Во имя человека - Александр Поповский

Вот как выглядит эта величественная система самозащиты в представлении науки наших дней.

Рана нанесена. Осколки снаряда или пули ворвались в организм, рассекли кожу, клетчатку и мышцы, нарушили нервные и кровеносные связи. Явилась опасность для жизни. Секунда, другая – и один за другим включаются механизмы защиты. В ране появляется острая боль – это весть о наступившей болезни, настойчивый зов нервов беречь поврежденное место, не делать лишних движений, не способствовать этим дальнейшему проникновению бактерий в ткани и в кровь.

Пройдет немного времени, и боль утихнет, если враг не успел укрепиться в глубине раны и не создал в ней опасный очаг.

Почти одновременно в действие вступают защитные механизмы. Точно пораженные параличом, расширяются кровеносные сосуды, ток крови становится медленным, в ее составе наступают перемены. Появляются вещества, образующие тромбы для закупорки поврежденных сосудов, химические продукты, способные растворять клетки разрушенных тканей… Вот и кровь остановлена. Глухие пробки в просветах артерий и вен преградили бактериям путь в глубь организма. Предварительная стадия завершена.

Кто-то сказал, что видимая рана и ее внешнее окружение – лишь фронт, за которым следуют тылы, где накапливаются средства для борьбы и победы. Едва замолкли первые стоны больного, как вокруг пораженного места возникает краснота, припухание и нарастают дергающие боли. В борьбу вступил новый защитный механизм. К ране спешит живительная кровь с ее широким арсеналом спасительных средств. Расширенные сосуды с их алым содержимым придали окружности раны красный цвет; просочившаяся сквозь капилляры лимфатическая жидкость вызвала припухлость неповрежденных тканей; ускоренный ток крови и рост окислительных процессов привели к появлению жара. Дергающие боли явились результатом толчкообразной пульсации крови в сосудах и давления отека на нервные окончания. Необъяснимы причины, непрерывно привлекающие массу крови к воспаленному месту. Нет силы, способной воспрепятствовать этому. У обескровленного в лаборатории животного очаг воспаления до последней минуты остается заполненным кровью.

С момента ранения до полного заживления пораженного места из стенок сосудов вливается в рану кровянисто-серозная жидкость. Ее назначение – вымыть бактерии из раны и растворить мертвую ткань, куда обычно устремляются микробы. Вместе с ферментами и спасительными снадобьями, тайна которых известна одной лишь природе, жидкость приносит лейкоциты и лимфоциты. Они являются сюда из глубины организма: из лимфатических желез, селезенки, костного мозга. У очага воспаления они проходят сквозь стенки сосудов и вступают в борьбу с инфекцией. Проникшие в рану микробы находятся в это время на поверхности ее: у самого входа и в тех глубоких местах, где застрял обломок снаряда или пули. Лейкоциты обрушиваются на колонии бактерий, глотают их или гибнут в борьбе. Вслед им спешат лимфоциты, или «блуждающие клетки в покое». Они заглатывают тела погибших лейкоцитоз, обломки тканевых клеток, очищают рану от всего инородного. Из крови в рану тем временем вступает невидимая армия антител. Они растворяют и ослабляют бактерии, облегчая лейкоцитам и лимфоцитам победу.

Беспрерывным потоком заполняют форменные тельца крови пораженный участок. Блуждающие клетки, размножающиеся в ране, превращаются в соединительную ткань. Так вырастает барьер – пояс, отделяющий больные ткани от здоровых. За эту демаркационную линию микробам не пройти. Они здесь будут захвачены, их яды нейтрализованы. Пройдет некоторое время, и бесчисленные петли вновь образованных капилляров покроют барьер. Там, где до сих пор скопления клеток и тромбов в сосудах и щелях несли охрану пораженного места, вырастает крепкий заградительный вал из прочной грануляционной ткани. Удивительны ее свойства: она препятствует всасыванию ядов, проникновению бактерий, не пропускает даже воду. Это стойкая крепость против всякого испытания, тюрьма и могила для застрявшего в тканях врага.

Исключительна роль соединительной ткани, но как добиться, чтобы она могла нарастать, находить в самой ране питание? Природа разрешила и эту задачу: распадающиеся клетки, умирающих тканей выделяют лучи, ускоряющие рост соединительной ткани. Гибнущие лейкоциты освобождают вещества, необходимые для ее питания и развития. В этой чудесной системе и жизнь и смерть одинаково служат организму.

Такова эта система самозащиты. Парацельс не ошибся: она действительно достаточно сильна, чтобы справляться с инфекцией и травмой.

Казалось, для хирургов не могло быть сомнения, какого им держаться пути. Их искусство и знания могли быть направлены лишь к поддержке защитных механизмов организма, тех самых сил, рядом с которыми наши лечебные средства еще так ничтожны.

Случилось иначе. Успехи антисептики и септики, сомнительные удачи последователей Фридриха приковали внимание хирургов к микробу. Их скальпель обратился против инфекции, но обоюдоострая сталь поражала свое и чужое – бактерию и организм. О защитных механизмах вспоминали лишь тогда, когда нож пасовал в решении задачи жизни и смерти.

– Будем надеяться на организм, – растерянно замечали в таких случаях врачи, – он один только может творить чудеса.

Еще вспоминали о чудесной системе в академических статьях, когда некоторые явления не укладывались в рамках господствующей идеи. Когда практика установила, что в пятидесяти случаях из ста в огнестрельных ранах находятся бактерии, вызывающие газовую гангрену и столбняк, а болезнь при этом наступает крайне редко, хирурги воздали должное защитным механизмам, а рану все-таки продолжали выскабливать с твердым намерением не оставить в ней ни единого микроорганизма. Действительность не пощадила самый эксперимент, создавший Фридриху широкую известность. Зараженные им свинки, как известно, выживали лишь тогда, когда им иссекали всю рану. Советские ученые спасали этих животных, не прибегая к ножу. Достаточно было для этого влить в полость раны, заполненной землей, перуанского бальзама… Во время событий на озере Хасан последователи Фридриха стали насаждать свои методы в боевой обстановке. Первые же дни показали, как был прав в свое время Вишневский. «Стерилизованные» ножом раны начинали гноиться под швом. Тяжелые осложнения преследовали того, кто подвергался такой операции. Потребовалось вмешательство санитарного командования, чтобы унять ретивых хирургов. В войне с белофиннами и в Отечественной войне 1941–1945 годов с иссечением ран «по Фридриху» и зашиванием их было покончено.

В 1916 году выступавший на съезде российских хирургов профессор Оппель сказал:

– Сегодня счастливый день в моей жизни. Наконец-то съезд принял решение, что военные ранения брюшных органов надо оперировать на тех же основаниях, как и ранения мирного времени.

Еще не решено, будет ли обработка ран в военной обстановке производиться исключительно по методу Вишневского, но близится время, когда на одном из съездов российских хирургов на долю Вишневского выпадет такой же счастливый день. Это также будет днем торжества охранительного метода лечения ран.

Отечественная война

Великая Отечественная война.

Снова в котлованах трудились хирурги. Достойное место в работе госпиталей заняла анестезия; большинство операций делалось под новокаином. Против шока все чаще применялась блокада; при газовой гангрене, помимо разрезов и переливания крови, – новокаиновый блок и бальзамическая повязка, дружественная нервам. Идеи, выношенные Вишневским в течение его жизни, торжествовали, Мы видим этих раненых в обширных палатах, они здесь свидетели его удивительных дел и великой любви к человеку. Их выздоровление стало возможным благодаря счастливым идеям Вишневского.

Раненый восемь суток не ел и не пил. Нельзя было его накормить. Осколок немецкого снаряда пробил у него пищевод и разрушил дыхательное горло. Была глубокая ночь, холод, метель, боец без повязки шел много часов до медицинского пункта. Его перевязали, попробовали дать ему чаю, поесть, но пища и жидкость выходили из раны наружу. В госпитале повторилось то же, и его срочно отправили в Москву. Обескровленный, изнемогающий от голода и жажды, он оставался подолгу в забытьи, говорил чуть слышно, утомляясь от первых же слов.

– Его необходимо накормить, укрепить организм, – сказал Вишневский лечащему врачу, – иначе рана не заживет.

Он был прав, с ним нельзя было не согласиться, но как с этим справиться, как заставить пищу пройти в пищевод? Не делать же раненому желудочный свищ – он не вынесет самой операции. Питательные клизмы и вливание глюкозы недостаточны для укрепления его сил.

– Я не вижу выхода из положения, – заметил лечащий врач. – Если рана пищевода не заживет, нам раненого спасти не удастся.

Он бросил на профессора взор, который примерно означал: «Никакой патологоанатом нас не упрекнет в его смерти. Больной не может не умереть».