Мольер - Жорж Бордонов

Судите сами: 29 марта 1672 года он подает жалобу на Люлли и добивается ограничения непомерных привилегий, которые угодливый и ловкий «Батист» выманил у Людовика XIV.

30 марта ему удается получить постановление суда, обязующее синдика[219] де Вивье выплатить 3200 ливров Арманде как главной наследнице Мадлены Бежар. С 1658 года Мадлена тщетно пыталась вернуть эту сумму от своего должника — некоего Баратена, королевского советника и сборщика податей из Монтелимара. По этому поводу тянулись процессы в Ниме и Париже. Теперь Мольер берет дело в свои руки. Он добивается нового решения суда, подтверждающего постановление от 30 марта и дающего право на принудительное его исполнение. Взыскать эти 3200 ливров Мольер поручает мэтру Франсуа Куафье, называющему себя королевским судебным исполнителем. Мы увидим, как непорядочно будет себя вести Куафье, считающийся другом семьи.

12 апреля Мольер приходит к соглашению с зятем, Андре Буде, и невесткой, Мари Майар, действующими от имени своих детей, относительно дома покойного Жана II Поклена «Под образом святого Христофора», что стоит на Рынке. Этот дом остается неделимым имуществом, но псевдорента в 550 ливров, учрежденная для Рого, порождает серьезные осложнения. Рого был, конечно, только подставным лицом. Мольер обязуется выплачивать вымышленную ренту и накопившуюся по ней задолженность; за это он будет получать плату от жильцов дома.

26 июля он заключает с Рене Бодле, портным и камердинером королевы, арендный договор на квартиру в доме по улице Ришелье, в приходе Святого Евстахия. Эта квартира просторнее, чем прежняя, на улице Сен-Тома-дю-Лувр, и лучше подходит к образу жизни Мольера, преуспевающего писателя. Бывший обойщик обставляет и отделывает ее с любовью, думая только об Арманде, заботясь только о том, чтобы новое жилище было ее достойно.

Упомянутый Куафье, чье имя значится в брачном контракте Женевьевы Бежар и д'Обри и которому поручено заняться должником Мадлены, злоупотребляет доверием Мольера. Пользуясь своими полномочиями, он распоряжается этими деньгами в собственных интересах и пытается присвоить всю сумму. 29 октября Мольер подает на него жалобу. В ходе расследования выясняется, что Куафье уже не судебный исполнитель, никаких полномочий у него нет и действует он как частное лицо. Королевский прокурор требует его ареста.

ПЬЕР-ЖАН-БАТИСТ-АРМАН

Такая лихорадочная деятельность неумолимо подтачивает здоровье Мольера. Но он не ограничивается приведением в порядок своих дел, заботами о предстоящем переезде, а еще и пишет «Мнимого больного». Название это красноречиво, оно бросает свет на тайные движения души тяжело больного человека, пытающегося обмануть самого себя. Но в августе ему все-таки приходится остановиться. Немногословный Лагранж записывает, что Мольеру нездоровится. Но великая радость поднимает его с постели. 15 сентября у него рождается долгожданный сын. Арманда разрешается от бремени накануне переезда, то есть на улице Сен-Тома-дю-Лувр, — на улицу Ришелье семейство Мольера еще не переселилось. По одной гипотезе, ребенок родился в доме Лагранжа. Во всяком случае, крестят его только 1 октября. К этому дню родители уже живут на улице Ришелье. Обряд крещения происходит в церкви Святого Евстахия. Младенец получает имена крестного отца (и отца крестной матери, Пьера Миньяра) и своих родителей, что довольно необычно: Пьер-Жан-Батист-Арман. Крестный отец — Пьер Буало, сьер де Пюиморен, королевский советник, главный хранитель столового серебра и интендант мелких расходов его величества; это брат Никола Буало. Крестная мать — Катрина-Маргарита Миньяр, дочь художника Пьера Миньяра, Но слабенькому ребенку не суждено жить. Он умирает 11 октября, двадцати семи дней от роду. Хоронят его 12 октября. Мольер погружается во мрак; он знает теперь, что сына у него не будет. После него останется только маленькая Эспри-Мадлена.

СКАНДАЛЫ И БЕСПОРЯДКИ

Мы уже говорили не раз и скажем снова, не боясь повторяться: одна из задач всей жизни Мольера состояла в том, чтобы снять клеймо отщепенства с актерской профессии, внушить уважение к театру. Ему это удалось далеко не в полной мере, о чем свидетельствуют два случая, выбранные нами среди многих, зачастую более серьезных, происшествий подобного рода потому, что они приходятся как раз на последние месяцы жизни Мольера.

9 октября 1672 года «несколько пажей и ливрейных лакеев» затевают драку в театре. Мольер подает жалобу только 14 октября, потому что в промежутке умирает его сын. В то воскресенье актеры короля ставят «Графиню д'Эскарбаньяс» и «Любовь-целительницу». Во время представления второй пьесы, в которой занят Мольер, на сцену летит зажженная трубка, и игра на время прерывается. Затем паж, одетый в желтую ливрею, избивает неизвестного человека палкой или тростью. На его сторону становятся другие пажи и какой-то молодой человек в черном бархатном камзоле и шляпе с белым пером. Как полагают, эти сорванцы — из дома герцога Антуана до Граммона, маршала Франции и начальника французской гвардии. На сцене среди других вельмож — королевский прокурор в своей мантии. Он считает нужным вмешаться: «Господа, — говорит он, — негоже учинять беспорядки в столь уважаемом месте, как Пале-Рояль». Убедившись, что увещевания никакого действия не оказывают, он переходит к угрозе: «Господа, я пожалуюсь маршалу до Граммону!» Шиканье и свист пажей. Присутствующий тут Буало де Пюиморен взывает: «Господа, подумайте, что перед вами королевский прокурор! Ведь он судья!» Пажи и юноша с белым пером кричат: «Нет у нас судей, нам на них плевать!»

По этому поводу подается жалоба, ведется расследование — и так далее. Но это еще не более чем мальчишеское озорство. 13 января 1673 года играют «Психею». В партере появляются полсотни вооруженных людей, явно намеревающихся устроить скандал. Латорильер бежит за Жаном Давидом, королевским советником, комиссаром и судебным следователем из Шатле, чтобы тот составил протокол в случае беспорядков. Жан Давид отправляется в Пале-Рояль, поднимается на сцену и удостоверяет, что, как только открылся занавес, эти вооруженные люди начали шуметь и топать ногами. В ту минуту, когда опускается машина с Венерой и хор поет: «Сойди на землю, мать любви!», в зале раздаются крики, сопровождаемые «топаньем ног» и «оскорбительными песенками». По совету комиссара Латорильер предлагает возмутителям спокойствия вернуть им деньги за билеты. Он говорит, что если они не желают «прекратить бесчинство», занавес будет опущен. Те отвечают: «Плевать нам на деньги, не нужны они нам… Пусть начинают комедию, мы хотим повеселиться за наши денежки!»