Лестница из терновника (трилогия) - Максим Далин

– Нет, – сказал Ар-Нель весело. – Видишь ли, друг мой, что бы ты ни думал на этот счёт, на свете есть вещи, которые надлежит делать с глазу на глаз. Эткуру никому не позволит остаться поблизости – и мне не хотелось бы ссорить его с тобой.

– Не позволит… А этот фигляр снова устроит драку – кто будет держать его? Того гляди – сам покалечится или попытается убить Эткуру…

Ар-Нель вздохнул. В его взгляде снова появился ледок северной отчуждённости.

– О, Анну… порой мне кажется, что ты никогда не поймёшь некоторых важных вещей. Неужели ты не видел, как твой брат по Прайду и этот несчастный смотрели друг на друга? Видимо, чтобы ощутить, надо пережить… некоторые вещи невозможно объяснить словами, их надо почувствовать телом.

– Лучше скажи, он, этот шут, откуда взял эту штуковину и что она такое? – спросил Анну, пытаясь перевести разговор на другую тему, чтобы заставить Ар-Неля снова улыбаться.

Это сработало. Ар-Нель оттаял.

– Ах, просто тяжёлый меч для тренировок подростков. «Тростник». Откуда? Я дал, а попросил Ник.

Ник обещал Эткуру подарить ему раба, подумал Анну, а на самом деле… Этот кривляка – не раб. Рабы так не могут. В нём нет ни страха, ни тоски трофея. И так рабов не дарят. Так… я не знаю, что так делают. Так… так привязывают к северу мёртвыми узлами.

Эткуру назвал «предателем» волка, который предлагал убить раба, вдруг пришло Анну в голову. Убить такой трофей – это предательство, вот как Эткуру сейчас думает. И ещё… Эткуру гнал собственных бесплотных… как врагов и злее, чем врагов. У него на лице была написана та ненависть, какую чувствуют к бесплотным только северяне. Почему? Он ведь ещё не знает о письме…

– Послушай, Анну, – сказал Ар-Нель вдруг. – Скажи, друг мой, могу ли я доверять тебе? Тебе как тебе, а не тебе как вассалу Льва? Есть ли в тебе что-то, принадлежащее лично тебе?

– Да, – ответил Анну тут же. «Ты», – добавил бы он, если бы на это хватило душевных сил и если бы его не мучило письмо Льва в рукаве. Конечно есть, думал он. Какой же я вассал? – Я никому не передам твоих слов.

– Ты, как и Эткуру, хочешь убить Маленького Львёнка? – спросил Ар-Нель. Удар под дых.

– Нет, – сказал Анну твёрдо. – Я – не хочу.

Ар-Нель задумался, покусывая кончик собственной косы, как кончик кисти.

– Вот что, – сказал он наконец. – Если ты обещаешь мне не передавать моих слов никому и не пытаться убить Элсу… я тебе его покажу.

– Ох, – вырвалось у Анну. – Но я – я клянусь, конечно.

– Что ж, – кивнул Ар-Нель. – Пойдём. И помни – ты поклялся.

Кому я только не клялся, подумал Анну в тоске. Отцу, Творцу, Льву, Ар-Нелю… Как же так выходит, что человек становится клятвопреступником, совсем не желая ничего нарушать и никого предавать?

Но уж клятву, данную Ар-Нелю, мне преступать уж совсем никакого резона!

В покои Снежного Барса озябший Ар-Нель заскочил, как тот самый котёнок-баскочёнок с его старой картинки. Анну вошёл с некоторой опаской – было никак не отделаться от ощущения совсем чужого места, места, как ни крути, враждебного. К тому же, здесь, в холодноватом запахе свежести и северных курений, в той самой подчёркнутой чистоте и подчёркнутом же просторе, который так смутил южан поначалу, среди хрупких ваз и статуй из сияющего стекла, акварелей, занавесок из позванивающих стеклянных шариков, Анну казался себе неуклюжим, грязным и нелепым, как зачем-то приведённая в комнату лошадь. С копытами в навозе, подумал он мрачно. Это место не рассчитывали на дикарей, закованных в железо, как перед дракой, а запах собственной шубы вдруг оказался Анну довольно противным.

Молодые женщины, прислуживающие трофею Снежного Барса, чинно поклонились, прикрывая лица расписными веерами – но в их глазах плескался смешок, и Анну не мог не принять его на свой счёт.

Я же выгляжу смешно и глупо, подумал он почти панически. Так смешно и так глупо, что они должны хохотать, показывать на меня пальцами, подталкивать друг друга локтями – «Смотри, чучело идёт!» – и не делают этого только из странного желания не причинять чужакам боли! Почему?! Я им – никто, я им – враг, я им – уж точно не родня и не союзник, так почему они не высмеивают меня на каждом шагу?! Мы превратили часть этого Дворца в логово, прикидываем, как лучше солгать во время переговоров, готовим войну, смотрим на северян, как на ошибку Творца – а они прикрывают веерами лица, чтобы не оскорбить нас своими улыбками…

Чувствуя непривычную и мучительную неловкость, Анну прошёл мимо благоухающих кланяющихся женщин в небольшой высокий покой с окнами, закрытыми прозрачным стеклом. В этом покое было теплее, чем в прочих, солнце просвечивало его насквозь – и в солнечном сиянии, на широком ложе, покрытом расписным покрывалом, в молочно-серой и пушистой одежде, полулежал Элсу, Львёнок Льва, совершенно не похожий на себя, а рядом с ним сидели какой-то молодой аристократ и темноволосая темноглазая женщина утончённой, прохладной и неотразимой северной красоты.

Они чему-то смеялись, когда Анну и Ар-Нель подходили к комнате: северяне всё время смеются, будто жизнь – страшно забавная вещь – и замолчали, посерьёзнев, когда увидели вошедших. И Анну это тоже царапнуло по душе.

– Привет, Элсу, – сказал Ар-Нель. – Смотри, я привёл Уважаемого Господина Посла.

Лицо Элсу стало напряжённым и чужим – и Анну вдруг понял, что Двадцать Шестой Львёнок Льва вовсе не пленник здесь. Не северяне – он, Анну, для Элсу враг.

И Элсу, пожалуй, прав.

Анну неумело улыбнулся.

– Привет, брат, – сказал он, пытаясь выразить тоном дружелюбие. – Вот смешно: я думал, ты прикован к стене.

Наверное, северяне решили, что шуточка вышла глупой и жалкой, но Элсу улыбнулся в ответ радостно и открыто, будто шуточка Анну всё ему объяснила – тут же снова стал своим. Но, как показалось Анну, слишком своим.

– Послушай, Анну, – сказал Элсу, – а в твоей шубе водятся блохи?

Его весёлый вопрос прозвучал, как затрещина – даже по лицу северной женщины скользнула какая-то тень, от тревоги будто от облака. Анну секунду стоял, оглушённый – это вовсе не радость, Элсу издевается надо мной – и вдруг его осенила мысль.

Элсу всего лишь хочет выяснить, кто я сейчас, подумал Анну. Кто я – дурной дикарь, заходящийся от ярости, когда улыбнутся в его присутствии, или такой, как северяне – способный шутить над всем, что подвернётся, над глупостью, над любым неловким моментом – и над собой громче всех.

Я не буду выходить из себя, подумал Анну. И я не буду злиться на парня, приговорённого к смерти Львом только за то, что он некстати уцелел.