Датчанин Ферн - Лейф Пандуро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Временами ты сильно пил…
— А что такое я сделал?
Она не отвечает.
— Скажи, я сделал что-нибудь ужасное?..
Опа неопределенно кивает.
— Я не хочу говорить с тобой об этом, сейчас еще рано…
— А сколько лет мы женаты?
Официант приносит кофе. Я заказываю виски. В ее глазах появляется злой блеск. Официант приносит виски, и я залпом выпиваю рюмку. Ничего особенного я не чувствую. Нет даже желания выпить вторую.
— Тебе нельзя пить, Мартин! Ты болен.
— Ничего подобного — я здоров! Так сколько же лет мы женаты?
Я говорю довольно громко. Она шикает на меня. Корректно одетый господин навострил уши — он удивленно поглядывает в нашу сторону. Как правило, люди все же помнят, сколько лет они женаты.
— Четырнадцать! — тихо отвечает она.
— Мы что, собирались разводиться?
Она кивает.
— И виноват в этом, значит, Мартин Ферн!
— Мартин, прошу тебя, говори потише!
Господин за соседним столиком снова глядит на нас. Отложив в сторону газету, он берет нож и вилку и отрезает себе кусок сыра.
— Значит, во всем виноват Мартин Ферн!
— Замолчи, Мартин!
— Черт возьми!
Встаю и иду к господину, сидящему у окна. Он встречает меня удивленным взглядом.
— Скажите, что вы сейчас видите?
— Что такое?
— Я спрашиваю: что вы сейчас видите?
Он настороженно щурит глаза.
— Ничего я не вижу!
— Значит, ничего?
Он снова наклоняется к тарелке с сыром. Полностью игнорирует мое присутствие. Эллинор сердито глядит на меня.
— Иди же сюда, Мартин…
Официант у стойки бдительно наблюдает за мной.
— Что вы сейчас видите? — не унимаюсь я.
— Хватит! — кричит господин.
— Меня вы видите?
— Убирайтесь!
— Но вы же меня видите… Вы не можете отрицать, что вы меня видите. И это чрезвычайно важно, что вы признаете справедливость моих слов: вы меня видите. Вы меня не знаете, никогда прежде не были со мной знакомы, но теперь вы меня видите. Вы думаете: вот передо мной мужчина лет сорока. Вот и все! Это единственное, что вы способны подметить… Ни черта больше вы не видите!
— Убирайтесь! — кричит он.
Подходит официант, берет меня под руку. Госпожа Ферн поспешно оплачивает счет. Она стремительно увлекает меня за собой, проталкивает сквозь вертящуюся дверь. Торопливо идет к автомобилю, который мы оставили на стоянке.
— Ты болен! — говорит она.
— Неправда! — говорю я. — Я здоров как бык!
— Ты болен! — повторяет она.
Мы снова усаживаемся в машину.
— Господи, ну зачем ты это делаешь! — сердито восклицает она и включает мотор. Круто поворачивает назад. Мы снова едем по городу. Дождь моросит по-прежнему. Дворники бесшумно скользят по стеклу. Отличный автомобиль у Мартина Ферна.
— Ну так что же? — спрашиваю я.
— Ничего! — говорит она.
Мы сворачиваем с главного шоссе. За нами огромный грузовик с прицепом. От него к нам летят брызги коричневой грязи. Спустя несколько километров — новый поворот. Впереди лес.
— Что же меня ждет? — спрашиваю я.
— Мы поговорим об этом, когда ты выздоровеешь!
— В сотый раз повторяю: я здоров!
— Да ты не волнуйся! От этого все равно никуда не денешься!
— О чем ты говоришь?
Мы едем лесом. Она сворачивает на лесную дорогу. Останавливает машину. С ветвей тихо падают дождевые капли. Опускаю окно. Закуриваю сигарету. Вдали сверкает озеро — сквозь высокие черные стволы деревьев.
— Я не должна говорить…
— Но ты уже говоришь!..
— Не знаю, есть ли смысл продолжать разговор…
— Есть ли смысл его начинать?
— Да что там, мы начинали уж сотни раз, Все равно ничего не выходит. Ты всякий раз обещаешь исправиться, но слова не держишь…
Она с досадой хлопает по рулю ладонью.
— Всякий раз одно и то же, — повторяет она. — Ты не меняешься. Как выпьешь, сразу начинается спектакль…
— Он что, был пьяница?
— Да, ты пьяница!
Она глядит мне прямо в глаза.
— От этого тебе не уйти!
— Значит, я алкоголик?
— Не то чтобы алкоголик. Просто ты начинаешь скандалить, как только выпьешь лишнего.
— И ты убеждена, что я снова примусь за старое?
— Ты же не можешь не пить!
Тихо моросит дождь. Где-то вдалеке печально воркует лесной голубь. Острова на озере проступают мутными пятнами в сером тумане. Госпожа Ферн тихо рыдает.
— Так больше нельзя!..
— А ведь хорошо нам было в постели?
— Замолчи, Мартин!
Она продолжает плакать. Потом, вынув из сумки носовой платок, вытирает глаза. Снова холодная отчужденность.
— Мне не следовало говорить!
— А ты ничего и не сказала! — отвечаю я. — Ты ничего мне не объяснила! Я вовсе не хочу быть пьяницей…
Она не отвечает. Я догадываюсь, что подобные сцены повторялись между супругами не раз. Но для меня это совершенно ново.
— Почему ты не понимаешь, что я теперь другой?
— Я отлично знаю, какой ты!
— Так! Думаешь, легко Рудольфу Габсбургскому вдруг попасть в такой переплет!..
— Кто это — Рудольф Габсбургский?
— Рудольф Габсбургский — это я! Вы все воображаете, будто я Мартин Ферн. А это не так…
Она высовывается в боковое окно. Руки в элегантных перчатках лежат на руле. Словно она готова въехать прямо в озеро.
— Конечно, мне жаль тебя!
— Вот это уже напрасно! Расскажи-ка мне еще про него…
О Мартине Ферне она говорит сердито. И неохотно. Видно, годами накапливалась досада. Мне становится скучно. Словно я вдруг ввязался в чужую неинтересную ссору.
Правда о Мартине Ферне! Из ее рассказа встает образ пошлого болвана. Неужели это и есть правда о Мартине Ферне? Мелкий человечишка. С ворохом мелких слабостей. Мелкие измены, мелкие скандалы. Ничего стоящего. Где-то за всем этим прячется настоящий Мартин Ферн.
Проливной дождь. Больше говорить не о чем. Мы оба молчим. Я не в силах сбросить давящую глыбу прошлого.
Жена выруливает на шоссе. Съезжает с холма к санаторию. Постепенно сбавляет ход: столько еще недоговорено между Мартином и его женой.
— Послушай, — говорю я, когда мы тормозим у ворот. — Я не могу войти в его роль…
— Но ты обязан!
— Неужели он и вправду такой, как ты говорила?
— Да, ты именно такой! — зло кричит она.
Показываю ей снимок женщины у окна.
— Да, да, — устало кивает она, — все правильно.
— Кто это?
— Лилли!
— А кто такая Лилли?
— Жена Томаса! Нашего друга…
— Бойкий парень, этот Мартин Ферн! Правда?
Она не отвечает.
— Ну, а еще что?
— Много еще всего!
— Не понимаю!
Вздохнув, она оборачивается ко мне. Внизу под нами белый дворец. Впереди — железная ограда. В беседке у сторожа горит свет.
— А у тебя есть любовник?
Она все так же молчит.
— Так как же?
— Ты поставил себя в скверное положение! — наконец произносит она. — Оскорбил Томаса, Лилли, своего отца, всех. И Андерса…
— Кто такой Андерс?
— Твой шеф…
— Я с ним на ты?
— Да!
— Ну и что же я натворил?..
— Это было в тот вечер…
Вечер в доме Мартина Ферна. Не совсем ясно, что там произошло. Мартин Ферн в тот день много выпил. И за ужином его вдруг прорвало. Она рассказывает медленно, неохотно, словно я и сам все это знаю. Постепенно я начинаю понимать суть дела. Мартин Ферн решил высказать всем правду в глаза. Под конец он швырнул в шефа тарелкой и угодил ему в голову.
— Вот это да! А что у нас было на ужин?
— Куропатки.
— Под соусом?
— Да!
Она всякий раз утвердительно кивает. Все так же холодно. Я начинаю громко смеяться. Подумать только — тарелкой в голову! Да еще с соусом!
— Ничего смешного! Все это тебе еще придется расхлебывать!
— Понимаю — это гражданская смерть! А что с папашей Мартина Ферна?
— Нет, больше я ничего не скажу! — объявляет она. — Приеду через несколько дней, тогда поговорим…
— А ведь мы с тобой хорошо провели вечер, а, Эллинор?
Она не мигая глядит на меня.
— Невыносимо, — говорит она медленно. — Все это невыносимо…
Я выскакиваю из автомобиля. Она быстро поворачивает машину и вскоре исчезает в лесу. Я иду к воротам. Выходит сторож в фуражке, съехавшей на затылок. Я почтительно отдаю ему честь. Поднимаюсь в комнату. За окном по-прежнему льет дождь. Допотопных фигур не видно в парке.
4
Вечер. Столовая. Тучные пациенты торопливо поглощают цветную капусту и телячьи котлеты. Дистрофики с выражением безнадежности на лице разглядывают горы всевозможной снеди, выставленной перед ними. Тем и другим одинаково тяжко.
Внезапно стихает дождь. Выходит солнце, его лучи сверкают на траве. Доктор Эббесен совершает обход. Подойдя ко мне, он говорит, что хотел бы немного побеседовать со мной после ужина. Поднимаюсь к нему в кабинет. Он складывает ладони. В парке мелькают тени гуляющих. С мокрой травы поднимается пар.