Белые волки Перуна - Сергей Шведов

- Воевода Ладомир в Киеве?

- Прибыл по твоему зову, - подтвердил Шварт.

- Быть ему вместо Куцая воеводой в Радимицких землях.

Князь сказал своё слово и вышел из горницы, а ближники так и застыли с открытыми ртами. Конечно, спору нет, плешанский воевода кругом молодец, но до сих пор князь Владимир не выказывал ему своего расположения. А боярин Будимир, раскатавший губу на воеводство, выходит, остался в дураках.

- Вот тебе и Волчий хвост, - первым опомнился Басалай. - Давно ли кроме поношенных сапог, да и то краденных, ничего у него не было.

- Дёрнуло тебя за язык рассказывать, что Ладомир перечил волхвам, - с досадой проговорил Будимир. - Князю это понравилось.

Может, и перечил Вадиму Ладомир, но из воли волхвов он вряд ли выйдет, и не из страха даже, а из чувства долга. Уж Изяслав-то хорошо знал плешанского воеводу. А это означает, что вся Радимицкая земля отныне будет в руках Перуновых волхвов. Пропало, выходит, золото, которое уплыло туда, чтобы бунт был не только против князя, но и против Перуна. Золото было греческое, но всё равно обидно.

О том, что ближник Изяслав кланяется не Перуну, а Христу, князь узнал одним из первых, но неудовольствия своего по этому поводу не выказал. А потому Владимировы дружинники хоть и хмыкали в усы, но тоже помалкивали. Боярин Ставр и вовсе плечами пожал - для него Изяслав отрезанный ломоть. А вот у ближних к князю молодых бояр поступок Изяслава вызвал интерес. Тем более что нищий вроде бы боярин года через два уже купался в золоте. С чего бы такая удача ему привалила? И не похоже было, что разбогател Изяслав с княжьих даров. Княжьи-то дары средь ближников наперечёт. Вслед за Изяславом к чужому богу прислонился и боярин Будимир, а потом и Шварт завёл дружбу с купцом Анкифием, который обосновался в Киеве.

И князь не осуждал за это своих ближников, а их разговоры о христовой вере слушал с большим интересом. Изяслав уже не сомневался, что радимицкое наместничество непременно достанется Будимиру. Об этом был разговор с князем, который, казалось, склонялся в нужную сторону, а ныне вдруг круто развернулся к Христовым печальникам спиной. Редко боярин Изяслав бывал недоволен Великим князем, а ныне не просто недоволен - зол. Конечно, дело тут не в Басалаевых байках, которые, однако же, не следовало рассказывать, а в самом князе, в его думах, которых Изяславу, как он ни напрягался, понять никак не удавалось. Не того ждали от Владимира после радимецкого бунта - спросу должного не учинил и выискивать не стал, откуда в тихой прежде земле завелась злоба против князя. Вот и думай тут, с чего бы эта княжья доброта?

Князь Владимир не стал удерживать своих ближников в Берестове, а потому и отъехали бояре после полудня хмурые и недовольные всем и вся. Долговязый и худой боярин Будимир, которого за вытянутое лицо и крупные зубы прозвали Жеребцом, особенно был не в духе и в сердцах ругал боярина Басалая. Пользы от этого лая не было никакой, а потому Изяслав вступился за тестя. Будимир повздыхал, повздыхал, но унялся.

- Урожай ныне на Киевщине будет хорошим, - поделился со спутниками своими наблюдениями боярин Шварт. - Огребут расторопные.

Средь расторопных первым числится боярин Ставр, но Изяславу от этого радость небольшая. Давно они уже с отцом в разделе, а вотчина, по слову Ставра, отойдёт к Ярославу. Не то чтобы Изяслав об этом не жалел, но и особенно не злобился - отгорело. И без отцовской поддержки он ныне в Киеве весит немало. И к Великому князю близок, и земель у него хоть поменьше, чем у отца, но тоже в достатке. Одних мечников у Изяслава ныне более сорока и своя ладья есть. А давно ли все смеялись в Киеве над плешанским изгоем? Конечно, поднялся он из грязи волею Великого князя, но ведь и Владимир не такой человек, чтобы помогать ничтожеству.

От городских ворот Изяслав и Будимир свернули к купцу Анкифию, а Басалай со Швартом, сославшись на неотложные дела, проехали мимо. И этому их осторожному поведению была своя причина, о которой Изяслав, конечно, догадывался.

У купца Анкифия, если смотреть с улицы, дом совсем не хорош, не только боярских теремов хуже, но и со многими купеческими не сравним. Но только вид этот обманчив, и человек, переступивший порог скромного дома, долго потом цокал языком от восхищения и удивления.

Изяслав с Будимиром не первый раз в Анкифьевом доме, а потому глаза их равнодушно скользят по диковинам. Разве что креслица здесь нравятся Изяславу, не хуже они того, что под Великим князем. Хоть и не те годы у боярина, чтобы после седла хвататься за спину, но всё равно приятно откинуться на твёрдую деревянную опору, вытянув ноги вперёд.

Грек предупредителен с гостями, но цену себе знает и без нужды выю не гнёт. Да и бояре, давно с ним знакомые, догадываются, что не только от своего имени и по доброте сердечной ведёт с ними разговор этот немолодой уже человек. И в Киеве осел он неспроста и, наверное, не по своей воле. Весть о решении князя назначить Белого Волка Ладомира воеводой в радимицкие земли Анкифий встретил спокойно. Можно было подумать, что этот старый греческий гавран заранее предвидел такой поворот дела. Поцокал, конечно, языком на Будимирову незадачу, но так поцокал, словно никогда не советовал Жеребцу просить эти земли у Владимира.

Более всего раздражало Изяслава то, что ни Анкифий, ни настоятель христова храма Никифор не были с ним откровенны до конца, и о том, что им на самом деле надобно, он иногда только догадывался.

Владимир задумывал поход на причерноморские города, а те города издавна тесно связаны с Византией. Тут и совсем глупый сообразил бы, зачем и почему греческое золото посыпалось на ближников Владимира. Нужно было отговорить князя от этой цели и направить его интерес в другую сторону. Но и это было ещё не всё, а только малая часть тщательно скрываемой правды.

Сам Изяслав христианскую веру принял без колебаний и с того знаменательного дня ни разу об этом не пожалел. А славянских богов он ненавидел всей душой и имел на это веские причины, о которых, не таясь, поведал Анкифию и Никифору. Падание этих богов с высокого холма Изяслав приветствовал бы с радостью. Для него это было бы ещё и личным торжеством над Ладомиром, над волхвами, над всей Плешью, и над Милавой особенно. Милава в последнее время почему-то часто тревожила воображение боярина. А уж, казалось бы, давно должен был выбросить её из головы, хотя бы потому, что не любил никогда, а только ненавидел, да ещё, пожалуй, боялся. Но боязнь была мальчишеской,, и мужу в силе о ней и вспоминать бы не стоило, но сидело что-то занозой в сердце и памяти, мешая жить во весь мах ближнему к Великому князю боярину, к советам которого прислушивались и перед которым начинали уже заискивать. Это нарастающее ощущение собственной значимости сейчас было самым главным в жизни Изяслава. И с купцом Анкифием он связался неспроста - за греком чувствовалась сила, знания и умение управлять событиями, оборачивая происходящее себе на пользу. Надо отдать должное греческому купцу, он не скрывал, во всяком случае, от Изяслава, что представляет здесь в Киеве интересы могущественной империи. О Византии грек рассказывал много и охотно, не утаивая ни хорошего, ни дурного, и от тех рассказов у Изяслава порой лезли на лоб глаза, а жизнь киевская по сравнению с жизнью византийской казалась пустой и скучной. Конечно, Византией правили императоры, но для умного человека из ближников при такой неограниченной власти открывались поистине неисчерпаемые возможности. По словам Анкифия, бывали времена, когда именно расторопные ближники правили огромной империей, а императоры лишь числились в самодержцах. Разумеется, Великий князь Владимир - это вам не греческий император, и, пока жив, власть он из своих рук не выпустит. Но ведь все мы в этом мире не вечны, и кто знает, что может случиться через день, через год, через десять лет. А наследники князя Владимира малы, им потребуется надёжная опора. Конечно, случись сейчас что-нибудь непоправимое с Великим князем, Изяслава ототрут от великого стола железными боками, да и Русь, которая ныне держится лишь страхом, развалится на уделы, где полновластно будет хозяйничать местная старшина. Нет, Великий князь ныне нужен как воздух, без которого жизни Изяславу не будет. Но жизнь кончается не завтра, и не напрасно, возможно, он просиживает портки у Анкифия, постигая премудрости византийского умения управлять.