Эдгар По. Сумрачный гений - Андрей Танасейчук

Как бы там ни было, По произвел впечатление:

«Я никогда не забуду то утро, когда мистер Уиллис позвал меня в гостиную, чтобы встретить [Эдгара По]. С гордо вскинутой красивой головой, взглядом темных глаз, сияющих искрами мысли и чувства, с непередаваемым сочетанием обаяния и надменности в выражении лица и манерах, он поздоровался со мной спокойно, серьезно и почти холодно, но так искренне, что это не могло не произвести на меня впечатления. С этого момента до его смерти мы были друзьями, хотя встречались только в течение первого года нашего знакомства».

И миссис Осгуд произвела впечатление на поэта, несмотря на его напускную холодность.

Она действительно была красива. С этим согласится любой, кто видел ее портрет, написанный незадолго до этого знакомства, — в любой биографии поэта он неизменно присутствует. Если художник и приукрасил облик (так бывает), то самую малость. Во всяком случае, вот как описывала ее подруга, та самая мисс Смит:

«Обладая нравом пылким, чувствительным и порывистым, она самым существом своим воплощает правдивость и честь. Эта жрица прекрасного, с душой столь безыскусной, что все в ней, кажется, дышит искусством, снискала необычайное восхищение, уважение и любовь. Что до внешности, то это женщина среднего роста, стройная, пожалуй, даже хрупкая, исполненная грации и в движении, и в покое; обычно бледная, с блестящими черными волосами и большими, лучистыми, необыкновенно выразительными серыми глазами»[326].

А вот как характеризовал ее сам поэт в одном из очерков своих «Литераторов Нью-Йорка»:

«Она человек яркий, чувствительный, импульсивный; само воплощение истины и чести; поклонница прекрасного, наделенная сердцем совершенно бесхитростным, что ярко явлено в ее стихах, — ее все любят, восхищаются и уважают. Роста она среднего, очень стройная, даже хрупкая, всегда грациозная — в движении или в покое; лицо у нее обычно бледное; волосы очень черные, с вороным отливом; глаза — ясные, большие, серые, необычайно выразительные. Ее можно назвать красивой. Во всяком случае, те, кто ее знают, всегда задают вопрос: „Разве она не такова?“»[327].

В то время ей сравнялось тридцать три года; ее женское обаяние переживало пору расцвета.

В конце марта, впечатленная встречей и знакомством с Э. По, она выслала ему стихи — для публикации в «Бродвей джорнал». Поэтесса озаглавила их «Так пусть и будет. К***». И подписала псевдонимом Violet Vane — одним из двух, которыми обычно пользовалась (второй — Kate Carol — она использовала реже).

5 апреля Эдгар По их напечатал. Среди прочих там были и такие строки:

Вы, верно, думаете — правы,          Принадлежа, увы, другой,Когда спокойно и лукаво          Ваш взгляд витает надо мной……………………………………Вы, вероятно, справедливы,          Коль счастливы в уделе том.О, Боже, дай мне только силы          Принять бесстрастный этот тон![328]

К тому же упоминалось там, будто ненароком, и имя «Израфил». Впрочем, По, конечно, и без этого красноречивого указателя понял, кому оно адресовано. И в номере от 26 апреля тоже ответил стихами, которые озаглавил «К Ф***»:

Коль хочешь ты любовь внушать,          Иди и впредь путем своим,Всегда собою будь и стать          Не тщись вовек ничем иным.Ты так чиста, так мил твой взор,          Краса так богоравна,Что не хвалить тебя — позор,          А не любить — подавно.

К сожалению, даже замечательный перевод Ю. Корнеева не способен в полной мере передать колорит текста. В оригинале «приглашение к любви» звучит смелее, чем это удалось выразить переводчику.

Скорее всего, миссис Осгуд было невдомек, что она — не первая, кому поэт посвящает эти строки[329]. Но даже если это и не так, все равно она не могла не «воспламениться» и не ответить стихами, которые озаглавила «Песнь эха». Начиналась «песнь» следующими строками:

Я знаю сердце верное, что бьется          Для той, которая столь нежно любит,И даже знаю — для кого так бьется…          Но не скажу — ведь слово чувство губит…[330]

Поэт ответил:

Любимая! Средь бурь и гроз,Слепящих тьмой мой путь земной(Бурьяном мрачный путь зарос,Не видно там прекрасных роз),Душевный нахожу покой,Эдем среди блаженных грез,Грез о тебе и светлых слез.Мысль о тебе в уме моем —Обетованный островокВ бурлящем море штормовом…Бушует океан кругом,Но, безмятежен и высок,Простор небес над островкомГолубизной бездонной лег[331].

Хотя и это стихотворение он «переадресовал» (Э. По сочинил его в 1835 году и посвятил Мэри Уиндерн, подруге Эльмиры Ройстер, своей первой любви), но едва ли она могла знать об этом. Впрочем, это и не важно. «Литературный роман» разгорался. В течение года «обетованный островок» под своим именем и под псевдонимами опубликовал несколько стихотворений в «Бродвей джорнал». Впрямую они не были посвящены поэту, но сам факт публикаций, в которых он, разумеется, не был сторонним наблюдателем, красноречив.

Э. По уже не отвечал стихами, но между ними завязалась бурная переписка. Вполне вероятно, что в письмах были и стихотворные строки, но письма (читатель узнает почему) не сохранились. Они не просто стали видеться, но встречались очень часто — те, кто наблюдал за ними, свидетельствуют: ни одного литературного собрания, на которые теперь постоянно приглашали знаменитого автора «Ворона», не обходилось без участия Фанни (так ее звали некоторые друзья, так — с разрешения — ее называл и поэт). Один из свидетелей вспоминал «детское личико Фанни Осгуд, залитое слезами под влиянием его [По] колдовских чар». А Томас Инглиш, тогда уже недоброжелатель поэта, сплетничал: «Малышка Осгуд совершенно по-детски… не сводит глаз с По». Абсолютно прав был П. Акройд, когда утверждал: «По стал ее литературным кумиром» и «изо всех сил поддерживал Фрэнсис в ее идолопоклонстве»[332].

Хотя Фанни, безусловно, кокетничала, и порой на «грани фола», эту «грань» она, разумеется, переходить не собиралась. С ее стороны это был «острый», но совершенно литературный роман. Тем более что до По она довольно рискованно — в таком же ключе — флиртовала и с другими популярными литераторами. Например, с тем же Р. Грисуолдом.