Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни - Филиппа Грегори

— Вы упали? — спросил он. — Мисти пришла домой с оборванными поводьями и болтающимся седлом. Я подумал, что вы упали.

Я кивнула, слишком обессиленная, чтобы говорить, чтобы высказать невозможное, чтобы обвинять.

И кроме того, я ощущала, что в этом была и моя вина.

— Вы можете скакать? — спросил он. — Или мне съездить домой и прислать экипаж?

— Я хочу домой, — жалобно сказала я.

Джем подсадил меня на Принца и одним прыжком оказался позади меня. Его руки поддерживали меня в безопасности, но на какой-то момент мной овладел сумасшедший безрассудный страх перед ним, перед Джемом, которого я знала всю свою жизнь и который пошел искать и звать меня.

Чтобы не заплакать, я прикусила губу. Джема мне нечего было бояться.

Я не улыбалась ему и не гуляла с ним. Я не целовала его на глазах всего Экра. И я не обещала выйти за него замуж. Все это я позволяла себе с Ричардом. И я лгала ему. Я никогда не рассказывала ему о том, что собираюсь жить в Вайдекре с Джеймсом. Я не лгала ему по-настоящему, но я и не говорила правды.

Когда он впервые поцеловал меня в беседке, я улыбалась.

Ощутив его тяжесть на себе, я обхватила его за шею и приоткрыла рот, чтобы почувствовать его язык.

— Мне плохо, — едва успела выговорить я, и меня тут же вырвало желчью.

Джем придержал Принца.

— Ваша мама осталась дома на случай, если вас отыщут или вы сами придете домой. Все остальные отправились на поиски. Когда мы вернемся, я ударю в гонг, чтобы дать им знать, что вы нашлись, а в деревне позвонят в колокол в школе, чтобы услышали те, кто отправился в лес.

Я согласно кивнула. Принц шел по самому центру дороги, мягко переступая ногами по гладкой земле. Но даже это легкое покачивание отдавалось болью в моем сломанном запястье и заставляло сжиматься желудок. Из-за деревьев уже показалась крыша Дауэр-хауса, и я, стиснув зубы, терпела боль.

Садовые ворота были распахнуты, и Джем, громко крикнув «хелло!», направил Принца прямо к дверям. Я видела, как кто-то выбежал из холла, и протянула руки навстречу маме.

Но это была не она. Это был Ричард. Мама шла сразу за ним, но Ричард был первым, кто спрыгнул со ступенек и подбежал к нам.

— Джулия! Слава богу! — воскликнул он. — Я возьму ее, Джем. Осторожней с этой рукой.

Тут мама оказалась рядом со мной и прижалась прохладной щекой ко мне.

— Бедняжка моя! — ласково проговорила она. — Ты упала?

Я открыла было рот, чтобы ответить, но руки Ричарда слегка сжимали мою талию. Я смотрела в его знакомое лицо, участливо склонившееся ко мне. Ричард был самым близким для меня человеком с тех пор, когда я начала осознавать себя. Его глаза искрились, он тепло улыбался мне, но в самой глубине глаз таился огонек жестокости.

— Расскажи все твоей маме, Джулия, — сказал он, и его голос зазвенел от сдерживаемого смеха. — Расскажи нам всем, что с тобой случилось и как ты умудрилась так сильно повредить руку.

Но это было невозможно.

Я так же не могла сказать маме правду, как не могла бы произнести ей в лицо какую-нибудь непристойность. Мне было невыносимо стыдно. Стыдно за нее, стыдно за Ричарда, стыдно за саму себя.

Мое горло сжалось, и слезы опять потекли по моему лицу.

— Я упала. Я упала с Мисти, а она убежала.

Ричард сразу повернулся и повел меня в дом, мама, придерживая мою здоровую руку, шла рядом. Ричард помог мне лечь и, выходя из комнаты, немного помедлил у двери. Он смотрел на меня, его лицо светилось радостью, и он заговорщицки мне подмигнул. После этого он вышел.

Я спала до обеда, и, когда я проснулась от звука открываемой двери, мама стояла у моей кровати с подносом в руках.

— Чай, — сказала она. — Чай для инвалида. Джулия, моя дорогая, я даже не могу сказать тебе, как ты нас напугала!

Я попыталась улыбнуться, но тщетно. Мои губы так дрожали, что я едва могла говорить.

— У меня болит запястье, — как ребенок, пожаловалась я.

Мама взглянула на него.

— Боже милосердный! — вскрикнула она. — Тут ужасный синяк и, может быть, даже перелом.

С этими словами она поставила поднос и выбежала из комнаты. Я услышала, как она сбежала вниз и стала звать дядю Джона.

Когда они оба вошли ко мне, дядя Джон взглянул на мою руку, скрюченную от боли и синюю, как ирис.

— Перелом, — сказал он маме. — Вам лучше выйти, Селия. Мы с Джулией управимся сами.

— Может быть, мне остаться? — вопросительно взглянула на меня мама.

— Нет, — сказала я, хотя я так нуждалась в ее ласке.

Лечение сломанной кости было болезненной процедурой, даже жестокой. Но каким-то странным образом я жаждала этой боли. Она была одной из тех немногих вещей в мире, в которых я могла быть уверена. Боль сломанного запястья. Уголок неба Вайдекра, видимый из моего окна. Лукавая улыбка Ричарда.

— Тебе следует остаться в постели, — сказала мама, глядя на мое бледное лицо, когда дядя Джон позволил ей вернуться комнату.

— Хорошо, — слабо сказала я.

— Тебе бы хотелось что-нибудь?

Я задержала дыхание. Я знала, что должна рассказать ей все. Конечно же, маме все должно быть известно.

— Мама… — начала я.

— Ричард сказал, что он пообедает здесь с тобой, — продолжала мама свою мысль. — Полагаю, тебе будет веселей в его компании, да, дорогая?

Я заколебалась. Птичье пение за окном казалось таким спокойным и умиротворяющим.

Я не смогла сказать ей это. Я не могла сказать, что он сделал со мной. Я не могла сказать ей, что произошло, сказать, что сын дяди Джона и наследник Вайдекра — насильник.

— Хорошо, — прошептала я. — Пусть Ричард пообедает здесь.

— Договорились. — Голос мамы звучал по-деловому. — Сейчас он в конюшне, смотрит твою лошадь.

Вдруг что-то будто разорвалось в моей голове — несмотря на одурь от лауданума и тяжесть моего греха. Я рывком села в постели и закричала маме:

— Нет! Мама, пожалуйста! Не позволяй ему трогать Мисти.

В замешательстве мама взглянула на дядю Джона, как будто в моем крике было что-то непонятное для них.

— Пожалуйста! — настойчиво повторила я. — Пообещай мне, мама, что ты не позволишь тронуть мою лошадь.

— Конечно нет, дорогая, — мягко сказала она. — Конечно обещаю, раз ты не хочешь этого. Я сейчас же пойду на конюшню и попрошу его уйти оттуда. Пусть Джем занимается лошадьми.

— Хорошо, — сказала я и откинулась на подушку.

— А теперь спать, — велел дядя Джон. — Спать до самого обеда. Больно не будет, Джулия, спи, пожалуйста.

Я улыбнулась ему. Но я уже едва видела его лицо, комната поплыла перед моими глазами. Думаю, что я заснула прежде, чем они вышли из комнаты.