Во имя человека - Александр Поповский

Бригадир не видит здесь противоречий. Есть ли лучшее средство против расстройства тонуса сосудов, чем новокаиновый блок?

Первый же опыт подтвердил его предположения. Блокада, проделанная выше раненого места, предупреждала шок и ослабляла его явления, если они уже наступали. Проведенное вслед за этим переливание крови резко изменяло состояние больного. У раненого менялся цвет лица, улучшалось самочувствие и наполнение пульса. Жгут снимался безболезненно, можно было делать перевязку по всем правилам травматологии. Процедура, устранявшая смертельную опасность, длилась всего лишь пять – семь минут…

Есть тяжелое бедствие военного времени, так называемая анаэробная инфекция. В мирной обстановке болезнь эту редко кто наблюдал. Подобно столбняку, возбудитель попадает в рану из почвы, стремительно заселяя ее. Нередки случаи, когда поражение, обнаруженное утром на стопе, днем достигает голени, а к вечеру доходит до бедра. Микроб, развиваясь в бескислородных условиях, разлагает ткани организма. Образующиеся газы – азот, аммиак, сероводород и другие – проникают в глубь клетчатки, в мышцы. Они сдавливают сосуды и нервы, раздувают человека, как подушку. От близости огня или тлеющей искры газ с легким взрывом загорается. Из раны выделяется гнилостный запах, отравляющий воздух кругом. Лицо раненого бледно, пожелтевшую кожу покрывает липкий пот. Больной не предчувствует близкой развязки и сохраняет сознание до последней минуты. Смерть наступает на вторые или третьи сутки.

Таковы анаэробная инфекция и газовая гангрена, которую эта инфекция порождает. Средства ее лечения грубы и мучительны. Множественные разрезы, иногда до двадцати, должны открыть газам выход наружу. Воздух, проникая в пораженную область, убивает микробов, которые способны размножаться лишь в бескислородной среде.

К этому методу лечения бригада Вишневского привнесла новокаиновый блок, анестезию, дружественную нервам, и маслянисто-бальзамическую повязку. Бригадиру незачем было много раздумывать, ходить далеко за примером: в клинике его отца анаэробная инфекция всегда уступала натиску блокады и повязки.

Запомнился ему один случай.

В клинику доставили больную. Сознание едва теплилось в ней. Покрытый корками язык пересох, на губах сгустилась запекшаяся кровь. На спине желтела большая зловонная рана. Анализ указывал на присутствие анаэробной инфекции.

Бальзамическая повязка не изменила состояние больной, язва ширилась и ухудшалась. Больная теряла последние силы. То, чего не сделала мазевая повязка, доделал новокаиновый блок. Отмирание тканей приостановилось, температура стала нормальной. Семь дней спустя язва очистилась, в ней не было больше микробов.

«Газовая гангрена, – не сомневался бригадир, – ответит тем же на новокаиновый блок».

Двухсторонняя поясничная блокада изменяла течение этой страшной болезни. Из двенадцати больных, к которым этот метод применяли в Халхин-Голе, ни один не погиб, и не было ни одной ампутации.

Из ста тридцати таких раненых на финском фронте умерли трое и только у трех отняли конечности.

Канун Отечественной войны

В 1934 году на конференции хирургов в Москве в числе прочих ученых выступил невысокого роста человек лет шестидесяти в ослепительно белом воротничке и в тщательно заглаженных брюках. Большие роговые очки скрывали выражение его глаз, но по тому, как он, прежде чем заговорить, долго мял носовой платок, поспешно прятал его в карман и снова доставал, было видно, что он чем-то взволнован.

– Товарищи! – начал он несколько тихим, но твердым голосом. – Сейчас многие из вас будут против меня…

Обсуждался вопрос об обработке ран на поле сражения, о том, следует ли накладывать шов после первичного иссечения тканей, – вопрос значительный, принципиальный. Присутствующие знали профессора Вишневского и не удивились его несколько вызывающему тону. Ученый недолго задержался на трибуне, но, когда он покинул ее, всем было ясно, что между высказанным им мнением и убеждением большинства ничего общего нет. Ученый отклонил метод общепринятой обработки ран и систему их лечения. По давнему убеждению хирургов, практика травматологии мирного времени совершенна и принципы ее следовало бы целиком перенести на военную обстановку. Вишневский, наоборот, считал эту практику вредной и недопустимой на войне.

Почему недопустимой? – недоумевали хирурги. Какая разница между нагноившейся раной, полученной в бою, и обычным воспалительным процессом? Разве грудница, флегмона или карбункул протекают не так же? Огнестрельные раны нафаршированы бактериями – а разве их мало при мастите? Те же стафило– и стрептококки внедряются в глубь тканей, вызывают воспалительный процесс. Гной расплавляет ткани и образует нарывы. С течение времени они сливаются в сплошной гнойник. Такой вскрытый очаг по внешнему виду ничем не отличается от гноящейся огнестрельной или рубленой раны.

Что же так взволновало Вишневского? Какой это метод обработки ран так сплотил вокруг себя присутствующих на конференции? Не допустил ли наш ученый ошибки?

Спорный метод обработки ран имел свою историю. В 1897 году немецкий ученый Фридрих проделал эксперимент, который произвел тогда сильное впечатление на хирургов. В лабораторных условиях он нанес морским свинкам резаные раны и в образовавшуюся полость зашил немного садовой земли, кишащей бактериями, и пыли, собранной на лестнице дома. В течение шести – восьми часов ткани ран оставались стерильными, затем бактерии стали появляться в ране и в крови животного. Те свинки, которым в первые шесть часов после эксперимента иссекли рану, то есть вырезали края стенки и дно раны, выживали, остальные неминуемо гибли. Два французских хирурга провели этот опыт на людях. Они обследовали раненых в боевой обстановке и пришли к заключению, что размножение микроорганизмов в щелях раны начинается примерно через двенадцать часов после ранения. Первыми обнаруживают себя анаэробы – бактерии, развивающиеся в бескислородной среде, затем занесенная пулей или осколком кишечная палочка и в последнюю очередь различные семейства кокков.

На этом основании Фридрих настаивал, чтобы нож хирурга шел впереди инфекции, дабы не дать микробам проникнуть в глубь организма. Рана, утверждали немецкий ученый и приверженцы этого взгляда, должна быть радикально обработана, вся вырезана, ибо никто не знает, где именно в ней приютился враг.

Это правило прочно осело в сознании врачей и решительно вошло в хирургическую лрактику. С университетских кафедр, со страниц учебников и ученых журналов – отовсюду следовал настойчивый призыв: иссекать рану «по Фридриху», обходиться с ней как со злокачественной опухолью, проделывать это в первые часы после ранения, затем наглухо ее зашивать.

Процедура иссечения, как усвоили ее хирурги, оказалась делом нелегким и сложным. Операционное поле изолировалось стерильным полотенцем и простынями, которые в продолжение операции неоднократно менялись. Из опасения внести бактерии в рану шла беспрерывная смена инструмента. Нужны были исключительно острые скальпели и частая возможность их заменять. Перед наложением швов белье вокруг раны еще раз сменялось, хирург тщательно мыл руки и непрерывно менял инструменты. Операция тянулась мучительно долго и не всякому специалисту была по плечу.

Люди, знакомые с боевой обстановкой, не преминули возразить, что в военных условиях процедура иссечения слишком сложна: ни место, ни время не позволят врачу обрабатывать так каждую рану. Наконец, в ряде случаев метод Фридриха просто неприменим. Как, например, иссечь раны кисти или лица, не повредив при этом сухожилия и нервы, а следовательно, не нарушив функции их? Как поступить в тех многочисленных случаях, когда осколок засел глубоко в организме или образовал рваную рану? Узкий канал не даст хирургу возможности добраться до стенок и дна, нельзя также иссечь обширное поражение, не причинив организму жестокого ущерба.

Возражения и доводы не находили ответа, факты были бессильны поколебать новое вероучение хирургов.

Шли годы. «Непогрешимая» теория овладевала все больше умами врачей, и в то же время обнаруживались ее слабые стороны. Еще в начале применения этого метода было замечено, что некоторые жизнеспособные микробы могут проникнуть в глубь тканей значительно ранее шестичасового срока. В первую мировую войну хирурги были свидетелями того, как молниеносная инфекция нередко нарушала эти сроки, развиваясь далеко за пределами раны уже через три – пять часов. В таких случаях все искусство хирурга и страдания больного были напрасны. Неважно обстояло и с заживлением ран, швы загнивали, и нередко приходилось их снимать, чтобы вновь повторить операцию. Никакие ухищрения хирурга не были способны полностью удалить микробы из раны. Не прошло незамеченным и другое обстоятельство. В огромном числе случаев поверхностные раны лица, головы, мягких тканей кисти и пальцев, оперированные в амбулаториях, сплошь и рядом заживали без строгого иссечения в духе господствовавшей теории. Обработка же «по Фридриху» приводила нередко к нагноениям. В шестидесяти случаях из ста после операции на пальцах стопы и в двадцати – тридцати из ста на нижних и верхних конечностях приходилось распускать швы.