернет болезнь вспять. Врач больше не будет в положении астронома, который может предугадать пути движения планет, но не в силах эти пути изменить…»

Теперь от ученого ничто не заслоняло величественной перспективы грядущего.

Замечательные открытия Вишневского вызвали своеобразный интерес во Франции, Австрии и Португалии. В каждой из этих стран нашлись люди, готовые присвоить себе труды русского ученого. Так, в журнале «Прессмедикаль» от 5 января 1938 года французский нейрохирург Лериш пишет, что он убедился в лечебном действии раствора новокаина на воспалительный процесс. Свое «открытие» Лериш поспешил доложить Французской академии, завершив доклад следующей фразой: «Я предвижу неизмеримые возможности лечения воздействием новокаинового метода».

Что это – совпадение? Случайное стечение обстоятельств? Возможно, Леришу не были известны статьи Вишневского, напечатанные в 1934 году?

Ни то и ни другое. История «прозрения» Лериша гораздо проще. Случилось, что один из сотрудников Архангельского медицинского факультета сделал в клинике Вишневского научную работу о влиянии новокаинового блока на отмороженные ткани. Свою статью на эту тему сотрудник напечатал во Франции, в «Лионском хирургическом журнале». Профессор Лериш, который в ту пору жил в Лионе, не мог, разумеется, не читать ее. Лишь после появления работы русского исследователя в печати Лериш поспешил со своим заявлением.

Португальскому ученому Перейя из Опорто Суза понадобилось много лет, чтобы обнаружить целебные особенности новокаиновой блокады. Его сообщение о свойствах новокаинового вмешательства при непроходимости кишок появилось в печати в 1946 году. Перейя утверждает, что благами своего «открытия» он пользуется с 1938 года, однако не объясняет, что вынудило его столько лет молчать.

Можно было допустить, что весть об успехах русского ученого, опубликованных им в 1934 году, не дошла до Португалии, но в Америке не могли этого не знать. Между тем именно в Америке, в журнале «Архив хирургии» за июль 1946 года, статья Перейя и была напечатана.